Эпилог
«Вставай. Сегодня ночуем у папы на работе», — слова, которые как гром среди ясного неба ударились в разум еще сонной девочки. Она, ничего не понимающая, с еле открытыми из-за крепкого сна глазами рассеянно наблюдала, как её папа обеспокоенно шастает по дому, что-то собирая в небольшой чемодан. Его до пола длинные тёмно-серые штаны хакама и хаори забавно развивались за ним, точно ткань у готовой к работе швеи.
На улице поздний декабрь. По вечерам здесь стоит кромешная тьма, хоть глаз выколи; тёмное, почти чёрное полотно небосвода затянули серые тучи, скрывая слабый свет звёзд; снежные хлопья валили с массивных облаков, мрачный снег хрустел под ногами; холодный ветер кусает шею, щеки и кисти рук, которые Ваня (ласковое сокращение от её полного имени — Ванесса) забыла закрыть перчатками. Городские дома в Снежной слились с тёмным небом, только, разве что зелёные и белые стены как-то отделяли дома от сплошной чёрной массы. Белоснежный снег украшает каждую черепицу, вывеску, крыльцо, скамейки… Маленькие снежинки зажигались теплым оттенком от света уличных фонарей.
Столица Снежной находится на реке, поэтому к ней подведены широченные, полные витиеватых узоров, мосты. Река сейчас, понятное дело, замёрзла: стала враждебного сине-зелёного цвета, и зубчатые белые трещины усеяли прочную гладь. На удивление, в такой поздний час на улице полно народу: весь люд, закутанный в пальто и шарфы, напоминал снующих туда-сюда чёрных призраков, что терялись на фоне тёмного города. Лёгкая ночная дымка осела на крышах, фонарных столбах и в глухих переулках. В домах редко жёлтым цветом горят окна — видно, кому-то не спится. Может, у кого бал, а кто в музыке практикуется.
Ванесса шла за ручку следом за Странником. Точнее летела: он тащил её с такой скоростью, что крохотные детские ножки просто не успевали за отцом. Она ещё не до конца проснулась, а потому ноги были ватные, голова заполнена туманом, и зевает Ваня во весь рот каждую секунду. От сильного напряжения она порозовела, запыхалась, носом стала шмыгать чаще. Что такого могло важного произойти, что папа так несётся? Еще и с недоверием зыркает на проходящих мимо пальто-прохожих, как на врагов. Однако спросить у Вани не получится: весь воздух уходит на то, чтобы быстрее идти, да и папа вряд ли услышит. Когда он о чем то думает, до него никак не достучаться. Наверняка она узнает всю правду чуть позже, когда они прибудут в штаб-квартиру Фатуи.
Ваня — ребёнок среднего роста, худая, с живыми желто-белыми глазами, прозрачными зрачками (что странно, ведь видит она хорошо), мягкими щеками, имеющая необычный цвет волос: смесь нежного лилового с цветом дождливой тучи. Свою «сахарную вату» обожает завязывать в два пушистых хвостика, и торчащие три хохолка на её голове делают из неё нелепую куклу. Вдруг, она действительно самая настоящая кукла? Ванесса никогда не кому не перечила, не лезла в спор или разговор, когда её не просят. Она тихая и сдержанная девочка, не любит дерзости и колкости, ненавидит хвастовство и ложь. Может часами сидеть и спокойно делать одно дело, пока другие дети в её восьмилетнем возрасте уже бурно собираются открыть второй Новый Свет или сворачивают себе шеи в догонялках. Ваня отвечает мягко, коротко и очень тихо, чуть ли не шепотом. Она словно котёнок, только-только учащийся громко мяукать. Такая же любительница ласки и слов, полных любви, как маленькие котята. Прелесть, а не ребёнок. Иногда её тревожило, что она ничем не похожа на своих родителей ни характером, ни внешностью, однако Странник или Тарталья часто успокаивали её тем, что если она другая — значит, она особенная. А быть особенной — хорошо, даже завидно, иногда.
Погода на улице ухудшалась: ветер стал злее, холоднее, а снег валил и валил без устали. У Вани ресницы почти слипались от снежинок и сонных слез. Она устало посмотрела на Странника; он всё так же уверенно шел, со своей холодной непоколебимостью на лице. Разного оттенка глаза смотрят прямо, губы сжаты, ни одна извилина не реагирует на ледяные порывы ветра. Странник выглядел напряжённым, хоть старался виду не подавать. Ваня часто за ним наблюдает и выучила как мимику Странника, так и Тартальи. Раз папа такой стойкий и молчаливый — дело определенно серьёзное. Вдобавок резкий ночной поход ко второму папе на работу неприятным волнением прошёлся по спине Вани.
— Пап? — тихо спросила она, и тот час встречный ветер ударил ей в горло. Она прокашлялась, а потом продолжила тонким голоском: — а почему мы так поздно идём к папе на работу?
Странник долго молчал. Ваня подумала, что из-за вязаной шапки и ветра он её не услышал, а потом раздался ответ:
— Папа по нам сильно соскучился. Ты же знаешь: домой он приходит поздно, на работе друзья заняты. Вот и зовет нас к себе. Ничего страшного не произошло, не фантазируй, — и Странник постарался нежно улыбнуться, только вот тень тревоги и некой злости висела на его бледном лице. И никакой ласковой улыбкой её не перекрыть.
Ваня ничего не ответила, только уткнулась носом в колючий шарф и зажмурилась от нового дуновения свежего, морозного ветра. Странник крепче сжал её маленькую ручку и зашагал энергичнее.
— Мы скоро придём, только не усни по дороге.
Ваня часто бывала у Тартальи на работе. Когда она была ещё маленькая — лет пяти примерно, — папа брал её с собой, потому что дома присмотреть за ней некому. Небольшой офис, находящийся в левом крыле Заполярного дворца, от которого веет странным холодом, был для девочки родной «кладовкой», в которой Ваня проводила свои лучшие годы ребячества. Тёмные стены в узорах снежинок, полупрозрачные занавески, небольшой стол из чёрного дерева и такой же стул, куча бумаг, карта Тейвата и множество полок с книгами и холодным оружием делали из этого офиса тёплый, уютный уголок, несмотря на некоторые странности, которые уютными явно не назовешь. Тарталье тяжело себя реализовать где-нибудь кроме кровопролитных боёв, да работу за бумагами осложнял постоянно бегающий влево-вправо маленький ребёнок, желающий всё тут потрогать или погрызть. Приходилось сажать Ваню к себе на колени и одной рукой удерживать её, как резвого щенка на цепи, чтобы она не дай бог не выбежала в коридор и не начала бегать хвостиком за солдатами Фатуи. Иначе Пьеро опять будет делать выговор своим противным тоном, от которого у Чайльда начинают ныть зубы. Боже упаси, если Ваня ещё начнёт плакать — тут точно проблем на свою голову словить можно. Ведь Ваня, будучи ещё крохой, не особо осознавала строгую дисциплину внутри Заполярного дворца и какую громогласную стойкость она в себе хранит, а потому вела себя тут, как самый обычный ребёнок: бегала, прыгала, шумела, опрокидывала на своём пути всё, что видела, а потом как ни в чем не бывало сладко засыпала на небольшом диване в офисе, укрытая белым отцовским плащом.
Укрытый ночной чернотой Заполярный дворец, обвитый пушистым снегом, маячил перед глазами. Ваня почувствовала, как её папа напрягся: он сжал её руку ещё крепче. Изящные ворота не были закрыты, поэтому они без препятствий вошли в широкий двор. Подпрыгивая, проваливаясь в снег, Ваня плелась за Странником, стараясь не упасть. Странник вёл её в штаб-квартиру Фатуи. Даже забавно, что эта часть дворца самая тёмная, по сравнению с другими.
Тарталья уже их ждал. Одетый в свою белую униформу с таким же плащом, как элегантный принц, он стоял с фонарём в руках в дверном проёме, где виднелась жёлтая полоска света. Маска строгости и тени суровости застыли на веснушчатом лице; его рыжие волосы заметно потемнели. Безразличные темно-синие глаза Тартальи заблестели, лицо живее стало, когда он увидел Странника с Ванессой.
— Как добрались, путники? — шутя, спрашивает Чайльд.
Ваня хочет ответить что-нибудь забавное, но вместо этого зевает. Странник быстро дёрнул бровью, задор исчез в глазах Тартальи так же быстро, как и появился. Тарталья ласково наклонился, поправив выскользнувшую лиловую прядку дочери, и провёл их вовнутрь. Бедная Ваня еле перебирала ногами от усталости, поэтому узкий коридор, полный картин с офицерами и вытянутым ковром казался ей непроходимым туннелем. А впереди ещё была громадная лестница на второй этаж…
Спустя минуты томительных мучений, Ваня вместе с родителями была в кабинете Тартальи. Чайльд с настороженной миной кивнул Страннику. Видимо, это какой-то тайный язык у них, и спешно ушёл, напоследок улыбнувшись дочери. Странник проводил его разноцветными глазами и стал хлопотать над Ваней: в ближайшем шкафу он нашёл тонкую простыню, постелил её на шершавый диван; наказал дочери переодеться в домашнее платье и отправился на поиски графина с водой. У Вани всего два платья: чёрное и голубое с белыми оборками. Так как покинули дом они быстро, толком не успев ничего собрать, Ване придётся спать не в сорочке, а простом, «уличном» наряде, что был под рукой.
— Не сиди просто так. Шевелись, время позднее — пора спать, — в своей манере, хозяйственно причитает Странник.
Девочка рассеянно кивает и лениво тянется растопыренными пальцами к хвостикам, чтобы снять еле заметную алую ленточку и распустить волосы. Видя её черепаший темп, Странник недовольно вздыхает и берёт дело в свои руки. Через десять минут Ваня уже была готова ко сну — переодета, с родной плюшевой игрушкой. Пока Ваня «плавала» в мыслях, гадая, что сегодня ей приснится, Странник всё возился и возился над чемоданом: хмуро бормотал что-то себе под нос, со звяканьем перебирал вещи. Ваня хоть и плавилась от сонливости, но заметила, что её папа тоже еле стоит на ногах. Казалось, что при любом его движении силы покидают его тело, лицо всё белеет и белеет, а под глазами свинцовые синяки тяжелеют. И загадку резкого ухода из дома, и странного поведения родителей девочка понять не могла. Наверное, она даже забудет про это: после хорошего сна её память чудесным образом стирается…
— Так, давай спать. Ночь на дворе, — Ваня вздрогнула: резкий голос папы врезался в затуманенный разум, точно штырь. — Камин ещё плохо согрел комнату, так что если станет холодно — зови меня, ладно?
— А ты? Ты не будешь спать со мной?
— Нет, я должен… — он отвёл взгляд, — отойти к папе. Просит помочь с делами.
Ваня поджала губы. Она сердцем чувствовала, что папу что-то беспокоит, но спросить она отчего-то не могла. Ну и ладно, значит ее это касаться не должно — судьба так решила. Широко зевнув, она зарылась в тонкое одеяло, откинулась назад и тихо пискнула, потому что её подушка была холодной. Странник с тенью улыбки снял своё хаори и накрыл Ваню.
— Я потом приду к тебе, обещаю. Переночуем тут, и завтра домой, там и позавтракаем если, конечно, ты не успеешь быстро проголодаться. Я знаю твой аппетит, — Странник, пожалуй, единственный раз за вечером, искренне улыбнулся.
Душа успокоилась, и вскоре Ваня, тихо сопя носиком, спала, слабо дрожа от холода.
— Ты запомнил их лица? — тихо спросил Чайльд спустя минуту тишины. Он подпер подбородок тонкими руками, от чего был похож на судью в момент серьёзного собеседования.
Странник и Тарталья сидели в другом кабинете, где единственным источником света было крошечное солнышко свечи. Вся комната залилась чёрным цветом ночи; на стенах залегли глубокие тени. Был виден только стол, на котором хаотично раскинулись исписанные бумаги. На некоторых были слова, на других просто быстрые волны, вместо нормальных букв, а на иных и вовсе чёрные лужи чернил. Странник сидел рядом с Тартальей, скрестив руки. В его опустошенных глазах, будто в стекляшках, отражалось пламя свечи. За окном выла настолько суровая метель, что снег на бешеной скорости врезался в окна.
— Я не сумел их нормально разглядеть, — так же тихо ответил Странник. — Единственное, что я заметил — их красные вышивки на плечах. И всё.
Тарталья нахмурил брови.
— Значит, они просто ходили мимо дома и что-то искали?
— Верно.
— Худо дело, — Тарталья глубоко вздохнул, облокотился на стул. — Показаний мало, вряд ли сможем опознать, какое это движение. Какие у них цели разузнать, ясное дело, тоже не в силах, — он прикусил язык, заметя разочарованное лицо Странника. А потом спешно добавил: — Но ты молодец, что среагировал вовремя. Останьтесь вы там, вряд ли кто живой сейчас был, — на этих словах уголки губ Тартальи дрогнули.
Странник тяжело вздохнул, поправил своё кимоно и посмотрел на Тарталью взглядом, полным тяжести, усталости и непонимания:
— Как долго это будет продолжаться?
— Пока мы не подавим все группировки среди народа, что против Царицы. Сейчас, в неспокойное время, революционеров и их кружков полно. Так что…
Они резко замолчали, чувствуя, что в комнате есть кто-то ещё. Разом оглянувшись, Странник с Тартальей с холодным ужасом заметили, что в дверном проёме стоит Ваня. В руках она сжимает свою игрушку. Глаза её почти слиплись, платье во сне сползло и волочилось с ней по полу. Встрепанная, как мартовский воробей, она, кажется только-только проснулась.
— Ваня? Что ты тут делаешь? — с дрожью в голосе спросил Странник.
— В комнате холодно.Ты сказал, что если вдруг что-то произойдет, то…
— Да, помню. Подожди, я скоро приду.
Ваня кивает и шлёпает обратно в темноту. Странник встал и направился в выходу, как Чайльд его остановил:
— Я не знаю, когда всё это закончится и как. Я не могу обещать, что они отстанут от нашей семьи, ведь к моей они тоже наведывались явно не чай пить. Но я могу пообещать одно: я кровь за вас свою пролью. Понимаешь?
Странник загадочно прикрыл разноцветные глаза.
— Пойму, — прорезался его голос через пару секунд. — Но только запомни главное: жертв нам сейчас не надо. Я не хочу терять мужа, а Ваня вряд ли мечтает жить без отца, даже не смотря на то, что она… — и Странник замолкает.
Тарталья понимающе кивает. Его рука мягко гладит чужую щеку; усталое лицо Тартальи теплеет. Словно кот, Странник трётся об руку Чайльда, после чего с довольным вздохом тает в его крепких объятиях. Ему давно не хватало признаков любви. Последние дни ужасно напряжённые, смятые, как лист бумаги. Странник постоянно на ногах, то и дело бегает от подозрительных людей вместе с Ваней на руках. Странник мечтает, чтобы такая маленькая минута блаженства длилась вечность.
— Я пойду улажу ещё одно дело, а ты ступай к Ване, хорошо?
— Да. Только долго не засиживайся — тебе тоже нужен отдых.
На этой ноте они разошлись. Освещая себе путь свечкой, Странник вернулся к дочери. Она завернулась в одеяло как гусеница, ожидая отца. Странник поставил свечу на ближайший стол и направился тормошить угли в камине. Запорхали искорки, языки пламени царапали кирпичную трубу. После Странник подсел к Ване, накрыв её ещё двумя пледами, что нашёл из чемодана, и затем мягко обнял ее, напевая под нос мелодию. Ваня с наслаждением слушала его пение, треск дров в камине и дикий ветер за окном. Странник словно делился с Ваней своим телом.
Неожиданно, Ваня распахнула свои глаза и спросила:
— Пап, а рево… Революнеры — это кто?
У Странника горло холодом перехватило. Он глянул на Ваню — та сидит и невинно хлопает глазками. «Значит, все-таки кое-что подслушала», — виновато проносится в его голове.
Ваня опустила взгляд на камин. Она подумала, что папа её просто не услышал, а потом раздался стойкий, но такой волнительный ответ:
— Революционеры — люди, совершающие переворот, они открывают что-то новое в какой-нибудь области. В науке, например. Но революция — не всегда хорошо. Иногда революционеры… И убить могут, — на этих словах Странник прикусил язык. Рано ещё Ване о таких ужасных вещах говорить. — Чаще революционеры против своего правителя идут, так что…
Говорить Страннику мешает комок в горле. Странное чувство давит на плечи. Его брови ломаются в тревожно-нервной линии, глаза сразу пустеют.
— Ваня, — сдавленно обращается он к дочери, — пообещай, что никогда не пойдёшь против Царицы.
— Обещаю…
— Ты правду говоришь?
— Да, — так же тихо отвечает она. У них со Странником связь такая: тревожно ему — тревожно и Ване.
За окном бушует метель, в воздухе витает запах воска и горящего дерева. Ваня уже крепко спит, обнимая свою игрушку. А Странник всё сидит в своих тревожных, смутных мыслях, и глаз он не сомкнет до самого рассвета