Эпизод 68
— Если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я бы поставил на главную роль тебя, — заявлял Лоренцо.
Мы стояли у входа в новый театр Мартелло. «Минкиате», — проронил сквозь зубы Лоренцо. Он докуривал последнюю сигарету. Я — мёрзла в платье из паршивого шёлка вида не столько исторического, сколько устаревшего. По груди уже пробежала волна, будто бы поднявшая кожу своими ледяными иглами. Это поветрие я знала. На следующее утро проснусь с простудой.
— Ты над этим всю дорогу думал?
— Пока стояли на светофоре, на Грацьяно.
Лоренцо не изменился в лице, оставался таким же задумчивым и невозмутимым, но, глядя на меня дрогнувшую от ветра, стягивал с шеи шарф. Он накинул на меня пару петель. Коротким взглядом проверил, чтобы не осталось прорех:
— Голос, Венера, сколько можно тебе говорить про голос, — сипел он, удерживая в зубах сигарету. — Зайди внутрь.
— Только с тобой... На Грацьяно? Сколько мы там стояли, полчаса? И всё, что придумал — переиначить мой же вопрос?
— Но это же не плохо, переиначивать. Это именно то, что ты хотела услышать.
— Ты невыносим, Капоне. Кажется, теперь я понимаю Мартелло.
Мы простояли на ветру буквально ещё пару секунд. Лоренцо, хоть и неудовлетворённый, понимал, что моё упорство не побороть. Он тушил сигарету.
Вестибюль был душным от большого количества уже находящегося там народу и, вероятно, плохой вентиляции. В основном зале было не легче: здесь пахло нагретым пластиком от приволоченной техники. Всё было новым. Даже пол, по которому театральные туфли немедленно заскользили так, что мне пришлось удержаться за Лоренцо.
Мне стало интересно, почему Андреа выбрал именно это место. Я подумала, что это будет хороший вопрос, чтобы начать разговор. Но сразу бежать с ним к Андреа — не побежала. Показ уже начался, в зале все были тихи.
Я заметила Андреа ещё стоя снаружи, в один из тех циклов, когда дверь широко распахнулась, впуская несколько человек разом. Человек, что намеренно медлили на пороге, будто специально позволяя мне запутаться взглядом в непослушных выбеленных волосах Андреа, а ему — поймать меня за этим занятием. Пристыженная, теперь я не смотрела на него вовсе. Не смотрела и его фильм: я и так знала про что он.
Про утрату. Чего-то, кого-то. Посреди социальных драм, неравенства, уязвимостей, потери голоса политического, порой выплывали голоса личные. То, насколько Андреа не хватало отца — не только после его смерти, а по жизни — прозвучало громко, и вовсе не надписью «Посвящается памяти...» перед титрами. Родительский овертон звучал в каждом из эпизодов. Но после фильма никто не подходил к Андреа выразить соболезнований, и я догадывалась, что Маре, художнице-постановщику из Берлина, всё же удалось моментами перекрывать его своим визуальным языком, чтобы тот не был таким навязчивым. Почему раньше я этого не замечала? Я знала сценарий наизусть...
В конце являлся спаситель. Лоренцо удивлялся вслух, и тому, что это, буквально, был человек, а не абстрактное понятие, и тому что спаситель был видимым, наперекор заявленному названию. Когда по окончании Андреа вставал перед экраном и отвечал на вопросы, постоянно ссылаясь на свой фильм как на новые «Шорохи» — так назывался оригинальный отцовский фильм — Лоренцо фыркал:
— Скорее, новое «Таро».
— Тебе не понравилось?
— Частично.
— Как это понимать?
— Не люблю, когда тебе заявляют прописную истину, и уповают на картинку, чтобы та добавила ей глубины. Здесь картинка хороша, к слову.
Конечно, Мара потрудилась на славу. Но Лоренцо уже приписал заслугу Андреа, как идейному вдохновителю, и я не хотела отбирать у него хотя бы это. Зато я отобрала замечание у самого Лоренцо, когда в сонме лиц, тел и рук, пребывающих в постоянном движении, как молекулы, мы вдруг сталкивались с Андреа.
Я выпалила, как мне понравилась работа Мары, и лишь после мы неловко поздоровались. Андреа принимал чужую похвалу со сдержанным кивком.
— Ожидала «красную дорожку»? — указывал он на платье.
Я смущённо разгладила складки на бёдрах.
— Мы с Лоренцо днём разбирали хлам в «Велатуре»... Чего пропадать добру, да? — я нервно засмеялась и тут же падала в наигранную скорбь. — «Велатура» закрылась, ты слышал?
Конечно, он не слышал! Зачем ему было это знать, дурочка, дурочка!..
— Сочувствую, — ронял Андреа.
— Ничего. Справимся. Будем служить здесь, в «Джермини».
Лоренцо встревал внезапно и будто бы совсем ни к месту, и почти без паузы интересовался, где ему найти Мартелло. Андреа мучительно долго соображал, кто вообще с ним говорит. Наконец, тянул «А, Велатура» и, поглядев поверх голов, отправлял Лоренцо в дальний конец зала, как мне показалось, просто, чтобы избавиться от него. Лоренцо дёрнулся, потащил меня за собой. Но ведь я не хотела уходить. Каким бы щуплым он не выглядел, в Капоне была сила. Он не сразу сообразил, что меня следует отпустить, и предательская туфля поползла по скользкому полу. Я удержала равновесие, но хваталась при этом за Андреа. И мне невольно захотелось остановить время. Моя кожа вновь коснулась его, теплота теплоты, но в тот миг, когда обычно между нами вспыхивала искра, запала не случилось. Тепло было уходящим, улетучивалось.
Оказалось, что я могла себя пересилить. И более того, пересилить хотела. Лоренцо сказал бы, что это ключ к излечению зависимости, потому что в его духе было вспоминать доказанные истины, к доказательству которых он не имел никакого отношения. Я поискала Капоне глазами, и невольно улыбнулась, действительно обнаружив его в компании Мартелло. Он ожесточённо жестикулировал в такт музыке, что по окончании фильма заполнила залу. Что-то во мне шевельнулось: нет, вовсе не из-за присутствия Андреа, а именно в секунды созерцания Лоренцо, такого увлечённого — увлечённого заботой о будущем. Не только своём, но и моём. «Как же так вышло, что он продолжает тянуть меня за собой?» — задумывалась я на краткий миг. За это время наш разговор визави с Андреа обрастал новыми лицами.
Среди них я увидела одно, смутно знакомое, и усердно вспоминала, откуда я могла его знать.
— Наташа, — представлял её Андреа прежде, чем я понимала сама.
Моя преемница. Маленькая и серьёзная женщина. Из Оксфорда, это я о ней запомнила. Андреа представил и меня, глаза её зажглись на мгновенье, после которого она тут же вежливо нас оставляла. Напоследок тонкая бледная кисть чиркнула по запястью Андреа, приподнимая рукав.
— Без спонсорских часов, — неловко улыбнулась я.
Андреа подтягивал рукава спортивной куртки до локтей, демонстрируя:
— Без часов вообще.
— Отучаешься спешить?
— Отучают. Спешить и медлить, — Андреа оглядывался вслед спутнице. — Наташа сказала, что счастливые часов не наблюдают. Она психолог. Учит ценить поступки, а не время.
Я кивнула, принимая поражение: я вряд ли могла оказать ему лучшую помощь.
— Что?
— У тебя действительно были нездоровые отношения со всеми этими графиками.
— Ты никогда не говорила.
— Говорила. Ты не слушал.
«В отличие от Лоренцо. Тот только и делает, что слушает», — я вновь отыскала его глазами.
— Наверное. Кстати, это Наташа сказала мне пригласить тебя.
Андреа только что отвязался от кого-то случайного, кого-то взбудораженного, кого-то, кто желал говорить о работе. Он вполне мог променять меня на него, но всё же остался. Смотрел украдкой, словно опасаясь.
— Зачем?
Он смутился, и я умилилась его смущению. Ещё недавно я могла бы потребовать от него немедленного ответа на все вопросы, требовать от него твёрдости, решительности, попутно изнывая от нетерпения. Но ему эти чувства были чужды. Мальчишка, потерянный мальчишка, нашедший единственный способ играть взрослого. Ему так шло смущение, ожидание того, кто сможет его направить и поддержать. Я и забыла.
— Этот фильм был тяжёлым. Обременял, — начинал Андреа.
— Сегодня ты попрощался с отцом.
— Второй раз, да, — Андреа отвёл глаза. — Наташа убедила пригласить и тебя.
— Я тоже тебя обременяла?
— Тревожила. Не знаю, как выразить. Я думал о тебе, и всегда боялся думать.
— Боялся меня?
Не сдержавшись, я рассмеялась. Андреа смутился ещё больше, но смотрел на меня неотрывно, задыхаясь:
— Я никогда не испытывал таких пугающих чувств... — он собрался с духом. — Когда ты уходила. Наташа сказала, это была зависимость.
— Так.
— Хочу избавиться от этого страха.
Он взял мою руку в свои, погладил пальцы, хотел поцеловать их из тоскливой нежности. Но я опередила: обняла его. Прижала к себе непослушную голову. Прошептала на ухо:
— Я никогда не хотела тебя обременять. И теперь уже никогда не стану.
Мир вокруг тонул в лёгкой музыке, глухом шуме толпы, а я слушала дыхание Андреа, желая, чтобы оно восстановилось. За его плечом увидела прижатого к стенке Мартелло, подоспевших с бумагами юристов и торжествующего Капоне. Подпись не заняла и секунды.
— Нам всем нужна разумная поддержка, а не постоянная тревога. Твоя Наташа права.
— Она говорит, чтобы побороть тревожность, не нужно избегать неприятных ситуаций, — его щека прижалась к моей. — Нужно встречать их лицом к лицу, чтобы понять ничего плохого не случится. Вот я и встретился с тобой.
— И ничего плохого больше никогда не случится. Всё прошло, — я отстранилась, и приподняв юбку сделала книксен. — Я рада быть твоим прошлым, Андреа.
И дождавшись от него улыбки, я исчезала как Элли, стукнув каблуками исторических туфель.