Академия зеркал

Каникулы неожиданно подходили к концу. Тишина и запустенье исчезли, наполнившись десятком голосов. Особенно страшно стало проходить мимо общей гостиной – там, казалось, кого-то приносили в жертву и устраивали ритуальные пляски.

Элина почти не выходила из комнаты. Даже Сириус пылилась под кроватью – пальцы боялись струн хуже огня. Неужели раньше ей нравилось играть, петь и растворяться в музыке? Что поменялось? Всё чаще она оставалась в постели, куталась в пуховое одеяло и читала, искала что-то глупое в интернете, а, уставая и от этого, просто смотрела в потолок и думала-думала-думала.

Так однажды ей попалась октябрьская статья: «Семья Левицких бесследно исчезла». Увидев свою фамилию, Элина уже не смогла пролистнуть дальше – пусть грудь сдавило болью, а пальцы дрожали. Нельзя больше закрывать глаза и притворяться слепой.

«Прошедшие на этой недели поиски ничего не дали. Вечером 23 сентября семья возвращалась со скандальной вечеринки в честь 60-летия П.П. Пташкина. Как оказалось, там их видели в последний раз. Следующим утром стало известно, что ни Дмитрий, ни Анна не вышли на работу, а их дочь не появилась в школе. Камеры с трассы 54 засекли машину на съезде в пригород, однако дальнейший путь Mercedes-Benz неизвестен. Объявленные поиски не дали результата, и до сих пор полиция не решается комментировать ситуацию. Зато быстро объявившиеся родственники уже готовые присвоить себе их активы и вступить в наследство (см. интервью с Екатериной Клыковой)»

Оказывается, её похоронили ещё в сентябре. Почему же ни разу за всё время в голову не пришло, хотя бы так глупо, но проверить, как живут родители? Понять раньше, что кругом ложь. Вместо этого наслаждалась свободой, веселилась, жила. Дочь, называется. Права была мама – ничтожество.

Сама подливала яда, капля за каплей, пока чаша не переполнилась.

– Точно не хочешь пойти? Мальчики только рады будут, соскучились по нам.

Аделина крутилась у зеркала, проверяя в который раз и так идеально сидевшее платье. Макияж и правда был праздничным – маленькие фейерверки на веках, блёстки и помада-конфетти.

– Прости. Вечеринки – это не моё.

Прозвучало, конечно, совсем не убедительно. И потому сразу последовали вопросы:

– Что же такого произошло между вами на балу? Что Север опять натворил?

– Ничего, – помотала головой.

– Мне с ним поговорить? Могу моментально вправить мозги.

– Спасибо, но... не стоит.

Аделина лишь потёрла виски и махнула рукой. Своих проблем хватало, где же взять время на решение чужих? Накинув длинное в пол пальто, шаль, покружившись ещё раз, она попрощалась.

А потом вернулась, громко причитая:

– Забыла! Представляешь, О Боги, забыла! Меня же на месте прибьют!

Цокот каблуков туда-сюда. Под грудой книжек и тетрадок, Аделина отыскала бархатный конверт чёрного цвета.

– Севир Илларионович приглашает к себе! Всё серьёзно, советую сходить – знаешь, сколько я мечтала получить Чайный конверт? Но только избранным везёт: будете с ним наедине, друг напротив друга, обсуждать историю и политику. Эх!

– Может, тогда поменяемся?..

– Смеёшься, да? Он от меня как от чумы бегает уже. Влепит очередную отработку на другом конце академии. Чего-чего, а такого подарочка мне не надо. И так как белка в колесе.

И погрозив в довершении пальцем, наконец, окончательно ушла.

Элина мокрыми пальцами сжимала несчастный конверт, буровила взглядом, но не находила сил открыть. Бумага успела съёжиться. Порвать, выкинуть и сделать вид, что ничего не было? Идеальный план. Да только академия маленькая. Прятки рано или поздно кончатся – так в чём смысл тянуть?

Кто бы успокоил её сердце. Ещё немного и остановится, вместе с дыханием.

Разломав сургучную печать пополам, она достала плотный лист, свёрнутый вчетверо. Среди позолоченных завитков и вкраплений красных букв, лаконично значилось:

«Элина,

Вчера мне довелось побывать в лазарете, и как оказалось, вы так хорошо шли на поправку, что решение о выписке было принято незамедлительно. Опрометчиво с их стороны, но с Братством не спорят. Предположу, нам многое следует обсудить. Хочу видеть вас у себя в семь часов. Как раньше. Обещаю предоставить не только горячий чай.

Искренне Ваш,

С.И.З»

***

Добравшись по сугробам и колкому ветру до учительского корпуса, Элина застряла в пустующем холле. И ладно бы отогревалась. На деле же искала былую решимость. Вся злость растворилась за эти дни, оставив после себя лишь тоску и какую-то пустоту – она не понимала, что делать. Всё неправильное в ней, неподходящее, вновь всплыло на поверхность. Что должна она чувствовать? Что должна делать? Её родители мертвы. Где истерика, слёзы, желание умереть следом? Хотя бы отомстить? Почему трогают только ложь и предательство чужого в принципе человека?

Какая же жалкая.

– Я думал, вас уже не ждать. До этого никогда не опаздывали.

Элина вздрогнула и крепче вцепилась в сорванный с головы платок. Кажется, сама судьба, сами Боги подталкивали и не давали сбежать. Севир выплыл из-за угла. Как всегда в чёрном, лишь теперь вместо лёгких накидок – целая шуба. Очевидно, прождал долго, и уже собирался уходить. Ещё бы чуть-чуть промедли, сомневайся дольше, и всё – разминулись бы.

– Простите. У ребят сегодня вечеринка в честь приезжих...

– Ах, ясно. Княжнина успела расслабиться за каникулы.

– Ей полезно. Всем нужно отдыхать.

Севир ожидаемо покачал головой с осуждением.

– Опять ваши подростковые глупости. Пока позволяют возможности, нужно браться за всё подряд. Иначе цели своей не достигнет она никогда.

– А какой смысл в цели, если по итогу будешь болен и несчастен?

Он просто махнул рукой, не желая затягивать, а зная упрямство Элины – это неизбежно.

– Пойдёмте. Поговорим в более приятной атмосфере. Я заново поставлю чайник.

В кабинете было прохладно, камин затушен. Элина удивлённо заметила, как извечно пустую мрачность кабинета разбавили милые побрякушки, очевидно, подарки учеников и коллег. Со стыдом нашла даже свой: смастерённый на уроке трудоделия кривой плюшевый заяц с глупой открыткой. Все пальцы тогда болели, исколотые до крови, никакой напёрсток не помог. Оставила она его перед самым балом в именном ящичке в учительской. До следующего года вряд ли кто-то бы заглянул внутрь, а поздравлять лично – ад и пытка. Элина сделала подарок для каждого, лишь бы если и ей что-то подарят, не разочаровать и не устыдиться. По итогу всё так и осталось пылиться под кроватью. Сил взять и разобрать не было.

Почему же Севир не выбросил? Ещё и на самом видном месте поставил. Элина не могла оторвать взгляда. Родители никогда бы такого не сделали. Все детские рисунки и подделки оказывались в мусорке прямо при ней.

– Облепиха и лимон. Поможет нам согреться.

Севир поставил на стол сервиз с рябиной и снегирями и медленно разлил дымящийся чай. Серые глаза в тусклом свете казались чёрными.

– Как встретили новый год?

– Очевидно, в лазарете. Но думаю, даже не будь ранена, лучше и не отпраздновала. Медсёстры сделали всё возможное, лишь бы не дать заскучать.

– Верно. Но полагаю, такое не заменит празднований с друзьями.

– Этого мне никогда не узнать. Но хорошо и так, как есть.

Чай обжёг губы, но то была приятная боль. Напоминание не болтать много. Сегодня нельзя терять бдительность, нельзя больше доверять легко и самоотверженно.

Несколько мертвецки-бледных рук сдавили горло.

– Как ваша рана? Такое не лечится за один день, к сожалению.

– Скоро останется лишь шрам. Иногда побаливает, но Ольга Семёновна сделала всё возможное.

Она всё ещё ходила на перевязки раз в три дня и могла смотреть на плечо лишь мельком. Зато, кажется, ей столько влили обезболивающего, что всякая чувствительность притупилась. Болеть вообще было в новинку. Когда кто-то попадал в больницу, о них заботились и переживали – сразу вдруг вспоминали о существовании. Она завидовала тогда и мечтала заболеть как-нибудь смертельно или попасть под машину. И вот, сейчас получила желаемое, да только... Ничего не поменялось. Не стала Элина ни центром мира, ни хотя бы кем-то важным.

– Конечно, то, что произошло на балу, оказалось для всех неожиданностью. Никто не смог защитить вас от Мороза, даже просто остановить его. Откуда только появилось столько сил? Многие пострадали. Как Присные Тали мы с Сильвией показали себя худшим образом, – даже усмешка вышла какой-то блёклой. До чего же резко те, кто дорожил академией, превращались в изнеможенные тени. – Благо, что Император в последний раз дал шанс нам исправиться. Теперь первоочерёдная цель: уничтожить Мороза. Его излишнюю заинтересованность академией заметили все.

Говоря прямо, их решили сделать простой приманкой. Не могли ведь догадываться, что крутился тот рядом из-за неё, из-за грандиозных планов Чернобога, из-за стремительно приближающегося конца света.

Разговор вровень подошёл к тому, о чём Элине так нужно было поговорить. Язык словно примёрз к нёбу. К этому готовилась, прокручивала из раза в раз и проигрывала сюжеты: унижала себя, обнадёживала ли – всё одно. Ничего не будет как раньше. Сколько угодно делай вид и притворяйся.

– В тот вечер, – прежде чем продолжить, отставила подальше чашку, – случилось кое-что странное. До сих пор непонятное. Призраки, души, неважно как назови. Думаю, большинство видело их...

– Мы полагаем, это стало частью того ритуала, что проводил Мороз. Это и заставило всех вдруг активизироваться с его поимкой. Лукерий по потолку бегал от радости.

– Да, так и есть. Я видела Женю, он рассказал мне: они исчезли во имя нового мира, который Мороз пообещал построить на их силе, сделать каждого из ведающих своим рабом.

Рука Севира погладила подбородок, а взгляд сделался задумчивым. Неужели не знал? Как-то слабо верится.

– Никогда не замечали за ним таких амбиций. Как объявился вдруг пару веков назад, так и остался способен лишь на мелкие шалости да устрашения. Ничего грандиозного и серьёзного. Конечно, утягивал, бывало, кого к себе в логово, но таким любой заложный помышляет.

– Он рассказал мне кое-что, – последний рывок! – и прямо в тот вечер я увидела подтверждение собственными глазами. Мои родители...они на самом деле мертвы, так ведь? Никто не пошёл за ними. Никто не спас.

Наконец-таки с него слетела вся спесь. Хотя не мог он не догадываться, к чему она вела. Повисшее молчание отдавало горечью. Элина закивала. Не ошибалась, конечно, даже и шанса не было.

– Зачем вы соврали опять? Для чего? Когда я вообще должна была узнать? Через пять лет, став полноценной ведающей? Или никогда?

– Элина, – начал твёрдым голосом, не поддаваясь её эмоциям. – Я соврал, не буду скрывать. Но это было ложью во благо. Подумайте, как бы вы отреагировали на новый мир, если с самого начала столкнулись с его жестокостью. Тогда же ничего не держало вас в прошлом, не омрачало и без того напряжённые будни.

– Не врите снова, что вы заботились обо мне. Если так, ещё на той снежной трассе дали бы выбор. Не заманивали на полудненные земли, зная, что пути назад не существует.

– Хорошо, я поспешил. Из-за заложного...

– Нет, – перебила намеренно. – Вам просто не хотелось разбираться с какой-то глупой потерянной. Разжёвывать очевидное и справляться с истерикой. Проще оставить на других. Этот мир не сказка, и такое мне надо было понять сразу. Как и то, что на самом деле здесь всем плевать на тебя.

Севир не перебивал, позволяя говорить, и говорить, и говорить... А может просто сам не находил, что ответить? Везде она попала в точку?

– Да и это не так уже важно. Я ведь доверилась вам, так наивно второй раз прошлась по тем же граблям. Едва не каждый день сидела в этом кабинете, пила точно такой же чай и выкладывала свою подноготную. Мои родители знали меня куда меньше, чем вы. Пусть это и сомнительное достижение. Ответьте прямо, всё это тоже было ложью? Игрой?

– Элина...

Она не хотела ничего слышать и окончательно утеряла контроль, срываясь:

– Зачем вообще вы появились в моей жизни? Пусть я была несчастна, но всё оставалось простым и спокойным. А здесь так не бывает! Постоянное: «научись любить себя», «меняйся», «открывайся». Только не могу я! Этот мир не для меня! Лучше бы оставили на съедение Морозу – и никто бы не умирал по моей вине, и ничего бы этого не было!

Стул с громким скрипом проехался по полу. Элина встала тяжело дыша. Как глубоко, оказывается, прятались в ней настоящие чувства, какая-то до абсурда детская обида.

– Это не так. Ваше место здесь, как и любого ведающего. И да, пусть я совершил ошибку, но тогда и обвиняйте меня. Ненавидьте заслуженно, презирайте, корите. Я обманул доверие. Но не думайте, что именно вы – центр мира. На деле от вас ничего не зависит. Зачем же пытаетесь брать ответственность за других?

Говорил медленно и спокойно, пытаясь как с диким животным, не делать резких движений. Только не рассчитал, что Элина, столь долго ждавшая этого разговора, куда опаснее. Пути назад нет.

– Я даже ненавидеть вас не могу! Потому что легко оправдываю, логически объясняю – «конечно, так выгоднее». Что толку родители мертвы? Они и до этого особо живы для меня не были, я едва ли почувствовала разницу. И это пугает! Чем лучше я монстров? Ничего не ёкнуло внутри, будто смирилась давно! Как могу надеется на светлое будущее? Как могу доказывать другим правду, когда сама ей не следую?

– Не стоит вам столько...

– Да ничего вы не понимаете!

Так и не решившись посмотреть ему в глаза, Элина просто сбежала. Хлопнула громко дверью и не успокоилась, пока холодный воздух не забился в лёгкие, а руки не нащупали снег. Почему всегда так? Почему ей не всё равно, как ему? Он-то наверно смеётся сейчас. Походила на чай десятки вечеров, и решила, что нашла поддержку и заботу. Наивная! Может вся академия к нему так же ходила? Может она опять не знала о какой-то их традиции?

Элина бежала, не разбирая дороги. Фонари как нарочно горели тускло. Похоже, успел пробить отбой – последнее о чём стала бы переживать сейчас.

Только когда на пути мелькнул монумент, пугающий и резкий, она остановилась. Выдохнула. Огляделась. Горки снега, лавочки, чернеющие макушки ёлок где-то в выси. Вокруг никого. Ни души. Всматриваясь в темноту, ей хотелось увидеть прозрачную белую фигуру, но даже разум предал. Никого там не было. Ни морока, ни видения.

Только она одна.

Элина смела с ближайшей лавочки налетевший снег, и села, склонившись низко-низко, закрыв лицо ладонями. Слёзы казались обжигающе горячими.

Опять жалела себя. Опять надеялась, что вот-вот появится тот, кто скажет, как поступить правильно, как залечить раны и ничего не бояться. Так цепляться за других... Одиночество ведь не пугало, откуда же взялось это отчаяние?

Да, мнение других людей всегда было ей важнее собственного. Похвала ли, косые взгляды – всё находило отражение. Она как Франкенштейн, сшитый из чужих ожиданий, чужих вкусов и предпочтений. Сказали, что скромность – лучшее качество девушки, значит, будет тихой и незаметной.

«Я хочу быть лучшей. Достойной. Я хочу заслужить любовь»

Только чем больше она подстраивалась, менялась, угождала, тем сильнее теряла настоящую себя. Кем была эта девушка в отражении зеркал? Точно ли Элиной Левицкой?

Голову словно ватой набили. Сколько просидела так? Кто знает, но щёки стало больно колоть, а ноги и руки едва сгибались и двигались. Какие там стадии обморожения?

– Эй, ты чего здесь сидишь? Застудишься ведь. Да и отбой уже.

Кто-то коснулся плеча. Элина сжалась лишь сильнее, молясь, пусть он скорее уходит. Даже смотреть не надо было, чтобы узнать самого неподходящего, самого нежелательного человека, перед кем предстать глубоко разбитой значило подписать смертельный приговор.

– Что случилось?

Только Измагард и не думал куда-то уходить, видимо поставив себе цель докопаться до истины. Каллист, взваленный на чужую спину и подхваченный под коленки, болтался безвольно и, похоже, спал. Для кого-то вечеринка закончилась, толком и не начавшись.

– Ничего. Всё хорошо, – от столь откровенной, наглой лжи голос сорвался.

Убедить, конечно, не получилось. В некоторых вещах Измагард был до ужаса проницателен, видел людей насквозь, словно в голубые стёкла очков встроил базу данных. Сев рядом и примостив Каллиста позади, он заговорил.

– Знаешь, быть «не в порядке» – это вообще-то нормально и правильно. Не нужно врать и выдавливать улыбки. По себе знаю, заканчивается такое одинаково плохо. Все мы люди, и иногда эмоции берут вверх. Не в этом ли суть? Выпустить всё наружу. Иначе они разрушат изнутри.

– Если продолжу столько плакать, превращусь в ледяную статуй.

Измагард рассмеялся. Каллист заворочался, и Элина почувствовала, как лбом упёрся ей в спину, а рукой обхватил поперёк живота. Тогда же по телу растеклось обжигающее тепло. Оглянка? Простой жест доброй воли вывел из равновесия настолько, что перед глазами опять встала мутная пелена. Скулы уже стало сводить от усилий. Вдох-выдох.

– А я разморожу. Или хотя бы донесу до общаги. Одним больше, одним меньше, – и глубоко вздохнув, выпалил резко, будто боялся чего-то. – Я ошибся тем вечером. На балу. Из-за меня Север опоздал и подвёл, обидел тебя.

Элине казалось это таким далёким. Будто и не с ней вовсе. Будто не пару недель прошли, а годы.

– Неважно. Я и забыла уже.

– Важно, – и чего такой серьезный? Когда вообще общался с ней так? Без «фи» и «кто ты такая»? – Я не поверил ни ему, ни тебе. Повёл себя, как отец: вцепился в традиции и дела Рода, будто сам не лучший пример распутника и позора! За день до бала Лиля нашла меня и наговорила много всякого: про тебя, про расторгнутую помолвку и про огромнейшую ошибку Севериана. Поверить не лучшему другу, а какой-то лживой змее!.. Такого идиота ещё поискать нужно. Я думал, он хоть что-то чувствует к ней. Просто своеобразно любовь показывает, не всем же гореть и пылать.

– Может, так и было?

До спасения мира и планирования расправы над собственным отцом Севериан вполне мог быть более открытым и не держать Лилю на расстоянии. Осенью ведь они существовали вполне мирно и полюбовно.

Каллист невнятно засмеялся, бодаясь острыми коленками. Измагард тут же отвлёкся и повернулся к нему, хуже курицы наседки проверяя всё ли в порядке. Лишь затем одарил Элину открытым взглядом – сегодня очки куда-то подевались.

– Может. Но теперь нет. Знаешь, он всегда считал себя лучше всех нас: умным, красивым, богатым. И разве можно винить, ведь это правда? Но узнав тебя, он впервые сказал мне, что чего-то недостоин, в чём-то до ужаса плох, – и, прежде чем Элина могла бы посмеяться над такой нелепостью, добавил усмехаясь: – В тот вечер он доступным языком объяснил, где я неправ, и она тоже. Замах что надо, и удар ещё не забыл, как держать.

– Вы же всегда не разлей вода, – разве не дико, как друзья могут наброситься друг на друга с кулаками, а затем вести себя, как ни в чём не бывало?

– Именно поэтому. Я, может, и не дружу с головой иногда, а этот придурок наоборот – слишком много думает и держит в себе. Прямо как ты. А потом взрывается так, что прячься всякий мимо идущий. В детстве мы постоянно дрались. Сейчас хочется верить, что повзрослели.

– Поводы серьёзнее стали.

– Тоже верно.

Казалось, всё решили, можно расходиться. Признания собраны, извинения приняты. Да только Измагард – дотошный, Измагард не дал ей улизнуть.

– Так всё же. Почему сидишь здесь, на морозе и после отбоя? Пай-девочки давно спят в теплых кроватках.

Элина не преминула закатить глаза. У всех ли пай-девочек личное дело пестрит красными штампами?

Выдохнула.

– Всё началось с бала. Призраки эти. И ранение, – мотнула плечом. – Такая беспомощная оказалась, что даже смеяться хочется.

– Тогда все такими были...

– Нет. Терций мне рассказывал. Каждый из вас пытался помогать: защищали, барьеры строили, сражались. А я...

Измагард терпеливо ждал, позволял подбирать слова и сражаться с мыслями.

– Я ведь потерянная, ты прекрасно знаешь. Мои родители – простые неключи. До самого последнего дня я и не подозревала о каких-то силах, просто думала, что жизнь – не для меня, что мир буквально пытается избавиться от ошибки в божьем замысле. Что моего места среди миллиарда людей не существует. А потом появился Севир и дал надежду. «Ты одна из нас. Ты нужна. Ты изменишься». Аделина правильно говорила о розовых очках. Так наивно и слепо поверила. Вы и не задумываетесь, каково нам. Оторванным от привычного, незыблемого и неизменного. Зачем мы здесь, если всё, что ждёт – быть второсортной заменой?

Неожиданно потянуло на откровения. То ли действительно научилась открываться, то ли завтрашнее утро встретит с сильнейшим откатом, да таким, что забудет разом человеческую речь.

– Стоило попасть сюда, и одна за другой, лавиной, вскрылись новые истины: ты потерянная, ты никому не нужна, и ты не изменишься. Меня предали. И как теперь оказалось, не один раз. На балу... я увидела души своих родителей. Они мертвы. Из-за меня. Ведь не окажись сил, не уйди мы так рано с приёма – всё было бы по-другому! А Севир... Он в тот же день заверил, что с ними всё в порядке, что их спасли, что не о чём беспокоиться. Не хотел, видите ли, производить плохое впечатление. Конечно, куда уж хуже: родители мертвы, захочешь вернуться – умрёшь, будешь ненавидеть себя слишком сильно – тоже умрёшь! Звучит крайне заманчиво.

С каждым словом будто по мелкому камушку спадала громадная ноша. Даже дышать сделалось легче. Измагард в чём-то да оказался прав. Иногда внутри копилось столь многое, что оно начинало давить, причинять физическую боль. Отдать часть этих чувств другому – не самый худший вариант.

– Полегчало? – с полуулыбкой спросил Измагард и, дождавшись слабого кивка, посерьёзнел: – Я и не знал, что твоим провожатым вызвался Ворон. Он не самый приятный человек, а если дело доходит до пояснений – и вовсе. Но вообще-то, потерянных не выдёргивают просто так, а дают время, чтобы со всеми проститься, свыкнуться с мыслью о долгих годах вдали. Мы думали, что раз ты опоздала на месяц, тебя просто решили впихнуть к нам, а не ждать ещё целый год. Но такая ложь...Он что под тысячелетие всё-таки головой поехал? Скажи ещё и в Комитет контроля не ходила?

Элина попыталась вспомнить структуру Канцелярии, но после Трёх орденов и Императора опять споткнулась. Роман Васильевич убил бы на месте. Измагард, верно расценив заминку, готов был бить себя по лбу.

– Так. Что вообще он делал? Обряд-то обязан был провести?

Здесь, наконец-то, смогла с чистой совестью кивнуть.

– Который с водой и постригами? Ага. Этим Артемий Трофимович занялся сразу. Севир не хотел ждать.

Да что такое? Тот опять смотрел долго и задумчиво. Стал бубнить что-то себе под нос, а затем вовсе воскликнул недоверчиво:

– В одиночку и ночью. Если ещё и в полную луну, то к вам и через всякий барьер просочилась бы нечисть.

– Ты серьёзно?

– Серьёзнее некуда! Что твориться-то... Если бы не извечный статус нашего зама, я подумал бы, что Нагорный на деле и не шутил. Надо поспрашивать у них там, может, выдадут чего полезного. Да и наших воротничков попинать.

– Ты и с Хранителями знаком? – где вообще у него не было связей? Казалось в каждом Ордене, и даже подле Императора его уши.

– Есть парочка должников. Один даже в перспективе будущий Мастер, – похвастался.

Не нужно было обладать большим умом, чтобы сложить два плюс два, и догадаться о ком речь.

– Ангел?

Измагард кивнул, в который раз уже удивляясь:

– Чего ещё о тебе не знаю? Деля верно говорила: тёмная лошадка. Откуда?..

– Он и Мастер провожали до Академии в тот самый первый день. И затем ещё на Осенинах. Его сложно не запомнить.

– О да, верная собачка, по первому свисту приносящая тапочки хозяину.

– Точно, пусть и очень грубо, – усмехнулась, но, вспомнив разговор на балконе, которому невольной стала свидетельницей, добавила: – Только вот хозяин тоже любит своего пса и всё готов отдать, лишь бы тот был счастлив.

Измагард запрокинул голову и вгляделся в звёздное небо. Без извечных очков, растрёпанный и замёрзший стал будто совсем другим человеком – более искренним и более несчастным. Глубоко вздохнул и выдохнул, не глядя достал пачку сигарет.

– Будешь?

– Я же пай-девочка.

– Одобряю. Тоже хочу завязать с этой гадостью да срываюсь постоянно. Зажжёшь?

Элина уставилась на кончик сигареты, затем на свои ладони, и помотала головой.

– Я бы себе не доверяла, – даже если и получится, то контролировать пламя – что-то на безумно сложном для неё уровне.

– А стоило бы, – и достал из потайного кармашка металлическую зажигалку. – Будем уподобляться неключам. Хотя так посмотри, невелика ведь разница.

– О, вот теперь верю, что пьян.

Он лающе рассмеялся и, чиркнув пару раз, с удовольствием затянулся.

– Представляю, какая скучная была бы наша жизнь. Такая же как у них. Они ведь и не знают, для чего живут. Полная свобода, да толку? Очень уж легко потеряться. А тут обратись к Богам с просьбой, и они как один скажут: «Живи, чтобы продолжать наш путь, защищать мир от нечистых».

– В этом твой смысл жизни? Думаю, Аделина не оценила бы. Да и Аврелий тоже. У них много планов.

– Мы тоже меняемся. Неключи словно не думают дважды, бегут вперёд – в этом их прогресс. Нас же заставляют цепляться за традиции, за прошлое. Ещё сто лет назад стоило задуматься: «туда ли движется наш корабль?» И пока родители твердят о делах Рода и преумножении сил, мы просто хотим жить, творить и любить... Почему эти люди без сил и благословения Богов понимают больше нашего? Почему они увереннее нас? Почему учатся пониманию, терпению, принятию себя и других? Почему могут любить того, кого хотят, а не того, кого надо?

Элина не могла прикусить себе язык. Ей редко открывалась прекрасная сторона того мира, который так воспевал Измагард. Цветущая поляна посреди пепелища – вот как выглядели вольнодумцы.

– Потому что они борются? На той стороне не лучше, чем здесь. Есть плохие и хорошие, понимающие и не очень. Я тебя уверяю, некоторым не помешали бы наставления Скопы. Но они не дают себя заткнуть. Им страшно потерять дорогих и близких, но ещё страшнее потерять самих себя. Предать.

– Общественное благо или эгоизм?

– Разумный эгоизм, – наставила палец. – Чем слушал Григория Марковича? Нет в мире чёрного и белого. Есть то, что нам нравится и что не нравится. Нужно найти пересечение.

– Если бы всё было так просто. Завидую я тебе. Ничего не держит, никто не указывает как себя вести и во что одеваться.

Элина нервно хихикнула.

– Я как в клетке здесь. Мне ведь нельзя даже вернуться домой. Что Кирилл, что Дима...Именно эта тоска съела их без остатка.

Сигарета улетела в один из сугробов. Измагард вновь припечатал искренним обезоруживающим взглядом.

– Почему они так тебя волнуют? Я помню эту твою речь...Ты и не заметила похоже, но стала врагом номер один на время. Не в бровь, а в глаз попала нам. «Что она знает, кем себя возомнила? Мы ничего не могли сделать»

Щёки разгорячились. Стыд да и только. Значит, её обсуждали и ого-го как.

– Я тогда, наверно, была не в себе. Но как можно спокойно идти дальше, когда человек, с которым ты общался, которого каждый день видел, вдруг умирает. Что хуже, умирает сам, из-за того, что не вынес одиночества. Ненависти. Я знаю, проще винить других, и я винила вас. Все видели, что происходит с Кириллом, но пустили на самотёк. «Сам должен справиться». И я не лучше. Лезла во что не следовало.

– В этом, значит, твой смысл жизни? Помогать другим себе во вред? Aliis inserviendo consumor?

– Наверно. Не знаю. Поменьше общайся с Каллистом, – тот постоянно сыпал латынью, не хуже всяких философов. – А твой тогда в чём же смысл?

Пожав плечами, он не скрывал пустую улыбку:

– Думаю, мы похожи. Только сердце своё отдаю я тем, кого люблю, а не каждому встречному.

– Знаешь...

– Твою мать!

Измагард резко подскочил и наспех попытался закинуть Каллиста себе за спину. Только толку от этого было мало. Их уже заметили, и жёлтый свет лампы больно ударил по глазам. Надо же было так заговориться. Как не увидели Смотрителя, летавшего по академии огромным светлячком?

– Ну нет, только не снова, – простонали где-то над ухом, – Ещё прошлый раз не отработанный.

Элина поднялась и вышла вперёд, загораживая Измагарда собой. Знала, что может как-то повлиять. Белая маска покачнулась, и руки в массивных перчатках так и не вынули из-за пазухи «книгу бедокуров», как называли учителя журнал с красными пометками.

– Привет, эм. Не злись, пожалуйста, мы правда провинились, но, может, дашь одну маленькую крошечную поблажку? Первый и последний раз!

Тот не шевелился. Слышались лишь шумные вздохи. Хороший знак. Значит, всё-таки слушал и задумался.

– Да, я знаю, что правила важны, их нельзя нарушать, но понимаешь... Сегодня был просто самый ужасный день на свете! А Измагард, он мой друг, он решил поддержать хоть как-то, и поэтому всё ещё здесь, а не в тёплой постели. Разве не достойный поступок? За такое и наказывать странно! – и использовала последнее, самое главное оружие: – Пожалуйста! Я тогда обещаю сделать ещё еловых мышек и достать фундука для Зузу!

Смотритель засмеялся, и Элина тоже улыбнулась. Сработало. Она подала мизинец. Так закреплялись самые важные нерушимые клятвы. Огромные краги взяли её ладонь в свою, и до ушей донеслось вкрадчивое:

– Так и быть, Вьюрка.

Элина неверяще распахнула глаза, а когда нашлась, что ответить, того и след простыл – ушёл к тренировочным полям. Серьёзно?! Всё это время он мог говорить?

– Это что сейчас такое было? Я сплю? Или белочка пришла? Ты как его околдовала?

Измагард смотрел на неё как на неведомое доселе божество, со смесью неверия и восхищения. Одному Каллисту было всё равно, полностью отдавшемуся во власть Морфея.

– Если бы я знала. Не видишь тоже в шоке. Ни разу не слышала, чтобы он говорил!

– При крайней необходимости. Очень крайней, – отмахнулся. – Но чтобы нарушал протокол! Да быть такого не может! Серьёзно, расскажи кто другой, послал бы сразу к целителям.

– Я просто попросила...

– Просто, ха!

– У меня с ним отработки только вот закончились. Много времени провели вместе. Всё-таки он не такой бездушный, каким вы все считаете. Он тоже умеет чувствовать.

Мог бы, Измагард давно покрутил пальцем у виска. Элина понимала, как это звучит. Но если бы хоть один из них открыл глаза, а не слепо следовал за другими, может и разглядел то же что и она – настоящее бьющееся сердце.

– Пойдём лучше. А то второго раза я точно не выдержу. Ляпну что-нибудь.

Они побрели по тропинкам к родным кирпичным трёхэтажкам. Холод напомнил о себе онемевшими пальцами, но разговору это не мешало. Удивительно, как бывает: каждый день видишь человека, учишься и гуляешь рядом, а только сейчас словно настоящего видишь, без мишуры и прикрас. Никогда бы Элина не подумала, как искренне, по-доброму, а главное легко сможет общаться с Измагардом – раздражающим с самого первого дня субъектом, не признающим личных границ и такта.

– Неужели вечеринка оказалась настолько скучной? Или ты на самом деле решил просто уложить Каллиста спать?

– О, он опять попался на удочку Кассиана. Тот дал ему такие едрёные щепки – с одной стопки любому голову оторвут! Только не учёл, что этот дурак и с пол бокала вина пьянеет так, что на утро ничего не помнит. Там и лёг. Раз остальным не было до него дела, я решил позаботиться сам.

– Значит, скучная, – ответила сарказмом.

– Не всё же смотреть, как ругаются и оббивают полы два твоих ухажёра.

Элина признала поражение, недоумённо хлопая ресницами.

– Ты про?..

– Сереброва с Севером, ага. Кого ж ещё? Только вернулись, как тут же что-то не поделили. Хотя догадываюсь, там было не «что-то», а «кого-то».

– С чего вы все вдруг взяли это?..

– Да потому что очевидно и слепому! Ладно с ним, с Серебровым, не мне судить, но Север-то!.. Да никому за всю жизнь он столько поблажек не позволял. Никто не мог заставить забрать своё слово и передумать – особенно мы! Да он на тебя по-настоящему ни разу и не злился даже. Слышала бы, как твердит постоянно: «Эля то, Эля сё». Ты появилась, и мы поняли – вот какой он на самом деле, когда на чём-то так помешан.

Элина замотала головой. Они просто видели то, что хотели видеть. Всё было куда проще – не она нужна ему. Он искал любой способ избавиться от отца и спасти брата. Так почему бы не воспользоваться её одиночеством, её гипертрофированной наивностью?

– Эх, вот чего ты медлишь? Хватай хоть одного, хоть второго – только шаг один сделай, признайся.

– А ты чего же не признаешься? Ахиллесова пята твоя? – перевела стрелки, не желая и дальше это выслушивать.

– Это другое. У вас проще. Понятно и взаимно.

– Конечно.

Подойдя к общежитию, они не стали ломиться в главные двери, а обошли здание и залезли в окошко на первом этаже. Его всегда держали открытым для таких ночных блудней как они. Элина едва не надорвалась, помогая Измагарду перекинуть Каллиста. Тот только бубнил что-то под нос да разок попытался ударить, но не проснулся – страшно подумать, чего такого подсунул Кассиан. Крадучись и тяжело дыша, они прошмыгнули на лестницу. Сипуха уже кого-то отчитывала, выползя из своего закутка – бедолагу жалко, но им это только на руку.

– Я сегодня что, всю удачу истрачу? – Измагард от сдерживаемого смеха стал задыхаться. – Если и Скопа вдруг выскочит, не накричит, а погладит по головке и отпустит восвояси, я уверую.

– Не накаркай. Съест нас и не подавится.

– Ты её зря так боишься. Злая, да, но зато всегда честная и поможет, если попросишь.

– Хоть кто-то просил?

– Я!

На втором этаже они остановились. Измагард извернулся и достал из кармана ключ. Вот и всё. Элина поняла, что пора уходить. Ночные откровения должны когда-то заканчиваться.

– Спокойной ночи, наверно? Хорошенько за ним присмотри.

– Погоди, – одёрнул её, – знаешь, я могу устроить вам с Севером место поговорить тихо и без лишних глаз. Он что-то натворил, верно? Избегаете другу друга, как прокажённые. Аделина мне рассказала.

– Всё в порядке.

– Да что ты заладила! Слушай, он может иногда и ведёт себя как придурок, но на всё есть причина или его глупый кодекс чести. Просто поговорите, – и не дав опять уйти в отрицание, выпалил. – У меня скоро день рождения. Первого. Мы будем устраивать вечеринку, естественно. Народ придёт со всех курсов: танцы, выпивка, веселье. В общем, я тебя приглашаю. И надеюсь, что хотя бы к этому времени успеете всё уладить. Иначе я беру вас в свои ежовые рукавицы. Окей?

– Я подумаю.

– Ну, пожалуйста, принцесса, – от него прозвище звучало издевкой. – Проси, что хочешь!

Элина уже собиралась отказаться. Поддаваться им, слушать очередные проникновенные речи и «иначе никак, ты не понимаешь» она не собиралась.

Севериан выбрал сторону, выбрал жестокость и Далемира.

Он выбрал идти против неё.

Но было кое-что, в чём Измагард, как она помнила, мог ей помочь.

– Я соглашусь, но с одним маленьким условием. Ты не так давно хвастался Сниж-юзой. Вот, мне нужен один.

Кажется, Измагард устал сегодня удивляться.

– Спрашивать бесполезно?

Кивнула. Тогда он пожал плечами и утвердил:

– Идёт.

Наскоро распрощавшись, Элина поспешила сбежать в свою комнатушку. Ей многое надо было обдумать.