Глава девятая. Черепаха Как бы и его повесть
— Ах, милая, ты и представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, — нежно сказала Герцогиня, взяла Алису под руку и повела в сторону.
Алиса приятно удивилась, увидев Герцогиню в столь отличном расположении духа, и подумала, что это, должно быть, от перца она была такой вспыльчивой.
«Когда я буду Герцогиней, — сказала она про себя (без особой, правда, надежды), — у меня в кухне совсем не будет перца. Суп и без него вкусный! От перца, верно, и начинают всем перечить...»
Алиса очень обрадовалась, что открыла новое правило.
«От уксуса — куксятся, — продолжала она задумчиво, — от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, от вина — винятся, а от сдобы — добреют. Как жалко, что никто об этом не знает... Всё было бы так просто! Ели бы сдобу и добрели!»
Она совсем забыла о Герцогине и вздрогнула, когда та сказала ей прямо в ухо:
— Ты о чём-то задумалась, милочка, и не говоришь ни слова. А мораль отсюда такова... Нет, что-то не соображу! Ничего, потом вспомню...
— А может, здесь и нет никакой морали, — заметила Алиса.
— Как это нет! — возразила Герцогиня. — Во всём есть своя мораль, нужно только уметь её найти!
И с этими словами она прижалась к Алисе.
Алисе это совсем не понравилось: во-первых, Герцогиня была такая безобразная, а во-вторых, подбородок её приходился как раз на уровне Алисиного плеча, и подбородок этот был очень острый. Но делать было нечего — не могла же Алиса попросить Герцогиню отодвинуться!
— Игра, кажется, пошла веселее, — заметила она, чтобы как-то поддержать разговор.
— Я совершенно с тобой согласна, — сказала Герцогиня. — А мораль тут такова: любовь, любовь, ты движешь миром...
— А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное — не соваться в чужие дела, — шепнула Алиса.
— Так это одно и то же, — промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. — А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами!
«Как она любит всюду находить мораль», — подумала Алиса.
— Ты, конечно, удивляешься, — сказала Герцогиня, — почему я не обниму тебя за талию. Сказать по правде, я не совсем уверена в твоём фламинго. Или всё же рискнуть?
— Он может и укусить, — сказала благоразумная Алиса, которой совсем не хотелось, чтобы Герцогиня её обнимала.
— Совершенно верно, — согласилась Герцогиня. — Фламинго кусаются не хуже горчицы. А мораль отсюда такова: это птицы одного полёта!
— Только горчица совсем не птица, — заметила Алиса.
— Ты, как всегда, совершенно права, — сказала Герцогиня. — Какая ясность мысли!
— По-моему, горчица — минерал, — продолжала Алиса задумчиво.
— Конечно, минерал, — подтвердила Герцогиня. Она готова была соглашаться со всем, что скажет Алиса. — Минерал огромной взрывчатой силы. Из неё делают мины и закладывают при подкопах... А мораль отсюда такова: хорошая мина при плохой игре — это самое главное!
— Вспомнила, — сказала вдруг Алиса, пропустившая мимо ушей последние слова Герцогини. — Горчица — это овощ. Правда, на овощ она не похожа — и всё-таки это овощ.
— Я совершенно с тобой согласна, — сказала Герцогиня. — А мораль отсюда такова: всякому овощу своё время. Или, хочешь, я это сформулирую попроще: никогда не думай, что ты иная, чем могла бы быть иначе, чем будучи иной в тех случаях, когда иначе нельзя не быть.
— Мне кажется, я бы лучше поняла, — учтиво проговорила Алиса, — если б я могла это записать. А так я не очень разобралась.
— Это всё чепуха по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если бы захотела, — ответила польщённая Герцогиня.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Алиса.
— Ну что ты, разве это беспокойство, — возразила Герцогиня. — Дарю тебе всё, что успела сказать.
«Пустяковый подарок, — подумала про себя Алиса. — Хорошо, что на дни рождения таких не дарят!»
Однако вслух она этого сказать не рискнула.
— Опять о чём-то думаешь? — спросила Герцогиня и снова вонзила свой подбородок в Алисино плечо.
— А почему бы мне и не думать? — отвечала Алиса. Ей было как-то не по себе.
— А почему бы свинье не летать? — сказала Герцогиня. — А мораль...
Тут, к великому удивлению Алисы, Герцогиня умолкла и задрожала. Алиса подняла глаза и увидала, что перед ними, скрестив на груди руки и грозно нахмурясь, стоит Королева.
— Прекрасная погода, Ваше Величество, — слабо прошептала Герцогиня.
— Я тебя честно предупреждаю, — закричала Королева и топнула ногой. — Либо мы лишимся твоего общества, либо ты лишишься головы. Решай сейчас же, нет — в два раза быстрее!
Герцогиня решила и тотчас исчезла.
— Вернёмся к нашей игре, — сказала Алисе Королева.
Алиса так была напугана, что, не говоря ни слова, побрела за ней следом к площадке.
Гости между тем воспользовались отсутствием Королевы и отдыхали в тени, однако, увидев, что Королева возвращается, поспешили к своим местам. А Королева, подойдя, просто объявила, что минута промедления будет стоить им всем жизни.
Пока шла игра, Королева беспрестанно ссорилась с игроками и кричала:
— Отрубить ему голову! Голову ей с плеч!
Солдаты вставали с земли и брали несчастных под стражу. Воротцев в результате становилось всё меньше и меньше. Не прошло и получаса, как их и вовсе не осталось, а все игроки с трепетом ждали казни.
Наконец Королева бросила игру и, переводя дыхание, спросила Алису:
— А видела ты Черепаху Как бы?
— Нет, — сказала Алиса. — Я даже не знаю, что это такое.
— Как же, — сказала Королева. — Это такой зверь. Из него ещё варят как бы черепаховый суп.
— Никогда не слыхала, — сказала Алиса.
— Пошли, — сказала Королева. — Он тебе сам всё расскажет.
И они пошли. Уходя, Алиса услышала, как Король тихо сказал, обращаясь к гостям:
— Мы всех вас прощаем.
«Вот хорошо!» — обрадовалась Алиса. (Она очень горевала, думая о назначенных казнях.)
Вскоре они увидели Грифона, крепко спавшего на солнцепёке. (Если ты не знаешь, как выглядит Грифон, посмотри на картинку.)
— Вставай, бездельник, — сказала Королева, — отведи эту барышню к Черепахе Как бы. Пусть он расскажет ей свою историю. А мне надо возвращаться: я там приказала кое-кого казнить, надо присмотреть, чтобы всё было как следует.
И она ушла, оставив Алису с Грифоном. Алисе он не внушил особого доверия, но, подумав, что с ним, верно, всё же спокойнее, чем с Королевой, она осталась.
— Смех, да и только! — пробормотал он не то про себя, не то обращаясь к Алисе.
— Смех? — переспросила Алиса растерянно.
— Ну да, — ответил Грифон. — Всё это выдумки. Казнить! Скажет тоже! У них такого отродясь не было. Ладно, пошли!
«Все здесь только и говорят, что «Пошли!», — подумала Алиса, покорно плетясь за Грифоном. — Никогда в жизни ещё мною так не помыкали!»
Пройдя совсем немного, они увидели вдалеке Как бы; он лежал на скалистом уступе и вздыхал с такой тоской, словно сердце у него разрывалось. Алиса от души пожалела его.
— Почему он так грустит? — спросила она Грифона.
И он ответил ей почти теми же словами:
— Всё это выдумки. Грустит! Скажешь тоже! Не о чем ему грустить. Ладно, пошли!
И они подошли к Черепахе Как бы. Тот взглянул на них большими, полными слёз глазами, но ничего не сказал.
— Эта барышня, — начал Грифон, — хочет послушать твою историю. Вынь да положь ей эту историю! Вот оно что!
— Что ж, я расскажу, — проговорил Как бы глухим голосом. — Садитесь и не открывайте рта, пока я не кончу.
Грифон и Алиса уселись. Наступило молчание.
«Не знаю, как это он собирается кончить, если никак не может начать», — подумала про себя Алиса.
Но делать было нечего — она терпеливо ждала.
— Однажды, — произнёс наконец Как бы с глубоким вздохом, — я был настоящей Черепахой.
И снова воцарилось молчание. Только Грифон изредка откашливался, да неумолчно всхлипывал Как бы. Алиса совсем уже собралась подняться и сказать: «Благодарю вас, сэр, за очень увлекательный рассказ». Но потом решила ещё подождать.
Наконец Как бы немного успокоился и, тяжело вздыхая, заговорил:
— Когда мы были маленькие, мы ходили в школу на дне моря. Учителем у нас был старик Черепаха. Мы звали его Спрутиком.
— Зачем же вы звали его Спрутиком, — спросила Алиса, — если на самом деле он был Черепахой?
— Мы его звали Спрутиком, потому что он всегда ходил с прутиком, — ответил сердито Как бы. — Ты не очень-то догадлива!
— Стыдилась бы о таких простых вещах спрашивать, — подхватил Грифон.
Оба они замолчали и уставились на бедную Алису. Она готова была провалиться сквозь землю. Наконец Грифон повернулся к Черепахе Как бы и сказал:
— Давай, старина, поторапливайся! Нельзя же весь день здесь сидеть...
И Как бы продолжал:
— Да, ходили мы в школу, а школа наша была на дне морском, хоть ты, может, этому и не поверишь...
— Почему же? — возразила Алиса. — Я ни звука не сказала.
— Нет, сказала, — настаивал Как бы.
— Не возражай! — прикрикнул Грифон.
Но Алиса и не думала возражать.
— Образование мы получили самое хорошее, — продолжал Как бы. — И немудрено — ведь мы ходили в школу каждый день...
— Я тоже ходила в школу каждый день, — сказала Алиса. — Ничего особенного в этом нет.
— А дополнительно тебя чему-нибудь учили? — спросил Как бы с тревогой.
— Да, — ответила Алиса. — Музыке и французскому.
— А стирке? — быстро сказал Как бы.
— Нет, конечно, — с негодованием отвечала Алиса.
— Ну, значит, школа у тебя была неважная, — произнёс с облегчением Как бы. — А у нас в школе к счёту всегда приписывали: «Плата за французский, музыку и стирку дополнительно».
— Зачем вам стирка? — спросила Алиса. — Ведь вы жили на дне морском.
— Всё равно я не мог заниматься стиркой, — вздохнул Как бы. — Мне она была не по карману. Я изучал только обязательные предметы.
— Какие? — спросила Алиса.
— Сначала мы, как полагается, чихали и пищали, — отвечал Как бы. — А потом принялись за четыре действия арифметики: скольжение, причитание, умиление и изнеможение.
— Я о причитании никогда не слыхала, — рискнула заметить Алиса.
— Никогда не слыхала о причитании! — воскликнул Грифон, воздевая лапы к небу. — Что такое «читать», надеюсь, ты знаешь?
— Да, — отвечала Алиса неуверенно, — смотреть, что написано в книжке, и... читать.
— Ну да, — подхватил Грифон, — а если ты читаешь то, чего нет в книжке, это и значит «причитать».
— А когда мы усвоили правила арифметики, мы перешли к мать-и-мачехе.
— А это что такое? — спросила Алиса.
— Ну, если ты не знаешь, что такое мать-и-мачеха, — сказал Грифон, — значит, ты совсем дурочка.
У Алисы пропала всякая охота выяснять, что такое мать-и-мачеха. Она повернулась к Черепахе Как бы и сказала:
— А что ещё вы учили?
— У нас было много всяких предметов: грязнописание, триконометрия, анатомия и физиономия... А раз в неделю мы запирались в мимическом кабинете и делали мимические опыты...
— А что это такое? — спросила Алиса.
— Я тебе показать не могу, — грустно отвечал Как бы. — Стар я уже для этого. А Грифон ими не занимался.
— Времени у меня не было, — подтвердил Грифон. — Зато я получил классическое образование.
— Как это? — спросила Алиса.
— А вот как, — отвечал Грифон. — Мы с моим учителем уходили на улицу и целый день играли в классики. Какой был учитель! Сейчас таких уже нет.
— Настоящий классик! — со вздохом сказал Как бы. — Но я к нему не попал... Говорят, он хорошо знал латунь, драматику и мексику...
— Это точно, — согласился Грифон.
И оба вздохнули.
— А помнишь, какую книгу мы читали? — спросил, помолчав, Грифон.
— Как не помнить, — вздохнул Как бы. — «Рифы Древней Греции»! Какая была книга!
— А долго у вас шли занятия? — спросила Алиса, стремясь перевести разговор.
— Это зависело от нас, — отвечал Как бы. — Как все займём, так и кончим.
— Займёте? — удивилась Алиса.
— Занятия почему так называются? — пояснил Грифон. — Потому что на занятиях мы у нашего учителя ум занимаем... А как все займём и ничего ему не оставим, тут же и кончим. В таких случаях ещё говорят: «Ему ума не занимать...» Поняла?
Это было настолько ново для Алисы, что она невольно задумалась.
— А что же тогда с учителем происходит? — спросила она немного спустя.
— Может, хватит про уроки, — вмешался Грифон. — Расскажи-ка ей про наши игры...