Глава 8.
Если моя мать хочет увидеться со мной без присутствия отца, она переполнена желанием на него пожаловаться.
В такие дни она звонит и просит пообедать с ней. Именно пообедать. То есть в рабочее время, чтобы потом использовать данный факт в качестве оправдания отцу.
Он же днём ужасно занят. Он же работает.
А вот меня с работой она ассоциировать ещё не научилась, поэтому требует, чтобы я закрыл аптеку на пару часов и явился на встречу.
Отказывать ей бесполезно.
Я уже пробовал.
Тогда она приезжает сама и буквально тащит, как щенка, туда, куда ей заблагорассудится.
Податливостью родительским прихотям я не отличался до студенческой поры. Не то, чтобы я их не уважал, просто умел игнорировать.
Но потом Тэхён.
Он приучил быть внимательным и уважать.
Сделал со мной много чего. До того, как бросить в клетку с драконами.
Во вторник после полудня я сижу в кафе в паре шагов от аптеки: там подают какую-то «умопомрачительную лосось», которую мама просто обожает. Иногда она просит меня взять ее на заказ и привести ей после окончания смены.
И она ест ее на ночь. Когда отец уже спит. Да, вот настолько много рассказывает мне моя мать, когда папа на работе, и ей хочется излить душу.
Она опаздывает уже на три минуты, и я тяжело вздыхаю, в сотый раз за несколько лет разглядывая помещение. Слишком белое. Всё здесь непомерно стерильное, столы и стулья в белых покрывалах, словно в халатах амбулатории. Неприятно.
Но я чувствовал вещи куда омерзительней, так что смиряюсь.
Я ощущаю какое-то движение и оборачиваюсь. За мой столик на соседний стул усаживается человек в белоснежной рубашке, заправленной в чёрные брюки.
Волосы шоколадные и уложены без особого энтузиазма.
Он разваливается, принимая свободную позу, и я ловлю его вызывающий взгляд.
- Ну, здравствуй, Чонгук. - он слегка выпячивает подбородок.
- Привет, Чимин.
- Помнишь мое имя? - его брови подпрыгивают с таким явным сарказмом, что он сыпется ему на рубашку. - Удивлён!
Я молчу, потому что не знаю, что именно ему хочется от меня услышать.
- Ты подкачался, не? - спрашивает он неожиданно, осматривая меня беглым взглядом. - Какой-то ты стал крупный.
- А ты ещё больше уменьшился.
Чимин качает головой, но я вижу, что он не обиделся.
- Ну, остроумие у тебя на том же уровне. Не знаю даже, хорошо это или плохо.
- И я не знаю.
- Когда ты вернулся?
- Давно.
- И сколько же ты пропадал в Канаде?
- Ты подозрительно осведомлён.
- Твои родители сказали, что ты умотал в Ванкувер.
- Два года.
- То есть ты в Корее уже дохрена времени. - разочарованно подытоживает Чимин. - И даже не подумал выйти на связь.
Я отворачиваюсь в сторону и понимаю, что сказать мне нечего.
Я разорвал с ним связь, потому что он был лучшим другом Тэхёна, а мне хотелось выдернуть всего Тэхёна без остатка, чтобы никаких корней и связующих веток.
Я даже в университет вернулся, только когда был точно уверен, что он уже его закончил и отправился получать степень магистра в штатах.
- У меня всё стабильно так себе. - произносит Чимин тоном, который предполагает, что он отыгрывает вымышленный сценарий, где на этом моменте мне полагалось спросить, как он поживает. - Пресмыкаюсь перед отцом в клинике. Он сам выбирает мне пациентов, и я уже дважды облажался на этой неделе.
Чимин получил диплом гастроэнтеролога, но я помню, что медицина - это не его.
Он сам так решил ещё в пятнадцать, когда отец заявил, что сын обязан пойти по его стопам, однако воспротивиться отцовской воли не получилось.
И зря.
- Своей ненавистью к этой работе недолго и людей угробить.
Здесь Чимин неожиданно улыбается.
- Ты не единственный, кто говорит мне это.
И я понимаю, кого он имеет в виду, но делаю вид, что не имею ни малейшего понятия.
Бывший друг выдерживает паузу, оценивая выражение моего лица, а потом спрашивает:
- Как у тебя дни проходят?
- С утра до вечера топчу полы в отцовской аптеке.
- Ты закончил универ?
Я просто киваю.
- Восстановился, когда вернулся?
Снова киваю.
Чимин переходит на другую страницу пьесы, резко оборачивается и тычет пальцем куда-то позади себя.
Я перевожу взгляд - из второго зала, наиболее переполненного народом, за одном из столов сидит и скромно мне улыбается девушка в бежевом платье. Ее чёрные волосы собраны заколкой на затылке в строгом идеальном бутоне.
- Это Эния. - оборачивается ко мне Чимин и выпрямляется. - Моя невеста. У нас свадьба через месяц. Ну, полтора месяца, если быть точным. Плюс-минус.
- Поздравляю. - искренне говорю я.
- Мы с ней в прошлом году познакомились. И вот я решил жениться. Отец считает, я тороплюсь, но мне, блин, надоело во всем его слушаться.
- Одобряю. Глядишь, наберешься смелости оставить в покое и профессию врача.
- Кто знает. - пожимает он плечами. - Ну, а у тебя что? Есть кто-нибудь?
О да.
У меня есть двадцать драконов, в клетке с которыми я заперт. Но за три года мы с ними подружились и теперь можем только сжигать самих себя изнутри, периодически задыхаясь собственным пеплом.
Если ты заглянешь в мой желудок, Чимин, тебя встретит сплошная зола. Смотри, не испачкай свою белоснежную рубашку.
- Нет.
- Нет? Тогда кого ты ждёшь?
- Маму.
- Как семья? Всё в порядке?
- Да, Чимин, спасибо.
- А ты?
- Что я?
- Ты в порядке?
Нет, Чимин.
Я не в порядке.
Я в карантинной зоне, и вопреки переводу «сорок дней и ночей», мой карантин длится уже три года и пять месяцев.
179 недель.
В общей сложности, 1260 дней.
Да, я огнедышащий кретин, который ставит насечки на каменных стенах.
- У меня всё нормально.
А потом мы молчим, и звуки вокруг резко увеличивают громкость. Я слишком четко слышу все эти отзвуки столовых приборов и бокалов, скачущие в воздухе, словно блохи.
Это портит мне настроение окончательно.
Наверное, всё написано на моем лице, потому что Чимин тяжело вздыхает и поднимается с места.
- Всё мне с тобой ясно, Чонгук. Ты как вошёл в роль бескомпромиссного барана три с половиной года назад, так из неё и не вышел.
Его замечание меня даже слегка отупляет.
- Нехилая предъява. - отзываюсь я с невеселой усмешкой.
- Ох, Чонгук. - он быстро качает головой, поправляя манжеты рубашки, и смотрит на меня сверху вниз глазами, полными какой-то снисходительности? Да, черт возьми, именно так. - Проеб*лся ты здорово.
И уходит. Просто возвращается к своей невесте. Я сверлю его спину глазами, и с моих внутренних трибун срывают голос возмущение и обида.
Я не выпрашиваю себе статус жертвы. Никогда не выпрашивал.
Но это.
Это какой-то баг в традиционном понимании морали. Я готов понять, почему Тэхён вёл себя так, словно я повинен в наших разрушенных отношениях, но с какой стати Чимин заявляет, будто это я проеб*лся, а не его школьный друг, посчитавший, что можно лечь под другого парня и измарать все чувства, которые, как я думал, между нами были.
Солидарность дружбы? Если так, то меня это почти впечатляет.
Впечатляет, насколько глупой и неадекватной, оказывается, может быть преданность другу, если выражать ее искажением фактов в его пользу.
Впечатляет настолько, что самая идея дружбы вдруг становится мне омерзительна.
Следующие десять минут я сижу в тумане и уже не слышу писка посуды и шелеста голосов, потому что мыслями почти насильно в той злополучной комнате общежития на третьем этаже.
Очевидно, это из-за Чимина.
Он тянет меня назад - в субботний июньский вечер столетней давности, с которого и началась моя личная эпидемия.
В реальное время меня возвращает мама. У неё новая прическа и какие-то резкие духи. Я сообщаю ей об этом, а она отмахивается и заявляет, что сначала лосось и только после парфюмерные рецензии.
Я говорю и слушаю, но в мыслях звенит голос Чимина, и я не нахожу себе места.
«Ты проеб*лся».
Так нечестно.
Я ведь знаю, что это его лично выбранная позиция. Не навязанная Тэхёном, который мог бы, например, соврать другу и сказать, что у него ничего не было.
Потому что Чимин был там, когда я поспешно уходил. Мы столкнулись с ним у лестницы, и он видел, откуда я выходил.
Когда он дошёл до той комнаты, то видел то же, что и я.
Черт возьми.
Мать твою.
Как меня это достало.
Я пытаюсь выбросить всё это из головы, и мне кажется, что успешно, но, когда Чимин с невестой поднимается изо стола, одевается и покидает кафе, я говорю маме, что вернусь через пару минут, и выскакивают следом за ним.
На улице конец ноября, а я не взял куртку. Но мне без разницы.
Я настигаю пару возле припаркованной машины и окрикиваю Чимина прежде, чем он успевает снять сигнализацию.
- Объясни мне, какого хрена вы ведёте себя так, словно это я во всем виноват? - выпаливаю, когда он ко мне оборачивается.
- Никто тебя ни в чем не обвиняет. - слишком неестественно отвечает бывший друг, встречая мой взгляд.
- Я не глупец, Чимин, я чувствую твоё отношение. Тебе не кажется, что оно немного нечестное?
Чимин убирает руки в карманы темно-синего пальто, и мне кажется, я вижу, что он борется с желанием дать волю раздражению или злости.
- Слушай, Чонгук, - он разводит руками, спрятанными в карманах, и от этого острые края пальто оттопыриваются в разные стороны, - ты смотался тогда в свой Ванкувер, а я здесь бегал ночами в поисках друга и откапывал его в подворотнях. Так что да, желания сюсюкаться с тобой у меня нет никакого, и я совсем не хочу поднимать эту тему и вспоминать всё снова.
Что он только что сказал?
- О чем ты говоришь?
Чимин отводит взгляд и вдыхает. Долго молчит, блуждая взглядом по припаркованным машинам.
Я не могу прочесть выражение его лица, но кажется, будто он сомневается. Не знаю, в чем и сколько это длится, но потом он ловит мой взгляд и говорит:
- Он тогда подсел на наркоту, Чонгук, здорово подсел, мы его неделями найти не могли.
Я качаю головой, пытаясь сообразить, где я ошибся и не так понял.
- Ты говоришь...о Тэхёне?
- Нет, о парне за соседним столиком. - язвит Чимин.
Нет. Нет. Это бред какой-то. Тэхён и наркотики. С чего бы ему...
- Но зачем ему...в смысле...я не понимаю, почему? Что произошло?
- Ты сейчас серьёзно? - презрительно скалится мой бывший друг, и я совсем теряюсь где-то внутри самого себя, заблуждаюсь в привычной клетке с драконами, все углы которой я уже должен был выучить наизусть.
- Какие наркотики! - слишком громко возмущаюсь, пытаясь распознать жестокую шутку по выражению лица Чимина. - С ним всё было нормально, он... С чего ему по....
- Ты его бросил, Чонгук. Умотал в Канаду и вырубил телефон. Ты думал, он будет радостно хлопать в ладоши?
- Это шутка какая-то? Он мне изменил, Чимин, замечательно проводил время, тр*хаясь с каким-то парнем. Какая любовь? Что ты несёшь! Он не мог из-за этого...подсесть на наркотики. Это бред какой-то...этого не может быть...
- Господи, Чонгук, ты ничего не знаешь, ты пр...
- Я видел всё своими глазами.
- Ну да, и просто смотался, ни в чем не разобравшись. Ты молодец, отлично справился с ролью жертвы.
Может быть, я действительно уже слишком заражён, чтобы реагировать спокойно. От его слов у меня внутри разгорается огонь: все двадцать драконов плюются оранжевой разрушающей кислотой.
- Я посмотрю на тебя, когда ты найдёшь свою будущую жену под другим мужиком! Расскажешь о своих ощущениях!
Чимин молчит, пока я буравлю его взглядом. Кажется, он не злится: я не вижу ничего подобного на его лице. Но он смотрит разочарованно. Чертово разочарование теперь сыпется с его бровей вместо прежнего сарказма.
- Иди нахер, Чонгук.
Всё, что говорит, снимая сигнализацию и открывая водительскую дверь.
Я хочу развернуться и уйти первым, чтобы не выглядеть жалким идиотом, оставленным на дороге, но есть вещи и поважнее.
- Как он сейчас? - повышаю я голос.
Бывший друг замирает на пару секунд, бросает на меня взгляд и отвечает.
- Он прошёл курс лечения, уже год без рецидивов.
Чимин не даёт мне ничего сказать и уезжает.
Я хочу кричать ему вслед, кричать на всех, пытаясь что-то доказать.
Что именно?
Я не виноват. Ни в чем. У меня же была причина, я ведь...
Я не могу закончить мысль, она ускользает, обрывается вместе с паром из моего рта, и меня начинает лихорадить.
Почему он начал принимать наркотики. Что с ним произошло?
Слова. Слова. Слова.
Крутятся в моего голове, но они не мои.
Чьи они?
Ли Богум. Это его голос, и он говорит о чувстве вины, про то, что Тэхён себя корит.
Но разве можно из-за этого... Я совсем не знаю ответов.
Ничего не могу понять.
Но мне так больно.
Чертовски больно, и я ничего не могу поделать: в голове Тэхён. Как всегда один Тэхён.
«В подворотнях».
Я вижу его в темных узких переулках возле мусорных баков, вижу, как он дышит, касаясь щекой грязного асфальта, вижу его мутный взгляд, направленный неизвестно куда. Мимо этого мира. Мимо меня. Мимо его светящейся натуры, верящей, что по кроссовкам можно определить соулмейта.
Я вижу людей, которые подходят к нему, тянут за ноги и гогочут, брызгая проспиртованной слюной, я вижу их руки, грязные руки, бьющие его по щекам и сжимающие подбородок.
Я не успеваю никак это остановить, и в мыслях чьи-то мерзкие пальцы тянутся к его джинсам. Синим джинсам, которые он сильно затягивал ремнём, и я терпеть не мог эти джинсы, а отвратительные руки пытаются расстегнуть этот ремень и стянуть мои нелюбимые джинсы, пыхтя и сотрясая его тело.
И он не сопротивляется. Он почти не мыслит. Не понимает. Не чувствует. Наверное, он видит ночное небо в узком проёме между зданиями и думает, что оно его поглощает.
Меня нет рядом, чтобы опалить огнём чужие руки, и они поворачивают его на живот, словно куклу, и расстёгивают свои ремни.
Меня рвёт, и я пачкаю свои кроссовки.
Чёрные найки с крупной подошвой и синими вставками, заношенные до дыр.