Глава 18
Наутро мы с отцом оба делали вид, что вчерашних событий и тягостного разговора попросту не было. Поначалу ещё оставалась какая-то напряжённость, но постепенно, со временем, всё вошло в свою колею, и мы снова стали друзьями. В наши отношения вернулась прежняя лёгкость. Мы могли смеяться и перебрасываться шуточками. Вот только в душе у меня поселилась грусть. И я всё чаще чувствовала одиночество и отчуждённость.
Прошёл октябрь, зарядили долгие тоскливые ноябрьские дожди.
Папа по-прежнему много работал, но с Татьяной Викторовной, кажется, больше не встречался. По крайней мере, я не слышала разговоров с ней по телефону, когда отец находился дома.
София лучилась счастьем. Подруга удивительно похорошела, сделала модную стрижку, изменила стиль одежды и стала очень женственной, привлекая к себе взгляды противоположного пола. Я же, наоборот перестала пользоваться косметикой, волосы стягивала в хвост на затылке, а носила исключительно джинсы и старую кофту с капюшоном. Мне стало всё равно, как я выгляжу. И ни чьи замечания не смогли бы этого изменить.
Не могу сказать, что я завидовала, но, когда видела Софию с Сашей, державшихся за руки, хотелось развернуться и пойти в другую сторону. Но подруга, как назло, чувствовала благодарность за своё теперешнее счастье и словно сговорилась с Барчуком устроить мою личную жизнь.
Меня знакомили с друзьями, приятелями, хорошими знакомыми, даже с одним соседом. Мне никто не нравился. По большому счёту, я не выделяла отдельных лиц в этой череде парней.
Казалось, что вместе с природой я впадаю в зимнюю спячку. Становлюсь замедленной, ленивой и почти равнодушной.
С Ярославом мы каждый день встречались в школе, но делали вид, что не знакомы друг с другом.
Пару раз Мария Анатольевна пыталась отправить нас вместе на журналистское задание, но мы оба так активно искали причины для отказа, что она сдалась. И чаще я отправлялась фотографировать одна или вместе с нашей старостой.
Оля оказалась невероятной болтушкой. И, на мой взгляд, это было достоинством. Она не замечала, что я не участвую в разговоре, а лишь «угукаю» или хмыкаю в нужных местах. А то и невпопад.
Мне её болтовня нисколько не мешала. Я воспринимала её как радио, белый шум, который служит лишь фоном, и не старалась особо вслушиваться в смысл произносимых слов.
Наступил декабрь. Снега всё не было. Температура продолжала оставаться плюсовой. И для меня, привыкшей к питерским холодным грязно-снежным зимам, это казалось странным и непривычным.
Звонок телефона застал меня по дороге на остановку. Сейчас, когда почти непрекращающийся дождь покрыл большинство улиц чавкающей грязью и лужами, я добиралась в школу на маршрутке.
Звука я не слышала, почувствовала вибрацию телефона в кармане джинсов. Чтобы достать его, пришлось перекинуть зонт в другую руку.
На экране высветился номер Татьяны Викторовны.
– Алё, – я внутренне напряглась, не зная, чего ожидать от этого звонка.
– Саша, привет, – раздался в трубке тихий голос Милены.
– Привет, мелкая, – я удивилась, а ещё больше обрадовалась, только сейчас понимая, как соскучилась по этой девочке. – Как ты поживаешь?
– Почему ты больше не приходишь? Я давно уже вернулась домой! Ты больше не хочешь со мной дружить? – Милена не позволила себя сбить с намеченного пути. А звонила она, явно, для того, чтобы высказать накопившиеся обиды.
– Зайка, я очень хочу с тобой дружить, но... – что именно «но» объяснить пятилетнему ребёнку я не могла, потому что и сама до конца не понимала, почему нам нельзя видеться.
– Ты поссорилась с мамой или Ярославом? – не отступала она.
– Нет... – ведь я не ссорилась ни с кем из них? Можно ли назвать ссорой то, что произошло между мной и её братом? А между моим отцом и Татьяной Викторовной?
– Тогда я не понимаю! – Милена уже кричала в трубку. Её детский разум, ещё не ведающий препон и запретов взрослой жизни, недоумевал. Впрочем, в этом я и сама недалеко от неё ушла.
Ответить ей мне было нечего, поэтому я задала свой вопрос:
– Мама знает, что ты взяла её телефон? – когда я была няней Милены, у неё не было своего мобильника. Татьяна Викторовна считала, что она ещё слишком мала для этого.
– Нет... – призналась девочка спустя несколько секунд молчания.
Татьяна Викторовна редко оставляла свой телефон без присмотра. Значит, Милена проявила немалую смекалку, чтобы остаться с ним наедине и найти мой номер.
– Я хочу с тобой увидеться... – её голос звучал жалобно. Мне стоило большого труда сохранять спокойствие.
– Зайка... – как ей всё это объяснить? – Надо спросить разрешения у твоей мамы.
– Она не разрешит... – голос становился всё тише. И я поняла, что она вот-вот заплачет.
– Что-то случилось, зайка? Тебя кто-то обидел? – сердце кольнула острая ледяная игла нехорошего предчувствия.
– Мне не нравится новая няня... Она злая...
– Новая няня тебя обижает?
– Нет... Она меня не любит...
Конечно, это мало что объясняло. Нужно было поговорить с Татьяной Викторовной или Ярославом. Но я понимала, что меня вряд ли будут слушать. Да и как бы я задала подобный вопрос?
– Зайка...
– Мама идёт, – шепнула в трубку Милена и отключилась.
Я забралась в подошедшую маршрутку. В душе было так же сыро и пасмурно, как и за окном. Я успела привязаться к девочке, этот разговор оставил тягостное впечатление.
Чувствовала себя виноватой. Но что я могла сделать?
Уроки тянулись невыносимо медленно. К тому же я ни на чём не могла сосредоточиться. То и дело поглядывала на Ярослава, размышляя, как бы к нему подойти и начать разговор на интересующую меня тему.
Выходило весьма жалко:
«Привет. Ты знаешь, твоей сестре не нравится новая няня, я хочу вернуться.
Ты уверена, что хочешь быть рядом с ней, а не со мной?»
Так и слышу его презрительный голос, вижу снисходительный взгляд, насмешливо изогнутую бровь.
Ну уж нет. Нужно придумать какой-то другой способ. Менее болезненный и унизительный.
И всё-таки я задержала взгляд на Ярославе. Какой же он красивый... Логинов что-то рисовал на листке бумаги. Вид у него был отрешённый и задумчивый. На лбу даже с моего места были различимы две глубокие вертикальные складки.
Кристина так и не заняла стул рядом с ним, по-прежнему сидела на первой парте со старостой. Может, поэтому он расстроен? Страдает из-за их разрыва?
Неожиданно Ярослав поднял голову и посмотрел прямо на меня. Наши глаза встретились. На какую-то долю мгновения. Короткий миг. Потом я поспешно отвела взгляд, опустила голову так низко, что ещё немного и смогла бы провести носом по парте. Сердце билось в сумасшедшем ритме.
Зачем он на меня посмотрел? Чтобы показать, что не стоит на него пялиться? Или и сам осторожно следил за мной?
От последней мысли сделалось тепло. Но я тут же прогнала дурацкую надежду. Глупости всё это. Не стоящие внимания глупости. Глупости и точка!
До конца уроков я больше не смела поднять взгляд. Выдерживала угол поворота головы ровно девяносто градусов по отношению к плечам. Шея задеревенела. Казалось, стоит лишь на миг ослабить силу воли, и голова сама повернётся в сторону Логинова. Глаза вопьются в его лицо с огромной надеждой, что и он тоже смотрит на меня.
Нет, ну не идиотка ли я? Что за ерунда творится в моей голове? И как мне навести порядок среди этого хаоса мыслей о Логинове? Тем более что я собиралась думать о его маленькой сестре. О том, как помочь ей. А вместо этого опять питаю пустые иллюзии...
Отец доходчиво объяснил, что этот парень не для меня. Ведь таких наивных глупышек, как я, Логиновы, не разжёвывая, глотают на завтрак, обед и ужин.
Но как объяснить это чему-то внутри меня, что робко выглядывало каждый раз, стоило ощутить присутствие Ярослава поблизости?
Вечером я решилась поговорить с отцом.
За ужином, который сегодня был прост и сытен – запечённое мясо и жареный картофель.
– Пап... – последовала долгая пауза, так как оказалось, что слова, которые я так долго подбирала для этого разговора, внезапно куда-то исчезли.
– М-м? – промычал он вопросительно, оторвавшись от книги, когда продолжения так и не последовало.
– Мне сегодня позвонила Милена... – снова пауза. Я вяло ковыряю вилкой зажаренную до аппетитной корочки картошку.
– Мне что, вытаскивать из тебя слова клещами? – отец откладывает книгу в сторону и смотрит на меня. Похоже, мне удалось отвлечь его внимание от детектива.
Набрала полную грудь воздуха и решилась, словно нырнула с разбега в холодную воду:
– Можно я снова буду сидеть с ней? Поговори с Татьяной Викторовной, пожалуйста. – зачастила, вываливая всё сразу, чтобы он не успел остановить. – Милене плохо. Одиноко. Ей не нравится новая няня. Да и я тоже скучаю по ней. Обещаю, что к Ярославу это не имеет никакого отношения. Я к нему даже не буду подходить. Вообще не стану смотреть в его сторону...
По выражению его лица я поняла, что ничего у меня не выйдет.
– Саш... Боюсь, что это невозможно. Татьяна и я... У нас сейчас несколько напряжённые отношения. Вряд ли она станет меня слушать. Да и видеть тебя рядом ей вряд ли будет приятно...
– Вы расстались? – это было скорее утверждение, чем вопрос. Я ведь уже и так это поняла.
– Можно и так сказать, – не стал вдаваться в подробности отец.
– А как же Милена?
– Если новая няня её обижает, я позвоню Татьяне, – пошёл он на компромисс. – Но только если девочку действительно обижают.
– Нет, – не стала врать я. – Милена сказала, что няня её не любит. И она скучает по мне. Мы привязались друг к другу...
– У Милены есть мать, которая лучше нас с тобой знает, что хорошо для девочки. Дети быстро привязываются к тем, кто проявляет к ним тепло и заботу. Скоро она привыкнет к новой няне и забудет о тебе. Советую сделать то же самое. Спасибо за ужин.
Он ушёл, забрав книгу, зажимая пальцем место, на котором остановился. Сейчас отец уляжется на диване и погрузится в захватывающие приключения очередного детектива, выдуманного Чейзом.
А я осталась на кухне с грязной посудой и мыслями о маленькой девочке, которая чувствовала себя одинокой. Может быть, даже в этот самый момент.
Мне казалось, что в чём-то мы с Миленой похожи. Мы обе чувствовали себя лишними в собственных семьях. Наши матери не баловали нас нежностью и вниманием, строя свою жизнь и карьеру. Наверное, поэтому нас так быстро связала взаимная симпатия и дружба.
Я вымыла посуду и включила телик в гостиной. Пощелкала пультом, перескакивая с канала на канал. Наткнулась на боевик, где как раз шёл уличный бой между плохими парнями и хорошими. Хорошие погибали один за другим, лилась кровь, гремели взрывы. Я отвлеклась от грустных мыслей и стала сопереживать экранным героям.
Вскоре ко мне присоединился отец. Растянулся на диване, подбадривая «наших» громкими выкриками. Когда плохие наконец были побеждены, он сжал мои плечи, чуть встряхивая, и поцеловал в щёку. Быстро и легко, скорее, оцарапав отросшей щетиной.
– Всё-таки здорово, что ты приехала! – он ещё раз сжал мои руки и поднялся с дивана. – Спокойной ночи, дочь.
– Спокойной ночи, пап... – улыбнулась ему вслед.
А может, я выдумываю все эти переживания? И Милена тоже. Нас обеих любят. Пусть не всегда так, как нам хочется. Но любят. Так, как умеют.