Глава 25. Борьба.
«Моя душа живет не в теле,
Моя душа живет с тобой.
И как бы сильно не хотели,
Она не собирается домой.»
Киса буквально откупился от работы «кладменом». Все накопления ушли на то, чтобы его отпустили — ведь из такой профессии выйти очень сложно.
Сегодня Гена, по просьбе самой Александры, закрыл их в квартире девушки. Тётя Лариса думает, что её сын уехал в Москву.
Запасов еды хватит на месяц безвыходного проживания. Надежда лишь на то, что за этот месяц Кислов сможет пережить два этапа ломки: физический и психологический.
Первый день
Спальню освещало зимнее солнце. В комнате душно — окна заперты специальными блокираторами. Зуев посоветовал: мало ли что Кисе в голову взбредёт?
На мятой простыне сидела девушка, опершись на стену, а на её ногах лежал Кислов. Один день в его организм не поступали наркотики. Совсем. Саша выкинула всё — даже «лёгкие» косяки.
— Котенька, ты как? — тихо спросила девушка, гладя парня по голове.
— Хуёво мне, — чересчур резко ответил Ваня. — Блядь, прости.
— Всё хорошо, Вань.
На лбу Кислова выступил пот. Температура тела скакала от очень низкой до опасно высокой. Тело содрогалось, а голова раскалывалась.
— Мне так плохо, Сань... — Он попытался легонько сжать руку возлюбленной, но в его состоянии, когда спазмы пробивали всё тело, сделать это было невозможно.
Александра зашипела от боли, но руку не убрала — лишь продолжала гладить Кису свободной ладонью.
— Милый, я рядом. Мы с тобой справимся, верь в это.
Сон казался невозможным, но организм буквально отключился от истощения. Дрём был чутким и поверхностным — но он был. Это уже радовало.
Второй день.
Несмотря на отвратительную ночь, когда Кислов вскакивал от кошмаров, а Саша его успокаивала, сейчас она готовила лёгкий куриный бульон.
Возможно, он к нему даже не притронется — аппетит отсутствовал совсем, — но попробовать стоило.
Ваня сидел у окна, а на улице шёл настоящий снегопад. Его злило даже это. Белый снег напоминал такой родной кокаин.
Голова шумела мыслями. Проскакивали даже такие: бросить Сашу и вернуться к наркотикам. Но он терпел. Ради неё. Он и так чувствовал себя виноватым перед ней.
Дверь в комнату открылась с противным скрипом, ударив по барабанным перепонкам.
— Ванюш, давай покушаем, — шёпотом сказала Саша. — Ты вчера совсем ничего не ел.
С тех пор как они стали жить вместе, она научилась говорить почти беззвучно. Словно боялась потревожить его боль. Синяки от его судорожных хваток уже украсили её руки — но она не жаловалась. Это не больно. Не так, как ему.
— Отпусти меня, Сань. Хотя бы к Зуеву. Он поможет, — говорил Ваня быстро, сбивчиво, словно задыхался от слов.
— Поможет чем? — Голос девушки стал ледяным. — Подкинет, чтобы не мучился?
— Я не могу, понимаешь?! Не могу! — Он сжал виски руками. — Это сильнее меня!
— А я? — вдруг спросила она. — Я разве слабее? Я сильнее тебя, Киса. За нас двоих. Пока ты не можешь — я держу. Пока ты падаешь — я поднимаю.
Третий день.
Квартиру пропитал запах пота. Казалось, он въелся в стены.
Светлая старалась поддерживать чистоту, но это было сложно.
Александра замерла на кухне, глядя на тарелку с недоеденным бульоном и часы. Прошло только два с половиной дня, а ощущение — будто вечность.
Большую часть времени она была рядом с любимым. Даже сейчас — он принимал душ, и сам попросил её остаться в ванной. Саша просто села спиной к душевой кабине. На фоне ломки Киса начал бояться одиночества — это было нормально, и она понимала.
Сквозь шум воды прорезался голос Вани:
— Мне кажется, я не выдержу, Сань. Я вскроюсь скоро. Я чувствую, как горят мои вены.
— Ванечка, мы справимся. Я тебя вытяну.
— Кошечка, я так перед тобой виноват, — с горечью сказал он.
Саша вскочила и прямо в домашней футболке зашла под струи воды. Ей хотелось немного нежности. Нежности, которая не оставит синяки.
— Как ты меня назвал, Вань? — Она хотела его обнять.
— Принцесса, не трогай меня. Я же больно тебе сделаю.
— Не сделаешь.
Когда-то, до всей этой дряни, Саша заплетала ему косички. Они смеялись, он позировал как модель. Сейчас волосы слиплись, лоб в испарине, а глаза — как у зверя, загнанного в угол.
«Вернись ко мне, мой Ваня», — подумала она и тихо поцеловала его в висок, надеясь, что хоть капля тепла передастся обратно.
После душа — трапеза. Ваня не был рад — организм отказывался от еды.
Саша с нежностью поставила перед ним тарелку.
— Я не хочу есть, — грубо кинул Киса.
— Надо покушать, — её голос был настойчив.
— Да мне хуёво! Меня тошнит от еды, — закричал он.
Нервы не выдержали:
— Сука! Попробуй хотя бы! Я впервые в жизни ебаный бульон приготовила — всё для того, чтобы Ванечка поел!
Осознав свою ошибку, Кислов молча, дрожащими руками взял ложку. Бульон был неплохой, но желудок наркомана — вещь непредсказуемая.
Киса сорвался к унитазу. Саша подошла, гладила его по спине.
— Вань, ты случайно не залетел? — жалкая попытка добавить юмора.
— Блядь, Сань, прости... Очень вкусно, но мне кусок в горло не лезет...
Ночь с третьего на четвёртый день.
Он спал урывками. Вдруг среди ночи вскочил, схватившись за грудь.
— Сань! — выдохнул. — Я умер?
— Нет. Ты со мной, слышишь? Со мной.
— Я думал, сердце остановилось. Что меня уже нет.
— Нет. Ты жив. И будешь жить, слышишь меня? Не просто существовать — жить.
Она обняла его крепко, и он прижался к ней.
А потом прошептал:
— Прости, что я тебя тяну на дно.
— Я не тону. Я плыву. С тобой. Пока ты держишься — я рядом.
Четвёртый день подходил к концу.
За окном всё ещё шёл снег, но казалось, он падал в другую вселенную — слишком тихо, слишком мирно. В их квартире снегу не было места. Здесь пахло потом, страхом и болью.
Саша сидела у окна. В комнате было темно, только слабое свечение ночника растекалось по полу. Ваня спал. Тело его чуть дрожало, губы что-то шептали во сне.
Александра взяла блокнот — тот самый, в который когда-то писала стихи. Открыла чистую страницу и написала:
Живой. Мы боремся.
Потом, не задумываясь, добавила строчку ниже:
Моя душа живёт не в теле,
Моя душа живёт с тобой...
Вторая неделя.
Физическая ломка ушла, но психологическая всё ещё держала.
Ваня стал угрюмым, молчаливым. Мог часами сидеть у окна, не реагируя на слова Саши. Иногда его прорывало — он кричал на неё за то, что она слишком громко дышит, а потом долго извинялся.
Внешность парня тоже изменилась — лицо похудело, волосы отросли.
Кухню освещал яркий солнечный свет. Саша сидела за ноутбуком, курила сигарету. Ваня, закутавшись в одеяло, медленно ел овсянку. Вдруг зазвонил телефон.
— Кто это? — спросил Киса.
— Брат, — Саша натянула свитер до самых запястий, скрывая синяки, и ответила на звонок.
На экране появился Андрей.
— Привет, систер! — радостно сказал он. — Чё ты вообще на семью забила?
— Привет! Не обессудь, у меня насыщенная жизнь. Каждый день разные тусовки.
«Насыщенная жизнь, тусовки... Как же стыдно. Андрей, братик, прости за враньё», — подумала она.
— Тусовки в твоём возрасте — это круто, но не забывай о нас. Братик твой старый уже, — он скривился. — Блин, сеструха, сорри. Меня зовут.
— А говоришь, что я виновата в том, что мы не общаемся. Постоянно ты занят.
— Я же работаю, чтобы любимой мелкой деньги отсылать на беззаботную жизнь в Коктебеле.
Абонент отключился.
— Кот, попробуем выйти на улицу?
— Я не знаю, — он увёл взгляд в окно.
— Пора сходить к маме.
— Пора.
Саша взяла телефон:
— Тогда я прошу Гену нас выпустить.
***
Кислов стоял у входной двери, как у обрыва. Рука дрожала на ручке. Он был в тёплой куртке — той самой, что покупал для поездки в Питер. Тогда жизнь казалась игрой, а кайф — её валютой. Теперь он просто боялся.
Саша застегнула чёрный пуховик и натянула капюшон. Сегодня они постарались выглядеть презентабельно. Кисе достался серый спортивный костюм, Саша выбрала джинсы и розовый свитер. Даже макияж нанесла — впервые за две недели.
Она наблюдала за Ваней. Не торопила.
— Пошли? Всё будет хорошо.
Подъезд встретил сыростью, знакомой до боли. Лестничные пролёты, где он раньше оставлял свёртки, теперь — просто бетон и облупленные стены. Стыд душил, но он шёл.
Улица была яркой. Слишком яркой. Снег искрился, солнце било в глаза, воздух был резкий и холодный. Ваня вдохнул — и чуть не закашлялся. Лёгкие забыли, как это — дышать без дыма.
— Ты как? — спросила Саша, всё ещё держа его за руку.
— Нормально.
— Ваня, посмотри. Снег не похож на кокс. Это просто снег, — Саша улыбнулась. — Настоящий. Чистый.
Он кивнул. Было страшно, странно — но не плохо. Мышцы ныли от напряжения, но сердце билось ровно. Шаг за шагом.
В парке было пусто. Один мальчик лепил снежную бабу, собака носилась по тропинке. Кислов сел на лавочку. Рядом — Саша. Он посмотрел на неё и впервые за долгое время улыбнулся.
— Я вышел.
Женщина лет сорока готовила шарлотку. Лариса думала о сыне. Она знала, что он зависим. Думала, бросил. Две недели назад Ваня сказал, что едет в Москву. Только мать всегда чувствует враньё.
В дверь раздался звонок. Сердце забилось сильнее.
На пороге стоял он. Рядом — Саша. Родной дом, знакомый запах варёной гречки и лаврового листа. Всё как прежде. Только он — другой.
Дверь распахнулась. Мама увидела сына.
— Ванюша? — тихо сказала она. Без слёз. Без крика. Просто смотрела.
— Мам... — он не знал, что сказать.
Она шагнула к нему. Медленно. Коснулась лица ладонью. А потом прижала к груди. Сильно, до боли.
Ваня не сдержался. Слёзы пришли сами.
— Прости... Я бросил, мам. Я лечусь. Саша помогла. Если бы не она...
Саша тихо вытирала слёзы. Это наконец были слёзы счастья. Он почти справился.
После трапезы
Киса уснул прямо на диване. Никто не возражал.
На кухне — зимнее солнце и запах съеденного пирога. Лариса, с образованием парикмахера, красила волосы Александре. Корни отросли, блонд выцвел. Сегодня решили вернуть её родной цвет.
Женщина уверенно орудовала инструментами.
— Спасибо тебе, девочка, — сказала Лариса. Не пафосно. Просто, по-человечески.
— За что?
— За то, что не бросила его. Вернула мне сына. Я ж думала — всё. Хоронила его в голове.
Саша молчала. Закусила губу, чтобы не заплакать.
— Он сильный. Но без тебя бы не справился. А ты сильнее. И добрая. Это редкое сочетание.
В комнате повисло молчание.
— Тёть Лариса, а вы в его комнате убирались? Выкинули всё?
— Да, Сашенька.
Они говорили тихо, чтобы не разбудить Кудрявого. Но в дверях появился Ваня. Он посмотрел на двух самых главных женщин в своей жизни. Увидел русый родной цвет её волос, и мамину улыбку.
Подошёл. Обнял обеих. Неловко, но крепко.
Лариса подумала, что в жизни, оказывается, можно вернуть даже то, что, казалось, потеряно навсегда.
— Давай, сынуля, теперь мы тебя в порядок приведём. Зарос как йоркширский терьер, — она показала на стул.
Он сел.
В квартире снова правит счастье.