Пролог
— Мэтью... — мой голос дрожал, ладонь непроизвольно прикрывала лицо, словно могла защитить от его слов. — Не говори так...
Пальцы предательски вздрагивали — не от страха. От этой внезапной, острой боли, что пронзила грудь, когда его слова, жёсткие и беспощадные, обнажили старые раны.
— Я его убью, Дженни.
Не крик. Не угроза. Констатация.
И в его глазах — не слепая ярость, не жажда мести. Глубже. Боль. Та самая, что разъедает изнутри, когда видишь, как тот, кто тебе дорог, годами терпит ужасные вещи.
Мы не виделись с ним три месяца. Целых три. Каждый день я считала: первая неделя, вторая, сорок третий день, шестьдесят восьмой... И вот снова встретились, а вместо смеха, крепких объятий и разговоров до утра — ссора.
Он не мог сдержать себя. Я видела, как напрягались его плечи, как сжимались кулаки. Парень хотел защитить меня.
— Не надо убивать и портить свою светлую карму, — попыталась я вывернуть все в шутку, выдавив слабую улыбку.
Но она мгновенно исчезла под его взглядом, которым он сверлил меня.
— Сколько раз он поднимал на тебя руку? — голос Мэтью дрожал не от страха, а от ярости. — Сколько раз он насиловал тебя, пока ты в слезах умоляла его остановиться? А сколько раз унижал так, что ты потом не могла смотреть на себя в зеркало?
Я замерла.
Воздух вокруг стал густым, тяжёлым. Дышать было трудно.
Он не кричал. Не нужно. Его шёпот звучал громче любого крика.
И самое страшное — он был прав.
Прав настолько, что стыд заползал под кожу. Жгучий. Невыносимый. Не за то, что со мной сделали. За то, что позволила. За то, что молчала и верила в "исправится", "простит", "полюбит снова" вместо того, чтобы просто... уйти.
— Пожалуйста... — голос сорвался, превратившись в шёпот. — Не надо...
Слёзы подступали, горло сжалось.
И вдруг — его руки. Тёплые. Твёрдые.
— Иди сюда, маленькая.
Я шагнула вперёд и уткнулась лицом в его грудь. Плечи затряслись, слёзы хлынули потоком — все те, что копились месяцами. Годы.
Он держал меня. Просто держал.
— Я знаю, что Джулио и Марио ты этого не расскажешь, — прошептал Мэтт, склоняясь ближе. — Не потому что они могут убить этого подонка. Нет… Потому что тебе стыдно перед ними за это.
Я вздрогнула.
Вот он, Мэтт. Такой, каким всегда был. Спокойный, резкий, прямой, но до невозможности чуткий. Иногда казалось, что парень видит меня насквозь.
Я ничего не ответила — просто медленно кивнула.
И обняла его. Крепко. Словно пыталась ухватиться за реальность. Уткнулась в плечо лучшего друга, вдохнула знакомый запах — лёгкий, свежий, как лето и что-то еле уловимое.
— И только поэтому я им ничего не сказал, — он провёл рукой по моим волосам. — Только поэтому...
Что-то кольнуло в груди — боль, благодарность, облегчение. Я всхлипнула, сжимая его рубашку в кулаках.
Он аккуратно приподнял моё лицо за щёки.
— Я всегда буду рядом, маленькая, — сказал он с тихой уверенностью. — Если не братья... то я.
Он поцеловал меня в кончик носа, и я тут же сморщилась, выдохнув что-то между смешком и всхлипом.
— А теперь, — он отстранился, улыбаясь, — Пойдём на ту вечеринку.
Я кивнула.
Я моргнула, пытаясь сбросить пелену с глаз, но яркий свет врезался в зрачки, заставляя сжаться. Тело ныло, будто меня переехал грузовик, а потом ещё раз — для верности. Каждая мышца кричала, каждая кость помнила удар. Сколько времени прошло? Часы? Дни? В голове — туман, густой и вязкий.
Резкий глухой удар где-то рядом заставил меня вздрогнуть.
Не по мне.
По кому-то другому.
Сердце рванулось вперёд, сжимаясь в груди. Я дернулась, пытаясь встать, но тело не слушалось. Руки онемели, верёвки впивались в запястья, оставляя на коже багровые следы. Каждое движение — новая волна боли.
Комната давила.
Стены, облупившиеся, грязные, испещрённые царапинами, будто сужались, сжимаясь вокруг. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом пыли, крови и чего-то кислого — страха, отчаяния.
Ещё удар.
Звук отдавался в груди, заставляя сердце пропускать удары.
— Перестаньте… — прошептала я, но голос был хриплым, сдавленным.
Они не услышали.
Или не захотели.
И почему-то второе казалось мне куда страшнее.
Где я? Что случилось?
Воспоминания в голове вспыхивали обрывками:
«Мы с Мэтью. Водка. Смех. Он что-то говорит про музыку, про старые времена…»
И потом — пустота.
А теперь…
Теперь его избивают.
Я не видела лица парня. Его держали спиной ко мне — и, может быть, это было даже хуже, чем видеть.
Моё воображение дорисовывало всё само: стиснутые зубы, вспыхивающие в глазах молнии боли и ярости, тонкую струйку крови у виска, тяжёлое дыхание. Я знала Мэтью.
Знала, как он терпит. Как молчит, сжав кулаки.
И так же знала, что он делает это не потому, что сдался. А потому что он не хотел показать слабость. Не хотел, чтобы я боялась.
А я?
Я просто сидела.
Беспомощная. Связанная. Жалкая.
Дверь открылась. Я даже не сразу поняла, что произошло. Все происходило словно в замедленной съёмке.
Кровь гудела в висках. Сердце колотилось, ломая рёбра.
И тогда — голос.
Чистый. Холодный.
Данте.
Я узнала его сразу.
Он вошёл, и воздух в комнате изменился — стал тяжелее, гуще, словно заряженным статикой перед грозой.
— Нравится, любовь моя? — его тон был спокойным, почти ласковым.
Словно мы просто столкнулись на улице, и он решил напомнить мне, что мир — всё ещё его.
Что я — всё ещё его.
Подняла глаза на мужчину. Казалось, веки налиты свинцом. Он стоял в паре шагов, непринуждённо засунув руки в карманы брюк, будто бы это обычная беседа. Но взгляд…
Пронизывающий. Стеклянный.
Безумный.
И я поймала себя на мысли: он всегда был таким? Или я просто не хотела видеть?
— Почему ты это делаешь? — голос дрогнул, предательски выдавая слабость.
Я ненавидела себя за это.
Данте усмехнулся.
Тонко. Беззвучно.
— Ты ведь знала, что просто так это не закончится, — он наклонился чуть ближе, и его шёпот обжёг кожу. — Ты решила уйти. Бросить меня. А я не прощаю такого.
Мужчина говорил мягко, почти нежно, но каждое слово било больнее кулака.
— Я разрушу всё, что ты любишь. Всех. А когда ты останешься одна, сломленная… я приду за тобой.
Я не дышала.
Он сделал знак.
Один щелчок пальцев и Мэтью снова вздрогнул. Его тело дернулось, словно куклу швырнули об землю.
Слёзы потекли сами. Горячие, солёные.
— Пожалуйста… Он ни в чём не виноват…
Я знала, что это бесполезно.
Но всё равно просила.
Данте пожал плечами.
Как будто речь шла не о человеке, а о сломанной вещи.
Его глаза… они пустые. Как выжженное поле после пожара. Ничего. Ни тени сомнений, ни капли сожаления.
Он даже не посмотрел на меня.
Просто развернулся к выходу.
— Добейте его.
Всё внутри оборвалось.
— Нет! — крик вырвался хриплый, разорванный. — Нет! Боже…
Я задыхалась от слез и боли.
— Ублюдок! Я убью тебя!
Но крик звучал так, будто это не я. Словно наблюдаю за собой со стороны.
Как будто всё это — сон, в котором ты не можешь шевельнуться.
И всё же боль была слишком настоящей.
Каждый удар по Мэтью отзывался во мне, будто били не его, а меня.
Казалось, с каждым его вздохом во мне умирало что-то светлое.
И было мучительно больно понимать — я не могу ничего сделать.
Зачем-то считала.
Раз... Два... Пять.
Пыталась удержаться за эти цифры, чтобы не сойти с ума.
И потом — выстрел.
Звук, изменивший всё.
Резкий. Громкий.
Мир остановился.
Я не закричала.
Не смогла.
Всё замедлилось, потемнело, исчезло.
Словно кто-то резко выдернул шнур из розетки.
И только ноющая боль осталась — живая, яркая, рвущая на части изнутри.