Разлука

Он говорил всё правильно. Смотрел, как будто знал меня. Но это был не он. Всё в нём было "почти", и от этого становилось только страшнее.
А он, кажется, даже не знал, кого я в нём искала.
— Это не ты, — сказала я.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
— Никогда не был, — ответил и отвернулся. — Может, хватит охотиться за призраками?

12.06.2025г.
— Волнуешься? — спрашивает Сынмин, товарищ, который тоже сегодня уходит в запас.
— Конечно... А вдруг про меня забыли? Я и выгляжу уже иначе, и в себе не так уверен, как раньше... — отвечает Чонгук, почти шепотом.
— Ты — Чон Чонгук. Тебя невозможно забыть. — Сынмин улыбается, хлопает его по плечу и крепко обнимает.
— Спасибо тебе, Сынмин. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо.
— Прощай, Чон. Мне пора. Пока твои фотографы не приехали, хочу успеть сбежать незамеченным!
Он сделал пару шагов к выходу из части — и тут же ослеп свет вспышек.
— ЧОН ЧОНГУК! СЮДА! ПОСМОТРИ СЮДА!
Толпа стояла за ограждением, как на красной дорожке. Камеры, телефоны, транспаранты, фанаты в слезах. Плакаты с его лицом. Селфи-палки. Флешмобы. Крики. Шарики. Кто-то протягивал цветы.
Он на автомате улыбнулся, как учили — мягко, уверенно. Помахал рукой.
Но внутри — пусто.
Словно он вышел не из армии, а из какой-то другой жизни. Как будто весь этот шум — не про него. Не про настоящего.
Сынмина уже нигде не было видно. Он, наверное, давно растворился в тишине. А здесь — наоборот: слишком громко. Слишком светло.
Фанаты тянулись к нему — глаза, руки, плакаты, вся эта любовь, от которой, казалось, должно быть тепло.
А ему было холодно.Он стоял прямо, но внутри был ссутулен. Он шёл, как по сцене, но будто мимо самого себя.
Улыбка — машинальная.
Взгляд — в точку. Сквозь лица. Сквозь объективы.

Он не видел никого.
И потому не увидел её.

Она стояла в толпе — не в первом ряду, но и не в последнем. Без плаката. Без крика. С пустыми руками и глазами, полными чего-то недосказанного.Ни слез, ни упрёка — только тишина внутри себя, пока вокруг было слишком много звука.
Он прошёл мимо, в полушаге.Не узнал.
А она осталась стоять, глядя ему вслед, как будто смотрела на совсем другого человека.

Он попрощался с журналистами — коротко, вежливо, ни слова лишнего. Пару улыбок, кивков, банальная благодарность. Всё словно по сценарию, хотя сценарий был написан где-то глубоко в голове — ещё там, где сержант кричал «строиться».
Он открыл дверь чёрного внедорожника и сел внутрь.
Запах духов. Цветок в волосах. Руки дрожат — её руки.
Камелия.
Она повернулась к нему сразу, как только он закрыл за собой дверь.
— Ты... в порядке? — её голос чуть хриплый от волнения. — Как ты? Всё хорошо?
— ...
Он не сразу ответил. Смотрел вперёд, будто всё ещё стоял на плацу, а не сидел рядом с ней.
— Я скучала. Очень. — она дотянулась, осторожно взяла его за руку.
— Я... — он перевёл взгляд на её пальцы. — Мне нужно... срочно вернуться в форму.
Камелия слегка отпрянула.
— Что?..
— Я сильно сбился. Диета, тренировки... Я не могу быть таким на публике. Нужно восстановить рутину, питание. Воздуха, честно говоря, меньше стало — словно дышать разучился.
Он говорил отрывисто, как будто проговаривал список дел, а не разговаривал с ней.
— Скорее бы уже репетиции начались.
Она молчала. Смотрела на него и видела не своего Чонгука, а оболочку, которую снова кто-то собирается подгонять под образ.
— Ты даже не спросил...
— Что?
— Как я была без тебя.
Он сжал губы. Перевёл взгляд снова вперёд — за окно.
Там, снаружи, всё мелькало: фанаты, плакаты, служба охраны.
А внутри — тишина.
Камелия смотрела на него. А он — мимо.
— Я тебя ждала, — тихо. — Не ради красивых фото. Не ради обновлённых пресс-релизов. Ради тебя. Того, кто ночами писал, что скучает. Кто мечтал просто обнять и помолчать. Без расписания и формы. Без вспышек.
Чонгук опустил взгляд. Руки сжались в кулаки.
Но он ничего не сказал.
Он устал. Он был растерян. Он действительно не знал, кто он теперь.
А она просто отвернулась. И вытерла слёзы прежде, чем они успели упасть.

Камелия смотрела в окно.
Он — на свои руки. Молчал. Не знал, что сказать. Или не хотел.
Машина тронулась.Шофёр не задавал вопросов — его учили быть незаметным.
Город мелькал за стеклом: улицы, по которым они раньше гуляли, кофейня, где прятались от фанатов, парк, где он пел ей песни, не глядя в текст. Всё это проплывало мимо, как чужое кино.
Камелия не плакала.
Она просто сидела — рядом, но далеко.
Он краем глаза заметил, как она сжала ремень безопасности — слишком крепко, как будто только это её и держит.
Он открыл было рот, но закрыл.
О чём говорить?
Он не знал, как вернуться к ней — когда сам себя не узнаёт.

Внутри — напряжение.
Не злость, не обида даже.
Просто два человека, которые когда-то были близки, а теперь будто впервые встретились в лифте. Только вот лифт едет слишком долго.
Камелия медленно выдохнула, почти неслышно.
— Тебе правда важно только снова выглядеть правильно? — её голос прозвучал как будто себе, а не ему.
Он не ответил.

Они вошли в квартиру.
Тот самый коридор, тот самый запах — лёгкий, домашний, лавандовый. Всё стояло на своих местах. Камелия аккуратно разулась, положила ключи в керамическую чашу у двери. Оглянулась — он всё ещё стоял, не двигаясь.
— Хочешь поесть? — спросила мягко. — Я приготовила твою любимую лапшу. С овощами, как ты любишь, и без перца, я помню...
Он ничего не ответил. Молча прошёл мимо, положил сумку у стены. Остановился в проходе в гостиную.
Она сделала шаг ближе.
— Давай... проведём этот вечер вместе? Просто отдохнём. Ни студий, ни звонков.
— Камелия... — тихо, сдержанно.
— Ты ведь только пришёл. Тебе нужно восстановиться. И телом, и головой. Всё это может подождать. Я просто хочу, чтобы ты... остался. Со мной. Хоть сегодня.
Он резко повернулся.
— Я не могу просто "отдохнуть", понимаешь?!
— Почему?
— Потому что я не такой, каким был! Посмотри на меня — форма ушла, ритм сбился, я не...
Он не договорил. Грудь ходила ходуном. Взгляд дёргался.
— Фанаты ждали. Полтора года. Они хотят видеть меня не вот такого. А настоящего Чонгука. Не измотанного, не пустого.
Он прошёл мимо неё к шкафу, открыл его, схватил спортивную сумку.
— Я должен пойти в зал. Потом — в студию. Надо войти в ритм. Надо...
— Тебе надо быть человеком, Чон. — её голос дрогнул. — Тебе надо дышать. Сначала ты. Потом — сцена.
Он замер. Обернулся.
Взгляд острый, больной, усталый.
— Ты не понимаешь.
— Тогда объясни.
Молчание. Долгое.
— Ты меня только тормозишь. — выпалил он вдруг.
Камелия словно физически отшатнулась.
— Что?
— Ты... ты и твои разговоры. Твоя нежность, твоя тишина. Всё это — тянет меня вниз. Мне нужно двигаться. Быстро. Чётко. Фокус. А не лежать с тобой на диване и играть в «вернись ко мне прежним».
Он говорил с нажимом, с горечью. Голос сорвался.
— Не только ты скучала. Есть миллионы, которые ждали меня. И они не хотят слушать, как я устал. Они хотят музыку. Энергию. Образ.
Он бросил взгляд в зеркало в прихожей.
— Я даже на себя не могу смотреть.
Камелия стояла, сжав ладони в кулаки. Губы дрожали, но она молчала.
В нём боролось всё. Он знал, что больно, что неправильно. Но внутри — как будто всё ломалось. Давление, тревога, стыд, и ощущение, что если он не вернёт себя сейчас — то вообще исчезнет.
— Прости. — сказал он, почти шёпотом. Но уже отвернувшись.
Она не ответила.
Он ушёл в ванную — закрыть дверь, спрятаться, отдышаться.
А она осталась стоять в коридоре, глядя на его брошенную сумку и как можно тише плакать, его тоже можно понять, его тоже.

Как будто он снова ушёл.
Только на этот раз — уже из их общего дома.

Он вышел из ванной через несколько минут, молча, не глядя в её сторону.
Схватил сумку, накинул худи, вытащил телефон.
Пальцы быстро забегали по экрану — сообщения, голосовые, переписки.
— Хосок-хён, ты в зале?.. А Джин? Есть кто-то в студии? Я сейчас подъеду. Надо поговорить, надо начать. Сразу.
Он не смотрел на Камелию ни разу.
Не заметил, как она стояла, прижавшись к косяку двери, с покрасневшими глазами. Не заметил, как дрожат её губы. Не заметил даже, что она так и не переобулась — просто стояла там, в домашней одежде, как будто всё ещё надеялась, что он вернётся к ней, не к форме.
Он бросил:
— Вернусь поздно. Не жди.
И вышел.
Дверь захлопнулась. Звук отдался в груди, как выстрел.

Она осталась одна.
Никакого громкого крика.
Только лёгкий стон, сорвавшийся с губ, и тишина, которая внезапно стала чужой в собственном доме.
Она села прямо на пол. Не плакала сначала. Просто смотрела на пустой коридор, на сумку, которую он не успел забрать на учёбу, на ботинки, в которых уехал.
"Не жди".
Как будто всё это время — она только и делала, что ждала.
Каждый вечер, каждый праздник, каждый день, когда новости ничего не говорили о нём — она держала в себе: "он вернётся — и всё станет, как было".
А он вернулся.
И первым делом ушёл. Снова.
На экране её телефона мигало его имя — последнее сообщение, которое он писал ей из казармы:
«Я соскучился до боли. Мечтаю просто вернуться и быть с тобой».
Ложь? Или просто прошлый Чонгук, которого больше нет?

Она сидела долго.
Слёзы начали литься поздно — не шумно, не театрально, а по-настоящему. Медленно, горячо. Как будто выжигали всё внутри.
Так горят дома, когда никто не спасает.
Так сгорает любовь, когда её забывают.
Ей не нужны были сцены, лайки, шум и свет.
Она просто хотела его. Настоящего. Того, кто обнимал её на вокзале. Кто смеялся с ней в дождь. Кто клал голову ей на колени и говорил: "Я дома".
А теперь он ушёл — туда, где его любят все,
но не знает его никто.