Глазами сокола

Солона редко кто называл по имени, да и он не был уверен, что кто-то в этих стенах его помнил. Его считали монахом за любовь к молитве и уединению, а ещё – к книгам, которые теперь он мог читать лишь с помощью мальчика, получавшего от него медную монету за каждый день, проведённый в библиотеке среди книжной пыли.

Глаза подводили его, а мир вокруг с каждым днём всё сильнее менял свои очертания, становясь всё более серым и мутным. Он понял, что слепнет ещё двадцать лет назад, ещё до того, как предатель сел на трон. Тогда он никогда не был один, а молва уже приписала ему и духовный сан, и некое злодеяние, за которое его выгнали из монастыря. На самом деле, он был сыном зажиточного земледельца, но лишь шестым ребёнком в семье, родившемся после троих братьев. Его рождение лишило жизни его мать, оттого в семье он так и не стал «своим». К тому же, он был слабым физически и неловким настолько, что в какой-то момент его просто отстранили от домашних дел. Он был обузой, нелюбимым и ненужным ребёнком. И никого особенно не интересовало, как он проводил свои дни, лишь бы под ногами не путался.

Как-то само собой получилось, что он стал частым гостем в доме настоятеля местной церкви. Тот стал ему и другом, и наставником. Именно священник научил его читать, писать и искать утешение в молитве. И, возможно, Солон и правда стал бы монахом, если бы не мечтал увидеть мир, о котором читал в книгах. Вышло так, что он задержался на Медном острове дольше других мест, где бывал раньше. Потом его настиг недуг, и остров, невольно, стал его домом. Солон полюбил его. Он стал смотрителем библиотеки, а потом и единственным ученым мужем, кто пережил переворот в Цитадели и не покинул её после. И именно смотритель когда-то помог мальчику, который был настоящим наследником этого места. Он с нетерпением ждал дня, когда Вольфрам вернётся в эти стены, ещё, он молился, чтобы он сам стал свидетелем этого события, дожил бы до этого момента.

Солон всё хуже различал картинки этого мира, но всё чётче были очертания предметов, которых касались его пальцы. Всё острее был слух. И не смотря на то, что буквы печатных и плывущие строчки рукописных книг уже стали для него невидимыми, окружающий мир доверял ему свои тайны куда охотнее, чем раньше. Он слышал приближение грозы раньше, чем её можно было увидеть в чистом безоблачном небе, он касался кончиками суховатых пальцев морских ракушек, и описывал красоту их форм так поэтично и точно, как не мог ни один зрячий; по запаху он мог предугадать появление на книге губительной плесени ещё до того, как обычный человек снял бы её с полки, чтобы вытряхнуть пыль. Ему было хорошо в этой библиотеке. Слепому нравилось чувствовать себя её хранителем, тем, кто заботится о ней. И здесь обитали не только книги. За потайными дверями и в скрытых нишах хранились разные диковинки, часто наделённые волшебными свойствами и совершенно неясным значением. Именно лёгкий щелчок, с которым открывалась одна из таких ниш, разбудил его в эту ночь.

Он не мог различить силуэт незваного гостя в ночной мгле, но отчётливо слышал поступь его ног, удивительно тихую, его потаённое дыхание и шорох одежды. Солон слышал всё, что не смог бы, будь он зрячим. Старик не боялся вора, так же, как и не боялся смерти. Он так долго жил со страхом, что кто-нибудь узнает о том, что именно он помог Вольфраму бежать, и что за это его, непременно, повесят, что привык к боязни настолько, что перестал её замечать. Будто Солон уже давно был мертвецом и смерился с этим.

Старик знал: в тайнике недалеко от двери его комнаты не было ничего интересного для простого вора. Но его гость и не был простым: откуда-то он знал не только о существовании потайного механизма, но и секрет его замка. Как же он выяснил это? Сколько лет замок не открывали?

Солон нарочито громко окликнул своего незваного гостя сквозь оставленную открытой дверь спальни:

– Я знаю, что ты здесь!

Но вор не пустился в бегство: замешкавшись лишь на мгновение, он перестал таиться, бросил все силы на взволнованные и шумные поиски. Послышался мерзкий звук (старик его ненавидел), с которым рвётся бумага, затем что-то разбилось. И тогда он решил, что лучше он сейчас лицом к лицу встретится с неудачливым вором, чем найдёт свою библиотеку в руинах после.

Старик вышел с подсвечником в руках не потому, что ему нужен был свет дрожащей свечи, а потому, что он был тяжел и придавал ему немного уверенности для встречи с неведомым взломщиком.

– Я не хочу причинять тебе вред, монах, – послышалось из темноты, – заберу одну вещь и уйду. Но лучше тебе не пытаться мне препятствовать.

Что-то в голосе незнакомца показалось Солону смутно знакомым. Это сходство со звуковым образом, отпечатавшимся в его памяти, он чувствовал, было важным. Что-то неуловимое, непонятное, едва различимое... То, что он, на удивление отчётливо слышал звук «х» в конце слов, где собеседник делал вдох, то, как категорично звучали его слова после «но»... Слегка рокочущий тембр не хотел соединяться в одну картинку с этими маленькими открытиями, но вызывал смутные ассоциации... Вдруг, Солон понял: это был голос его любимого господина, бывшего Хранителя, павшего в ночь, когда он помог бежать его сыну. А Вольфрам ведь, когда-то, делал слишком большие паузы между словами, ни с того, ни с сего, оттого и угасающие звуки в конце слов слышались, отчётливее, чем нужно, уходя в едва слышное «х».

Господь услышал его молитвы: вот он, Вольфрам, стоит перед ним, в стенах Цитадели. Целый и невредимый, хоть и был вынужден прятаться, как ночной вор, хотя должен был бы здесь быть хозяином.

Сириус, глаза которого уже успели привыкнуть к темноте, различил признаки узнавания на лице полуслепого старика, которому был обязан жизнью. Тот, вдруг, заплакал, губы его задрожали, а сухие ладони потянулись к нему, как к неведомой святыне, обещавшей чудо тому, кто коснётся её. Сириус растерялся. Слепой звал охотника господином. Вытирая слёзы с сухого шероховатого лица, смотритель библиотеки не мог выразить словами то, что чувствовал в эти минуты. Сириус торопился. Он знал, что позже позволит себе почувствовать вину перед этим человеком, нашедшем в охотнике того, кем он уже не был. Но сейчас Сириус не мог себе позволить эту слабость. Он рассказал, что именно ищет внезапному союзнику, что ему нужно покинуть остров как можно скорее, что от этого зависит жизнь человека, который безгранично дорог ему... Сириус был уверен: никогда библиотекарь не раскроет его тайну. Он будет хранить её долгие годы, как и историю чудесного спасения мальчика, звавшегося Вольфрамом. Молодой мужчина и правда чувствовал себя вором и обманщиком, наблюдая, как монах дрожащими пальцами сам достаёт камень из другого тайника, как указывает на точное место, среди бесчисленных лабиринтов полок, где хранится рукопись исследователя, который интересовался странным артефактом. К тому же, библиотекарь сохранил его «огненный стрелок», спрятал от вездесущих лап нового Хранителя. Увидев любимца своей юности, Сириус почувствовал, как внутри что-то сжалось.

Сириус не обернулся, когда уходил. Он боялся, что увидит подтверждение своих опасений: монах догадывался, что наследник не собирается больше возвращаться.

Вот и ещё  одна глава. Грустная она вышла. Солон - персонаж необычный, живой. Мне искренне жаль его. Сириус, пожалуй, не виноват в том, что старик мечтал иначе встретить спасённого им, когда -то мальчик. Но, всё-таки, жаль.

А что думаете вы?

Увидимся в следующей главе!