Спириты. Когда меня не будет.|18+

— Я умер?!!
— Соболезную.
(с) «Сверхъестественное»

Казалось, темнота вокруг будет существовать вечно. Она медленно обволакивала меня, плотоядно поглощала и безжалостно разбивала на молекулы всё моё тело до тех пор, пока я сама не стала её частью. Я слышу эхо далекого крика, но не понимаю, кто кричит. Мама? Открываю глаза, но мамы нет. Внезапно, с ни к месту появившимся восторгом осознаю, что и глаз—то у меня сейчас тоже нет. Я никто и ничто. Я темнота.

Меня резко крутит, словно я кубик Рубика, собираемый чьими—то быстрыми руками, все моё существо беспорядочно смешивается в одно целое, а потом я снова становлюсь собой и беспомощно падаю вниз. Приземляюсь. Оглушенная происходящим, лежу так примерно минуту. За это время начинаю ощущать своё тело, подтягиваю колени поближе к животу и слегка шевелю вновь обретенными пальцами. Я больше не темнота, я — Сесиль.

Открываю глаза и ошалело смотрю в белый потолок, медленно осознавая себя в появившемся пространстве, а после, пошатываясь, приподнимаюсь на локтях и рассеянно оглядываю всё вокруг. Комната, на полу которой я лежу, настолько ослепительно — белая, что кажется бесконечной. Таких точно не бывает в больницах. Осторожно встаю на ноги, приложив немало усилий, чтобы напрячь дрожащие колени, и хаотично изучаю руками своё тело. Все на месте, рёбра целы. Потихоньку отхожу назад, но больно ударяюсь о внезапно выросшую позади меня стену.

Помещение кажется одной большой зеркальной иллюзией, поэтому я, словив непонятную панику, разворачиваюсь и бегу в неопределенном направлении, пока вокруг зловеще клубится плотный туман. Взвизгнув, я ускоряюсь и... остаюсь на месте. Ничего не изменилось. Я там же, где и стояла. Меня начинает колотить, я открываю рот, чтобы закричать, но не успеваю издать даже малейший звук, когда из ниоткуда выбегает очень высокий и худой парень со спутанными тёмно — рыжими волосами.

Увидев меня, он резко останавливается, закатывает глаза и недовольно цокает языком. Ошалев, в полнейшем ступоре смотрю на него, но парень тут же спохватывается и продолжает суетливо бежать дальше. В его руках куча каких—то бумаг вперемешку со старыми рваными книгами. Мимолётно успеваю удивиться, как он не путается в своих собственных конечностях. Он был... какой-то нескладный. Совсем как персонаж в мультфильмах Тима Бёртона. Опомнившись, успеваю схватить его за острый локоть в отчаянной попытке остановить и расспросить обо всём происходящем.

— Эй, парень!

Боже мой, какой же он костлявый.

— Да что ж вас так много сегодня! — он горестно взмахивает бумагами и с отвращением стряхивает с себя мою руку, — ну не успеваю я, не успеваю! Иди сама вооон в ту дверь, — он указывает пальцем куда—то влево и я вижу дверной проем, который вообще не замечала до этого, — Добро пожаловать и всё такое, отстань, пожалуйста, мне некогда.

Он быстро убегает со своими бумагами обратно в туман, возмущённо бормоча себе что—то под нос. Вот придурок! Быстро кидаюсь вслед за ним, но парень уже скрылся за густой молочно—белой пеленой. Твою мать, да что же это такое!

Оглядываясь, хотя чего я оглядываюсь, здесь всё настолько белое, что глазам больно, осторожно открываю дверь и вхожу в комнату. Ну как в комнату. Обычный больничный коридор, самый что ни на есть классический. Кафель с нехитрым геометричным узором. По обоим сторонам коридора стройные ряды одинаковых деревянных дверей, выкрашенных чёрной краской. К каждой из них прикреплены таблички с именами и какими—то подписями, но моё зрение всё ещё слегка расфокусировано, поэтому я даже не пытаюсь их прочесть. С потолка свисают электрические лампы с аккуратными белыми плафонами, на которых нет ни единой пылинки. Конца коридора не видно, он просто теряется, сменяясь несколькими хаотичными ответвлениями. В смятении застываю на пороге, не решаясь пройти дальше, и, неожиданно даже для самой себя, громко кричу:

— Есть здесь кто—нибудь?

Из ближайшего дверного проема выглядывает ухоженная женщина лет пятидесяти, приземистая, но довольно стройная, с длинной косой толщиной с человеческую руку, которая серебристой змеей красиво спускается вниз вдоль высокой груди. Она бегло и чересчур серьёзно осматривает меня с ног до головы, после чего деловито спрашивает:

— А где Эллиот?

Я смотрю на неё, как на сумасшедшую.

— Я не знаю никакого Эллиота.

Женщина вздыхает и сокрушенно всплескивает руками.

— Вот что мне с ним делать! — она снова внимательно изучает меня своими карими глазами, и её лицо немного смягчается, — Как ты себя чувствуешь?

— Вы врач? — меня начинает дергать ещё сильнее.

Я, конечно, всё могу понять, но этого я не понимаю. Это вообще кто?

— В некотором роде, — женщина пристально наблюдает за моей реакцией, но я не понимаю, чего она от меня ждёт.

Она торопливо заводит меня в комнату, в которой нет ничего кроме ряда стеллажей с пухлыми папками, одного простого коричневого стола со стареньким компьютером и двух деревянных стульев с потёртой мягкой обивкой. На один из них она садится сама, на другой жестом приглашает присесть меня. Я с удовольствием откидываюсь на спинку стула, мне приятно чувствовать тело и ощущать твёрдую поверхность под своей задницей. Выжидающе смотрю на незнакомку, пока она быстро просматривает что—то в своём компьютере. Время от времени она отрывает глаза от экрана и сочувственно поглядывает на меня. Я не выдерживаю и взрываюсь:

— А мне никто не хочет обьяснить, что вообще происходит?

— Я хочу, — женщина абсолютно спокойна, она полностью отвлекается от компьютера и устало трёт глаза, — Что последнее ты помнишь до того, как очнулась?

— Я шла от своего парня по улице, задумалась, вышла на дорогу... — односложно отвечаю я, воспоминания об этом снова заставляют болезненно содрогаться моё сердце, — Потом машина, она появилась словно из ниоткуда, меня сильно ударило, очень сильно... Только вот не понимаю, почему я цела и где я нахожусь. Я была в коме? Или в чем дело? Где я вообще и какое сейчас число?

— Ты умерла, — ни один мускул не дрогнул на её лице, когда она произнесла эту короткую фразу, — И сразу говорю — нет, это не шутка.

— То есть? — я давлюсь слюной от неожиданности и истерично смеюсь, тотчас же неловко утихая.

На лице женщины больше нет ни тени улыбки.

— Слушай, я обычно не принимаю таких новоприбывших, как ты. Но Эллиот... В общем, не ты первая, не ты последняя. Сразу говорю, я не буду утешать и нянчить тебя, поэтому постарайся просто вникнуть. Ты умерла. Точка. Тебя сбила машина, твоё сердце остановилось и вот ты здесь, — она разводит руками, — Мне жаль, правда, но не настолько, чтобы сейчас уделять тебе больше времени, чем остальным, — она снова возвращается к изучению чего-то в компьютере, — Да где же Эллиот?

Я словно прирастаю к стулу. Я знать не знаю и не хочу знать никакого Эллиота. И вообще, не слишком ли много потрясений за последнее время? Бредовость происходящего зашкаливает, меня захлестывает горячая волна, в глазах начинает двоиться. Они здесь все сумасшедшие, что ли? Розыгрыш какой-то?
Встаю и задом пячусь к выходу под равнодушно-скучающим взглядом этой ненормальной. Сейчас я найду пути отступления, сбегу отсюда и быстренько уеду домой.

Не успеваю выбежать, как из соседней комнаты раздаются крики и ругательства, а следом стены сотрясаются от сильного грохота. Женщина вскакивает со своего места и спешно выбегает в коридор. Подол длинного платья в крупный цветочек взметнулся в такт её движениям, и я еле успеваю увернуться, чтобы она меня не задела.

Пока я в растерянности пытаюсь экстренно придумать план побега, женщина возвращается обратно, таща за шиворот уже знакомого мне парня. Несмотря на неадекватность всего происходящего, вдвоём они выглядят довольно комично — она сердито держит и встряхивает его при каждом своём слове, хотя он почти вдвое выше и путается в собственных руках и ногах.

— Эллиот! — она трясёт его за шиворот ещё раз, — Сколько раз я тебя просила! — парень беспомощно упирается, но она настойчиво дергает его за воротник снова и снова.

Швырнув бедолагу прямиком на стул, она выходит в коридор и взволнованно разговаривает с кем-то.

Я оборачиваюсь, но тут парень внезапно решает пообщаться и произносит с усталостью в голосе:

— Убежать не получится, — он вытягивает вперёд длинные ноги и закидывает руки за голову, растянувшись на стуле.

Из—за высокого роста он почти достаёт до меня носками своих кроссовок. Я осторожно отодвигаюсь подальше. Всё это время Эллиот наблюдает за мной, потом подаётся вперёд, нагло рассматривая, и кладёт руки с длинными пальцами на стол.

— Ты ещё на удивление спокойная и не буйная. Не плачешь, не бьешься в истерике. Уже поняла, что случилось?

Я смотрю на него, ожидая, что он сам ответит на свой вопрос, но возникает неловкая пауза.

— За последние пятнадцать минут я смогла понять только то, что тебя зовут Эллиот.

Он смеётся, и от этого я немного расслабляюсь. Слишком добрый у него смех. Да и сам он выглядит забавно. На носу и щеках парня щедрая россыпь веснушек, а заострённые черты и глаза цвета увядшего мха делают его лицо удивительно похожим на хитрую лисью мордочку.

— Я как бы должен тебе терпеливо все объяснить и рассказать, быть твоим... — Эллиот показывает пальцами в воздухе «кавычки», — Проводником в мире духов и все такое. Но слишком уж много вас сегодня, ребята. На Земле все гораздо проще, ты рождаешься младенцем, у тебя есть заботливые и любящие родители, ты постепенно познаешь окружающий мир, ориентируешься в пространстве, становишься самостоятельным. А тут бах — и тебя, взрослого, со своим взглядом на мир, перенесли из одного состояния в другое, и это все обрушивается на тебя, — он пожимает плечами и неопределённо хмыкает, — Хотя, я сам через всё это прошёл.

Родители. Одно — единственное слово заставляет меня застыть в отчаянье. А как же мои родители?! Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз разговаривала с мамой. Вроде позавчера утром. Или какой сейчас день?! А папа?! Лихорадочно озираюсь вокруг в поисках телефона, но ничего подобного не вижу. Эллиот удивленно смотрит на мою запоздалую реакцию.

— Что с тобой?

— Мне надо поговорить с родителями! Они волнуются, никто не знает, что я здесь! Есть телефон? — я вскакиваю с места и осматриваю комнату в поисках хоть какого-нибудь средства связи.

— Эй! Ээээй..., — Эллиот встаёт, твёрдо останавливает меня, беря за плечо, и легонечко трясёт, — Всё уже. Всё. Тебя похоронили несколько часов назад. Там тебя больше нет. Но ты есть здесь. И будешь продолжать жить здесь. Поэтому давай мы с тобой уже будем двигаться дальше. Присядь, пожалуйста.

— Где я? — начинаю беззвучно плакать, чувствуя, как рассыпается мое сознание и как сложно унять уже порядком надоевшую назойливую дрожь во всем теле.

— Ты там, куда все приходят после смерти. Если представить саму планету Земля, можно сказать, что это её копия. Только на другой стороне, в совершенно иной плоскости. Как по ту сторону зеркала, —Эллиот пытается объяснить свои слова движениями рук, но мне от этого всё равно ничего не понятно.

— Я в раю или в аду? — устало прикрываю глаза и сглатываю горький ком, образовавшийся в горле. Ни родителей, ни, в конце концов, Брайана. Который мне ещё и изменил. Есть только куча вопросов и никакой конкретики, что это за издевательство?

— Ни к раю, ни к аду это место отношения не имеет. Твоя жизнь оборвалась слишком рано, а Вселенная... Она как бы стремится к равновесию. Грубо говоря, у тебя есть шанс продолжить так, как если бы ты сделала предварительное сохранение в игре перед самой смертью. И вот ты умираешь — но восстанавливаешься и снова живёшь дальше. Но только в другом месте. Пока не придёт время отправиться дальше. Как-то так, — он отвлекается и заинтересованно смотрит в компьютер, попутно тыкая в пару кнопочек на клавиатуре.

Я смотрю на него, как на идиота, даже не пытаясь скрывать нарастающую изнутри истерику. Он ещё и абсолютно косноязычный. Какая, к чёрту, игра?! Куда ещё дальше?!

— Какое, к хренам, равновесие? — я почти кричу, и к нам в кабинет из коридора беспокойно заглядывает какая—то девушка, но Эллиот успокаивающе машет ей своей длинной лапой, — Что за глупый, дурацкий прикол? Это просто невозможно, это не соответствует никаким законам физики, в этом нет логики и смысла!

Эллиот фыркает:

— А человеческая жизнь вообще имеет смысл, как думаешь? Прежде ты часто задусывалась о смысле жизни?

Я не отвечаю, лишь обессилено прислоняюсь головой к дверному косяку и трагическим полушёпотом произношу:

— Бардак тут у вас полнейший, честное слово.

— А там у вас все было идеально? Тут те же самые люди, если что, — в голосе парня сквозит неприкрытая насмешка, — Те же идеи продвигают, те же поступки совершают, но такой распущенности, как там, здесь уже не допустят. А ты чего ждала? Ангелов и мягких облаков? Или думала, что тебе хор Херувимов споёт песню на входе у райских ворот?

— Иди нахрен, — я опускаюсь обратно на стул и прячу лицо в ладонях.

Слезы высохли, а голова пульсирует от боли. Мне хочется взвыть, но я крепко держу остатки своего разума при себе. Сейчас мне надо привести саму себя в чувство, успокоиться и понять, что делать дальше. Пока я собираюсь с мыслями, Эллиот замечает кого-то знакомого в коридоре.

— Фэйт! — дружелюбно окликает он, и к нам входит девушка со светлыми волосами и выразительными карими глазами.

Я без особого интереса разглядываю её и понимаю, что мы ровесницы. Она вопросительно смотрит на Эллиота, а потом, заметив моё подавленное состояние, ободряюще улыбается.

— Привет, как тебя зовут? — она протягивает мне руку и я на автомате её пожимаю.

— Меня зовут Сесиль.

Это придаёт мне сил. В момент, когда у
меня отняли всё, что делало меня той, кто я есть, звук собственного имени более-менее приводит меня в чувство. Я все ещё остаюсь собой. Я со всем справлюсь.

Пытаюсь глубоко дышать и ни на кого не смотреть. Тем временем возвращается женщина с серебряной косой и говорит Эллиоту, что появились ещё новоприбывшие. Он пытается активно возражать и по — детски хныкать, но она даёт ему легкий подзатыльник. Парню ничего не остаётся, поэтому он, собрав все свои нелепые конечности, выходит из комнаты, осторожно пригнув голову, чтобы не удариться макушкой об дверной проём.

Женщина представляется, и так я узнаю, что её зовут Сара, она работник приёмной, а возиться со мной у неё не было времени и желания потому, что её специальность — встречать здесь детей. Эта информация приводит меня в состояние шока. Я совсем забыла, что на Земле умирают не только взрослые и старики.

Воспользовавшись моей заторможенностью, Фэйт забирает меня из кабинета и ведёт по длинному коридору. Моя голова разрывается от миллиона вопросов, я хочу знать всё и сразу, но самое большое моё желание — проснуться утром и понять, что это все был дурной сон.

Осознание того, какая я глупая и как мелочно и бесполезно растрачивала свою жизнь, накрывает меня с головой. Как же мне жаль. Я держусь из последних сил, стараясь не заплакать. Лить слёзы здесь бесполезно, это я уже поняла совершенно точно.

Мы с Фэйт идём вдоль многочисленных дверей, останавливаемся перед одной из похожих друг на друга комнат, и мне велено подождать, пока она разговаривает с каким—то пожилым мужчиной. Я остаюсь одна и с вялым любопытством посматриваю в приоткрытые двери. Мимо меня несколько раз проходят небольшие группы людей разных возрастов, у многих в руках книги и бумаги. Они молча кидают на меня косые взгляды, и проходят мимо, занятые своими делами. Я неспешно хожу взад — вперёд, гоняя копошащиеся в голове мысли по кругу. Это просто сюр, так не бывает. Жизнь после смерти, равновесие Вселенной, проводники...

Вдруг в одной из пустых комнат я вижу стоящий на столе телефон. Самый обычный проводной аппарат. Старенький, как из восьмидесятых. Замираю и стою, не в силах оторвать от него взгляд. Оглянувшись, заглядываю в комнату, где по-прежнему разговаривают Фэйт со стариком, но они так бурно что-то обсуждают, что не обращают на меня никакого внимания.

Возвращаюсь к кабинету с телефоном. Убедившись, что вокруг никого нет, быстро ныряю в дверь, нервно закрываю её за собой и дрожащими руками снимаю трубку с аппарата. Гудки. Работает! Мои зубы стучат от волнения и я, помедлив лишь на мгновение, суетливо набираю домашний номер родителей. От возбуждения пальцы не попадают на окошки с цифрами.

Несколько раз кручу маленькое пластиковое колёсико и напряженно жду. Связь обрывается. Подпрыгиваю в отчаянии, шёпотом матерюсь и пытаюсь дозвониться ещё раз и ещё, и ещё... В какой—то момент в трубке что—то механически щёлкает, слышны шорохи, а потом сквозь плотную пелену электронных помех я слышу очень далёкий и удивительно глухой голос моей мамы:

— Алло?

Одно только это слово она произносит так, будто ей нечем дышать. Я вспоминаю, что сегодня прошли мои похороны и молчу, не зная, что сказать.

— Я не слышу, перезвоните ещё раз.

Я понимаю, что сейчас она положит трубку и, собрав всю свою решимость, кричу:

— Мама, мамочка моя, это я, Сесиль!

На том конце провода коротко охают.

— Сесиль? — её голос дрожит, она плачет. Я понимаю, что она слышит меня.

                   Мама узнала мой голос.