Спириты. Когда меня не будет.|18+

„Oни говорят нам, что самоубийство
есть величайшая трусость;... что самоубийство — грех; тогда как совершенно очевидно, что ничем так не дорожит человек — как его жизнью."
(с) Артур Шопенгауэр

Даглас:

Некоторое время я наблюдаю за этой девушкой, которая со своим скучающим видом смотрится инопланетянкой среди опьяневших, веселящихся спиритов. Время от времени танцующие пары скрывают от меня Сесиль, но потом я снова вижу её тонкий профиль, замечая, как она с удивительной для такой хрупкой девушки резвостью выпивает один бокал за другим.

Перевожу взгляд в сторону стола, за которым сидит Совет вместе с наставниками и отмечаю, как некоторые из них опасливо косятся в нашу сторону. Меня накрывает волна омерзения. Можно подумать, каждый из нас очень хотел бы продолжать жить, ещё и отдельной, презираемой остальными, кастой!

Под моей рубашкой свежая, перевязанная бинтом рана, которую я получил, тренируясь накануне. Разорванная кожа саднит и я недовольно морщусь от жгучей боли. Забавно, что боль является самым хорошо ощущаемым чувством из всех, что у меня остались.

— Эй, Даглас! — Джастин шутливо хлопает меня по плечу и я лениво оборачиваюсь в его сторону, — Высматриваешь свою Элизу?

— Заткнись, пока я не затолкал руку тебе в глотку и не вырвал с корнем язык, — процедил я сквозь зубы, отворачиваясь и продолжая смотреть на Сесиль.

Он, довольный собой, хмыкает и отходит к своей спутнице.

Какая-то неведомая сила поднимает меня со своего места, и я иду в сторону банкетных столов для спиритов, тенью обходя кружащихся танцоров. Когда я приближаюсь, девушка как раз допивает очередной бокал. Заметив меня, она удивленно распахивает бездонные голубые глаза, в которых проскальзывает смесь изумления и испуга. Надо же, она совсем не умеет прятать эмоции. В какой-то мере я слегка позавидовал ей. От этого мне становится смешно и даже хочется развлечься. Почему бы не позлить Совет и всех собравшихся, которые сидят с кислыми лицами и старательно делают вид, что самоубийц здесь не существует?

— Надеюсь, ты не откажешься потанцевать с самоубийцей? — протягиваю ей свою руку.

Она молчит и смотрит так, будто я предлагаю ей выпить смертельный яд. На секунду на меня находит смятение — неужели она так же ограничена, как и все остальные? Но потом она подает мне свою тёплую маленькую ладонь, и я одним движением привлекаю её поближе к себе.

— У меня нет предубеждений касательно каст, Даглас. У всех есть право на второй шанс, — говорит Сесиль, старательно напуская на себя гордый вид.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться ей в лицо, но мои эмоции настолько превратились в тень, что я просто вспоминаю, как изобразить улыбку. Уж что-что, а притворяться я здесь научился лучше всего остального.

— Свой шанс я получил, совсем того не желая, — произношу я, кладя руку ей на талию и наблюдая, как с этого милого личика улетучивается все напускное высокомерие.

Сесиль притихла в моих руках, словно прислушиваясь к чему-то, и я осторожно веду её по кругу. Мягкие волосы девушки слегка щекочут мой подбородок. Закрыв глаза, пытаюсь представить, что я самый обычный парень, пригласивший на танец красивую девчонку, но внутри меня царит звенящая тишина. Я продолжаю оставаться лишь оболочкой, выполняющей самые обычные жизненные функции. Какая жалость. Танец заканчивается, и я в неизвестном мне порыве целую её пальцы, возвращаясь обратно на своё место.

— Мне кажется, или кое-кто запал на обычного спирита? — громко объявляет Джастин, но никто не рискует засмеяться. Да и кто из присутствующих хотел бы нарваться на неприятности? Они слишком боятся меня, считая отморозком.

Недовольный отсутствием реакции, он наклоняется ко мне и произносит:

— Надеялся, что твоя бывшая подружка это увидит и приревнует? Кстати, я видел, как ты провожал эту крошку домой после вечеринки.

Резким движением поднимаю руку и молниеносно хватаю недоумка за ворот рубашки, притягивая его голову к себе.

— Эй, я же пошутил...

— Знаешь, Джастин, — говорю ему вполголоса, немного раздумывая, — Я на днях был в Большом котле и видел там твоего отца. Коул, да?

Он стремительно бледнеет, хватая ртом воздух, после чего отодвигается и пятится подальше от меня.

— Чувак, откуда ты знаешь...

Я лишь ухмыляюсь, вспоминая, на моих глазах ему вспороли глотку свои же. Отец Джастина был конченым ублюдком, изнасиловавшим и убившим маленькую девочку. Мне ничуть его не жаль, он заслужил даже более ужасную смерть.

Большой Котёл — место, в котором варится гниль и ненависть. Убийцы и насильники, грабители и извращенцы, наркодилеры, канибалы — все отбросы собраны вместе и границы их обитания непрерывно охраняются спиритами и самоубийцами. Там регулярно вспыхивают бунты, попытки побега и прорыва границ, но, к счастью, пока безуспешно. Если эти твари убивают друг друга за кусок мусора, а потом ещё и жрут своих же, то что будет, если они доберутся до Тектума? 

Во время одной из отправок в Большой Котёл я исступленно искал того, кто отнял у меня мою любовь, желая выпустить ему кишки и смотреть, как он мучается. Безуспешно. Как оказалось, он остался жив, и до сих пор ходит по Земле.

Внутри меня вскипает ярость, затуманивающая разум и зрение. Тот, кого я ненавидел и хотел бы разорвать голыми руками, продолжает жить, а я полностью беспомощен, связан обстоятельствами по рукам и ногам, не имея возможности даже приблизиться к нему. Ненависть, утробно урча, поглощает остатки мой души, не оставляя ни единой капли на дне опустошённого тела.

Помимо этого, я пытался отыскать её, мою Элизу. Покончив с собой, я даже обрадовался внезапно выпавшему второму шансу, благодаря которому у меня появилась надежда на то, что мы снова будем вместе. В первый же день, узнав, куда попал, я хохотал как безумный, пока человек в приёмной непонимающе смотрел на мои конвульсии, думая, что я сошёл с ума от горя.

Но он не знал, что в тот момент я смеялся над самой смертью, ведь подумать только — эта ничтожная тварь проиграла, она не смогла навсегда отобрать у меня мою девушку!

Каждый день, каждую минуту моего гребаного существования я искал её, пытаясь найти во всем — среди лиц мелькающих повсюду, в звучавших вокруг голосах и раздающихся поблизости шагах. Но Элизы нигде не было. И я снова упал во тьму, проиграв ей, когда Август поймал меня в приёмной для спиритов и отправил под надзор.

Словно издеваясь, он сделал меня своим преемником.

Смирись, Даглас.

Забудь о своей прежней жизни, Даглас.

Ты лидер, ты сильнее их всех, ты сможешь быть наставником, Даглас.

Да я ненавижу их всех! Как я могу быть чьим-то предводителем, если сам не желаю влачить своё существование дальше?

Но, срывая ярость на весь окружающий мир, я понимал, что веду себя как обиженный мальчишка, потому что в глубине души признавал явное — в первую очередь я ненавижу самого себя. И поэтому с таким удовольствием я принимал и продолжаю принимать участие в боях, каждый раз с удовлетворением ощущая, как сталь калечит моё тело. К слову, убивать падаль из Большого Котла приносит мне ничуть не меньшее удовольствие. На Земле многие были бы мне благодарны за это. Не знаю, почему, но меня даже расслабляет вид разорванной плоти.

Пытаюсь вспомнить — кем я был до Тектума?

Обычным парнем, типичным выходцем из хорошей семьи с блестящим образованием и прекрасной карьерой, которую я начал благодаря фирме отца. Я не лез за словом в карман, носил белые рубашки и дорогие часы, был уверен в себе и в своём будущем, а ещё встречался с самой потрясающей девушкой на планете, на которой собирался жениться. Кольцо уже было приготовлено и лежало в кармане моего пиджака, когда я узнал, что моя Элиза пропала и спустя несколько недель её тело было найдено в куче грязных отходов за городом.

А ещё через полгода я купил самую крепкую верёвку и повесился на ней в своей шикарной квартире на двадцать третьем этаже, прямо перед огромным панорамным окном, открывающим невероятно красивый вид на сверкающий огнями город.

Каково же было моё изумление когда тогда, во время сражения, я увидел мою Элизу. Такую же чистую, нежную и живую, будто бы и не было никогда её изуродованного дикими животными лица и растерзанного тела, лежащего среди кучи мусора.
В тот момент я почти поверил, что чудеса реальны.

На негнущихся ногах я двинулся к ней, боясь спугнуть, словно она призрак, способный от малейшего моего движения раствориться и исчезнуть.

Как молитву, шептал я про себя одно лишь только её имя — «Элиза». Я стал беспомощным как дитя, как слепой котёнок, оставшийся без матери, желая одного — притронуться к ней, обнять и защитить от всего мира, чтобы никто никогда больше не смог её обидеть и разлучить нас.

Никто.

Только потом я заметил руки, обвивающие её талию, а следом парня, смотрящего на Элизу, как на свою добычу, а на меня — как на зверя, желающего эту самую добычу отнять. Не в силах поверить, я смотрел в любимые прежде глаза, надеясь найти в них ответ, но она стыдливо опускала их, словно провинившийся ребёнок.

Моя Элиза больше не была моей. Вселенная обманула меня, обвела вокруг пальца.

Словно издевку, кинула надежду — иди же сюда, вот она, твоя любимая, стоит, словно оживленная Венерой Галатея, словно мраморный ангел с лицом Элизы, стоящий на её могиле и внезапно оживший, чтобы подарить мне избавление от всех страданий.

Чёрное солнце, упавшее с небес и уступившее место яркой луне.

Иди к ней.

Но не успел я двинуться на этот свет, как Элиза снова подняла глаза — и я увидел в них отчаянную мольбу о прощении. «Всё изменилось» — говорил мне её взгляд, и это ударило меня сильнее самого острого меча соперника.

Лампочка, зажегшаяся было в моей пустой и тёмной душе, затрещав, перегорела.

Всё кончено, Даглас, ты проиграл всему миру и потерял всё, что у тебя было.

Развернувшись, я ушёл, умерев в тот момент окончательно, несмотря на то, что вот уже целых два года моё тело кормило могильных червей.

— Даглас, прости меня, я не знала! — донёсся сзади её иступленный крик, но он быстро оборвался, наткнувшись на невидимую стену, выросшую за моей спиной.

Я твёрдо сжимал рукоять меча, безумно желая снести самому себе голову. Я чувствовал горячий поток крови, изливающийся из моей шеи и мечтал, чтобы она вытекла из меня до последней капли, позволив мне уйти в Санктум.

Пропади оно всё пропадом.

Уже потом, когда все отвлеклись, жаждая кровавых зрелищ, я пробрался в архив спиритов, желая окончательно убедиться в том, что произошло, и застал там Сесиль, напугав малышку до смерти. Глупая, она даже пыталась меня жалеть. Кто из спиритов хоть раз проявлял сочувствие к самоубийцам?

Утащив её в темноту и прижимая к себе на грязном полу, я, закрыв глаза, представлял себе на месте этой девушки совсем другую. Но ощущения были настолько разные, что у меня не получилось. Это был конец. Я опустел, окончательно отпустив Элизу.

Не её вина, что мы все оказались здесь и потеряли друг друга.

Махнув головой, чтобы отвести от себя наваждение, снова ищу взглядом в толпе Сесиль. Она выглядит беззаботной, танцуя с друзьями, юбка её голубого платья пышным облаком обхватывает стройную фигуру. Когда она, накинув пальто, идёт к выходу, я встаю и иду за ней. Я пытаюсь что-то разглядеть в этой девушке, но не понимаю, что. Элизу? Нет, они совсем не похожи, ни внешне, ни энергетически.

Пройдя следом за ней на холодное, обледеневшее крыльцо, в тишине, разбавляемой играющей музыкой, разглядываю её силуэт, наполовину скрывшийся за пеленой ночного мрака. Она похожа на бурлящий водопад, наполненный жизнью и энергией, в ней есть всё то, чего уже давным давно не было во мне самом. Внезапно мне захотелось подойти и зарыться лицом в её темные локоны, чтобы почувствовать хотя бы частичку того живого, чем она так щедро наполнена.

Я мнусь в нерешительности. Мне сложно понять свои чувства, потому что я совсем разучился различать эмоции, но одно я могу определить для себя совершенно точно — мне нравится, что в ней нет ничего от Элизы.

Плечи девушки вздрагивают от холода, и мне становится ее немного жаль. Ты способен чувствовать жалость, Даглас Купер? Надо же, но куда она прячется, когда в твоей руке появляется меч?

Издаю негромкий смешок и произношу:

— Ты заболеешь и снова умрешь.

Кажется, она совсем не удивилась моему присутствию. Интересно, что за мысли сейчас снуют в её голове?

— Даглас... зачем ты пришёл? — спрашивает она, и я тут же принимаю правила игры.

— Я пришёл посмотреть на луну, — спокойно отвечаю ей, изучая взглядом её локоны.

Она в замешательстве поднимает голову, разглядывая беспросветную ночную темень в вышине. Немного подумав, Сесиль удивленно протягивает:

— Но ведь луны сегодня нет.

— Нет, она есть, — возражаю я, не отводя пристального взгляда от её спины.

Я не соврал ей ни капли. Луна ярко слепила меня, била по глазам, и я не мог понять — хочется мне отвернуться или подойти к ней поближе. Решившись, приближаюсь вплотную к Сесиль и словно в полусне трогаю её волосы, осторожно, будто боясь обжечься.

Непонятная дрожь начинает сотрясать мою руку, когда я, продолжая изучать её очертания, касаюсь пальцами тёплой нежной шеи девушки.

«Что ты делаешь, Даглас?» — думаю я про себя, а сам продолжаю гладить мягкую кожу.

Я чудовище, машина для убийств, пустая оболочка, из которой вытряхнули всё, что делало её живым существом. Так нужно ли мне это тепло? И, что гораздо важнее, хочет ли она сейчас чувствовать всю тьму и безысходность, что исходит из глубины моей сущности?

Чувствуя себя преступником, убираю руку и отхожу на пару шагов назад. Нет, я не имею права сломать её внутренний свет.

Впервые, появившись откуда-то изнутри, во мне в ужасе звучит тонкая струна, и я настолько отвык от этого, что мне совсем не хочется признавать — это проснулась моя душа. Мне это не нужно, я не хочу снова чувствовать. Но горечь рвётся наружу и я с искренним сожалением произношу:

— Как жаль, что я давно умер.

И ухожу, оставив её одну, неистово стараясь забыть этот ослепительный лунный свет.

Ты монстр, Даглас. А монстры не заслуживают любви.