Уже не те
— А здесь прохладно, — улыбается Оливьеро, и от его улыбки в груди разливается золотистым мёдом тепло.
— Есть немного, — Алауди поправляет плед на плечах; он так забавно и трогательно выглядит среди новогодней атмосферы опустевшего особняка Каваллоне.
Все уехали за покупками или к родственникам, и Оливьеро Каваллоне наслаждается несколькими днями тишины. Наконец-то он может позволить себе личные встречи, и никто не помешает.
— Хорошо, что ты приехал. Я скучал.
Слова повисают в воздухе невидимыми кристалликами и не тают под натиском тепла от недавно растопленного камина.
— Я тоже, — слова Алауди еле слышны, и почему-то сердце щемит от тоски.
— Рад, что у тебя всё хорошо с Ивом.
— Рад, что ты счастлив с Аделин.
Мир трещит, разрушается, разбивается, летят осколки, а фразы застревают в горле. А можно ещё раз? Можно всё переиграть?
***
Двадцать лет назад Оливьеро встречался с Элен. Была это настоящая любовь или то были временные отношения ради рождения наследника, — кто знает. Элен была властной собственницей, которая, однако, большую часть времени нежничала с Оливьеро. Каваллоне никогда до конца не мог понять её и редко когда чувствовал себя в безопасности рядом с этой девушкой. Особенно тяжело было, когда она очередной раз выговаривала всё плохое, что думала про него.
По сравнению с огненной бурей страстей и эмоций, кипевших в Элен, рабочие будни и деловые встречи с Алауди казались тихими беседами возле костра зимним вечером, когда с неба медленно падает, устилая землю, пушистый снег.
– Да ты проводишь с ним намного больше времени, чем со мной, – обиженно дуя губы, говорила Элен, когда Оливьеро приходил намного позже обещанного.
– Я работал, Элен, – мягко приобнимая девушку за плечи, ворковал Каваллоне.
– Может, и семью с ним построишь?
– Если бы это было возможно, – хмыкал Оливьеро, ловко уворачиваясь от оплеухи.
Каваллоне любил видеться с Алауди, но едва ли мог назвать его другом. Ведь дружба – это что-то глубже и ближе, чем разговоры о работе и... о книгах. Алауди, будучи частным детективом, очень любил читать. Что из этого было его хобби, оставалось загадкой, потому что ко всему он относился с неподдельным интересом. Иногда Каваллоне казалось, что, если поднести руку Алауди к губам и вдохнуть, можно почувствовать запах книг. Алауди Лерой мог говорить о сюжетах часами, очень увлечённо, порой не гнушаясь ругательствами, что забавило Оливьеро. Он получал удовольствие от этих бесед.
А потом с Элен стало совсем трудно. Командировка, в которую Оливьеро отправился один и в которой пришлось задержаться, стала последней крупицей терпения Элен. Обвинив Оливьеро в невнимании к своей персоне, а также в жадности, нарциссичности и равнодушии, Элен забрала все подаренные украшения, немного денег "в качестве компенсации" и ушла. Куда? Оливьеро особо не интересовался. У него наступили тяжёлые времена. Надо было выводить бизнес на новый уровень, а конкуренты со всех сторон пытались выведать коммерческие тайны, перетянуть сотрудников в свои организации. Когда компания разрастается, становится всё труднее уследить за всеми её составляющими.
– Прости, в последнее время мы совсем не видимся, – Оливьеро слабо улыбнулся, запустив пятерню в волосы. – Разве что обсуждаем очередных возможных "похитителей" секретов бизнеса.
– Работа, – пожал плечами Алауди.
– Может, как-нибудь посидим вместе за ужином? Будет время поговорить. Давно я не спрашивал, что ты читаешь.
– Успеешь ещё. Сейчас главное – работа.
Но что-то в Оливьеро кричало, что работа далеко не самое главное. Но он проигнорировал крик.
***
Каваллоне знал, что напиваться плохо, но в тот вечер всё пошло не так. Абсолютно. Очередная крупная сделка сорвалась, и он вот-вот мог оказаться на грани разорения. Все планы могли разрушится. Окончательно и бесповоротно.
– Алауди, тебе говорили, что у тебя красивые глаза? – выдал Каваллоне, цепляясь липкими пальцами за одежду Алауди.
Лицо собеседника никак не хотело принимать чёткие очертания, а одежда постоянно выскальзывала из рук.
– Каждый день это слышу, – процедил Алауди. – Ты пьян, Каваллоне.
– Разве что самую малость, – распространяя ароматы дорогого алкоголя, хихикнул Оливьеро. – Знаешь, я давно хотел проверить...
Он схватил Алауди за руку и поднёс её к губам, шумно вдохнув.
– Пахнет мылом. А мне всегда казалось, что ты пахнешь книгами, – Оливьеро выглядел искренне расстроенным, и это было по-своему очаровательно, хотя Алауди никогда бы в этом не признался.
– Просто ты ужасающе глуп, Каваллоне.
– Недавно ты говорил иначе!..
– Идём, я доведу тебя до спальни.
– Откуда ты знаешь, где моя спальня? Следишь за мной? – прищурился Вьеро, обхватывая Алауди за плечи, чтобы оставаться в вертикальном положении как можно дольше.
– Ты сам показывал мне свой дом, когда я впервые сюда пришёл, идиот.
Оливьеро рассмеялся. Искренне, чисто. От его смеха показалось, будто в груди разлилась золотистая нуга, принося тепло и спокойствие.
– Перестань смеяться, – стряхивая наваждение и неожиданно нахлынувшую приязнь, пробормотал Алауди.
***
В комнате пахло одеколоном и книгами. Алауди не смог удержаться от улыбки, лишь слегка обозначенной приподнятым левым уголком губ, когда заметил на прикроватной тумбочке несколько книг с закладками, а также книжную полку справа от двери, которой раньше здесь не было. Лерой всегда был внимателен к деталям.
– Что ты сейчас читаешь? – некоторые слова давались Оливьеро с трудом, но он всё же преодолел барьер "пьяного языка".
– Кое-что из классики. Какой смысл рассказывать, если наутро ты не вспомнишь?
– Я не страдаю провалами в памяти.
– И часто ты так напиваешься?
– Я вообще не напиваюсь!
– Так и говорят алкоголики.
– Ах, вот как...
Алауди не успел ни возмутиться, ни оттолкнуть наглого Коня, только почувствовал привкус алкоголя на губах и чужой язык, проникший в рот. Отстранился Лерой не сразу, опешив от неожиданности.
– Ты в своём уме? – резко толкнув Каваллоне в сторону кровати, возмутился Алауди, когда наконец вновь обрёл контроль над собственным телом.
Оливьеро накрепко вцепился в одежду собеседника, так что на кровать они упали вдвоём.
– Ты будешь арестован за неподобающее поведение, – выдал первое пришедшее на ум Алауди, оказавшись в пугающей близости от Оливьеро.
– Я хочу узнать тебя лучше, – шепнул Каваллоне, а Алауди старался смотреть только на отблески света в радужке его глаз. – Можно?
Алауди закрыл глаза, сделал одиннадцать глубоких вдохов, шумно выдыхая через приоткрытый рот.
– Попробуй, – прозвучало в мёртвой тишине комнаты.
И на секунду обоим показалось, что каждый из них услышал стук сердца другого.
***
Тринадцать лет назад они поссорились. Потому что Оливьеро таял на глазах. Возможно, его сломило множество проблем с бизнесом; возможно, проблемы со здоровьем близких, это неимоверно выматывало; возможно, смерть друга. А может, всё вместе навалилось и в какой-то момент Оливьеро не выдержал.
Но хуже всего было то, что он абсолютно не понимал, почему ему так плохо и как об этом рассказать. И поэтому изо дня в день он закрывался всё больше и больше.
Алауди был сильным. Казалось, намного сильнее Оливьеро. И он оставался рядом. Даже когда Каваллоне замкнулся в себе, даже когда он молчал.
– Возможно... Возможно нам лучше расстаться. Я не хочу тебя ранить, – сказал Оливьеро, когда выдался один из особо тяжёлых дней, и он потерял аппетит. – Тебе незачем оставаться со мной. Я не хочу... Чтобы ты варился в этом со мной.
– Варился в чём, Каваллоне? Мы вместе уже семь лет. Мне казалось, за это время можно было вполне себе привыкнуть друг к другу и научиться доверять. Значит, я ошибся?
– Похоже, что так. Посмотри, во что я превратился...
– Так сделай с этим что-нибудь!
– Но как? Я даже не знаю...
– Каваллоне, ты чертовски глуп. Жизнь продолжается. Твоя жизнь. Какое бы дерьмо в ней ни происходило. Не прожигай её так нелепо.
И Алауди вышел из комнаты, хлопнув дверью. Потому что он устал жить за двоих. Оливьеро уже несколько месяцев не принимал никакого участия в повседневных заботах особняка и в делах пошатнувшегося бизнеса. Больше не было "вместе". Казалось, осталась только тёмная гнетущая бездна пустоты, расползающаяся по особняку Каваллоне. А истоком был Оливьеро, который таял на глазах.
И всё же Алауди остался.
***
Десять лет назад они расстались. Три года депрессии Оливьеро с редкими недолгими просветлениями окончательно разрушили их отношения. Каваллоне ненавидел себя, а Алауди так злился, что на несколько лет после этого пропал из поля зрения бывшего возлюбленного. Оливьеро, впрочем, не собирался его искать. Он положил все силы на то, чтобы выйти из состояния вечной тьмы и бессилия и снова полноценно заняться вопросами бизнеса. Он считал, что навсегда потерял доверие Алауди и в целом вёл себя, как последний дурак, взвалив на плечи одного, к тому же самого близкого человека, слишком многое. Заботу о себе, дела бизнеса, способность видеть нечто хорошее в каждом дне...
По глупости или ностальгии ради Оливьеро не снимал подаренное Алауди кольцо до того момента, пока не почувствовал, что готов идти дальше самостоятельно. Пусть Лероя не было рядом с ним физически последующие пять лет, он ощущал его незримое присутствие в каждом уголке дома, в каждом шелесте книжных страниц. Ведь они столько времени провели вместе. А потом Алауди так долго жил за них обоих.
***
Пять лет назад они встретились вновь. У Оливьеро были процветающий бизнес и возможная невеста. А Алауди сидел за столиком ресторана, ненавязчиво накрыв ладонью руку расположившегося напротив человека. По взгляду, каким Лерой смотрел на собеседника, Каваллоне понял, что это кто-то очень важный для его старого... приятеля.
Алауди, словно почувствовав на себе взгляд, обернулся. Оливьеро кивнул, одновременно радуясь и досадуя, что тот его заметил. Лерой поманил мужчину рукой.
– Ив, это Оливьеро. Мы когда-то работали вместе. Оливьеро, это Ив.
– Очень приятно.
Мужчины обменялись рукопожатиями. Немного поболтав с мужчинами обо всём и ни о чём, Оливьеро, сославшись на дела, собрался уходить. Алауди быстро написал на салфетке номер своего телефона и вручил Оливьеро.
– Если нужна будет какая-то помощь, звони.
***
Прошло два с половиной года, прежде чем Оливьеро позвонил. Они встретились. Было много молчания, а потом много слов и рассказов о том, что случилось за прошедшие годы, в которые они были порознь.
И в то же время столь многое осталось невысказанным.
***
– Я бы хотел вернуться на десять лет назад и попросить тебя остаться. Я бы хотел вернуться на тринадцать лет назад, услышать тебя и выйти из своего нелепого состояния как можно скорее, чтобы тебе не пришлось так долго...
– Оставь, – отмахивается Алауди. – Всё в прошлом. Этого не исправить.
– Такой уж я человек. Не могу перестать продумывать вариант «а что, если бы»...
– Прошлое не исправить.
– Ты всегда чётко видел перед собой дорогу. Мне это всегда в тебе нравилось.
– А ты вечно петлял. И это тоже безумно нравилось мне в тебе.
Оливьеро бережно берёт руку Алауди и видит в глазах того непонимание. Лерой хочет выдернуть руку, но Каваллоне подносит её к губам раньше, запечатлевая поцелуй.
– Вот теперь они пахнут так, как я когда-то представлял. Книгами. Спасибо тебе... За всё.
– Каваллоне, ты как будто прощаешься.
– Разве что со своими призрачными надеждами.
– Думаю, что ты никогда с ними не распрощаешься, – левый уголок губ Алауди приподнимается.
– Я как раскрытая книга, – смеётся Оливьеро.
– Для меня – навсегда да. И всё же пару глав я уже пропустил, а сколько ещё пройдёт мимо меня. Возможно, так оно и должно быть.
– И всё же двери моего дома всегда открыты для тебя.
– С каких пор ты носишь крестик?
Оливьеро поднимает брови.
– Крестик?.. А, ты про цепочку, – смуглые пальцы итальянца касаются шеи. – Это не крестик...
– Что тогда?
– Да так, напоминание.
Во внезапно наступившей тишине Алауди разглядывает покачивающееся на цепочке кольцо, которое Оливьеро поднял на уровень глаз собеседника. Такое знакомое и всё же уже как будто чужое кольцо. Из совершенно другой жизни.
– Ты...
– Да, я неисправим, – улыбается Каваллоне, и от этой улыбки в груди предательски разливается золотистая нуга, принося тепло и спокойствие.