Глава 20
Юля
— Детка, давай поговорим спокойно.
— Я и спросила тебя спокойно! — кричу я. — Какого черта ты здесь забыл, Федор?
— Приехал по работе.
— Какой еще работе?
— Бизнес-форум. Я постоянно на них езжу. Помнишь?
— Допустим. Почему именно в этот отель?
— Так получилось.
— Врешь!
— Ладно, потому что я соскучился, — разводит руками рыжеволосое недоразумение из моей прошлой жизни. Я морщусь, как от кислого лимона.
Прямо гребаное дежавю! Утро, отель, халат и мужские тапки на пять размеров больше моего скромного тридцать восьмого. Только я на этот раз не настолько труслива, тупа и наивна, какой была два года назад. А еще у меня есть Даня. Мой Даня!
— Юляш, — мнется Федор. — Я тебе звонил и писал. Я хотел с тобой поговорить. То, что ты видела, я и Настя… да это просто недоразумение. Ты не понимаешь!
— Это ты не понимаешь, насколько жалко это звучит.
— Детка…
— Не “деткай” мне!
Федор делает новую попытку поймать меня в свои объятия. Я отталкиваю его в грудь. Для пущей убедительности вскидываю колено, замахиваясь. Предупреждаю грозно:
— Не подходи ко мне! А то лишу вас с Настенькой-радиовойска возможности иметь потомства. Что, может быть, и к лучшему. Такие, как вы, размножаться не должны.
— Дет… Юль, да это все было не серьезно!
— Ты ей язык в рот по самые гланды засунул!
— Это был всего поцелуй. Один!
— Для меня этого было достаточно.
— У нас больше ничего не было, клянусь. С кем не бывает?
— Со мной, Федя! — округляю от такой наглости глаза. — Со мной не бывает!
— Мы всего лишь сходили в бар.
— Всего лишь?!
— Ты уехала, мне стала скучно, а тут Настя. Мы просто поболтали и выпили. Настя немного захмелела и полезла целоваться…
Федор мямлит, а у меня все быстрее растет желание приложить ему по голове вот той красивой огромной напольной вазой. А в задницу запихать колючий гербарий! Или лучше кактус. Здесь есть кактус?!
— То есть ты не виноват, я правильно поняла? — киваю. — Это все Настя. А ты, естественно, как благородный рыцарь, не смог отказать даме? — язвлю. — Весь такой белый и пушистый?
— Да! То есть нет! То есть… Детка!
Я фыркаю. Идем по классике: это не я, это не со мной, это она виновата. Злодейка! Она на меня набросилась и обесчестила. Сама на член запрыгнула и как давай скакать! И вообще, это ничего не значит. Я люблю только тебя. Ты у меня одна. И на всю жизнь.
Нет уж. Спасибо. Увольте. Не надо мне такой жизни. Лучше вообще без мужика, чем с таким, как Федор. В глаза одно, а за спиной плевки вслед. Я, может, и труслива, но гордость у меня имеется. И я не позволю этому мерзавцу по ней потоптаться своими грязными ботинками. Снова!
— Юль, давай хотя бы выпьем кофе?
— Пей кофе со своей Настей! — оглядываюсь. — Где она, кстати? Тоже приехала?
Сейчас я подрехтую ее холеное личико и сделаю модную прическу — «сочинский выщип» называется. Чисто для профилактики. Коза драная!
— Нет, я один.
— Хоть в чем-то ты стабилен. Небось, в каждой командировке ты от меня «просто в бар ходил»?
— Давай обсудим все спокойно? Ты тоже не так идеальна, какой хочешь казаться.
— Я, прости, что? — охреневаю вконец от такой наглости.
— Я звонил тебе вчера.
— И? Я заблокировала твой номер.
— Я набирал с номера друга. Но трубку взял какой-то мужик. Кто это был? — встрепенувшись, как почувствовавший свою важность петух, сжал губы Федор. Меня не проняло. От слова совсем.
— Мужик?
Даня? Мой телефон был у него, пока мы с девчонками горланили песни в баре. Удивительно только то, что Милохин не рассказал мне об этом. Но это уже другая история и другой разговор. Серьезный такой. Предположительно с криками и руганью. Он у меня обязательно получит строгий выговор и ссылку на диван в гостиной. В гордом одиночестве и без подушки! Что за самоуправство?
— Мужик, Юль. Мужик. Так что ты тоже… хороша. И я готов тебе это простить, между прочим.
— Т-ты, прости, что?
Нет, беру свои слова обратно. Вот теперь я охреневаю окончательно! Настолько, что глаза застилает красная пелена, а из ушей начинает валить пар! Уровень злости резко перепрыгивает все мыслимые и немыслимые пороги. До трясучки в руках и скрежета челюсти!
— Ну-ка повтори, — щурюсь я и наступаю. — Что ты сказал?
Шаг.
Еще шаг.
Федор бледнеет и отступает.
Назад.
И еще назад.
— Я… простить. Прощу. Тебя. Готов.
— Федя, беги, — говорю, закатывая рукава халата.
— Ч-что делать?
— Бежать! — кричу и хватаю с кофейного столика какой-то потертый журнал с лицом Скарлетт Йоханссон на обложке. Замахнувшись, от души швыряю его в сторону рыжеволосого наглеца, который, видите ли, меня готов простить! Меня! Идеальную, всепонимающую, всепрощающую и самую верную из всех верных меня!
Я его убью.
Нет, сначала я его побью…
А потом убью!
Федор пускается наутек.
Я за ним.
Посетители бизнес-форума и гости отеля останавливаются на месте, с удивлением наблюдая за этой картиной. Я хватаю под руки все, что способно если не убить, то причинить нестерпимую боль, и швыряю, швыряю, швыряю! Журналы, подушки, настольные вазы. Один раз даже, кажется, в голову бывшего полетела чья-то сумочка.
В лобби отеля начинается настоящий хаос и какофония! Администраторы кричат. Охранники мечутся, не зная кого из нас ловить. Швейцарцы зачем-то бегают с сумками. Крики, писки, смех и вой. И прекращает все это безобразие, угадайте, кто?
В тот момент, когда моя рука тянется к тапке — за неимением других потенциальных орудий убийства — меня со спины хватают чьи-то руки. С хохотом отрывают от земли. Но даже это меня не оставляет. Я продолжаю болтать ногами и молотить по воздуху руками, крича Федору в спину:
— Можешь теперь совать свой язык и другие, кстати, не особо выдающиеся и талантливые части тела, куда хочешь и когда хочешь! Понял?!
— Ты ненормальная! — визжит Федя.
— Да! — кричу я.
— Тш-ш-ш, — слышится рокочущий смех за спиной. — Хватит. Все.
— Катись отсюда колобком куда-нибудь в соседний резорт, Федор!
— Сумасшедшая!
— А твоя Настя тупая! До сих пор не может запомнить, что ты айтишник, а не финансист!
— Истеричка!
— Сам дурак!
— Карамелька, — ржет Милохин, удерживая меня на весу, — тут дети. Тихо.
— Да мне п… — мой рот закрывает широкая горячая мужская ладонь.
Федор подлетает к двери. Неловко врезавшись лбом в стекло, отлетает от него. Матерится. Заковыристо так, что мне и не снилось.
Я же настолько взбешена, что не могу даже оценить этот нелепейший жест бывшего, чтобы от души над ним посмеяться. Не успеваю прийти в себя, а он уже пулей вылетает из отеля. Бежит так быстро, что любой спринтер бы позавидовал. То-то же!
— Пусти меня! — дергаюсь я, когда шум вокруг стихает, а зрители медленно начинают расходиться. — Поставь меня на ноги! — вырываюсь из загребущих лап и оборачиваюсь.
Милохин ржет. Откровенно и во всю свою нагло-довольную морду.
Я зло сдуваю с лица прядь, упавшую на глаза, и рычу:
— Хватит ржать! К тебе у меня тоже есть разговор!
— Мне тоже бежать? — веселится Даня, подмигивая.
— Беги. Но тебя это точно не спасет.
Даня
Идет…
Моя грозная малышка!
Шуршит большими тапками в сторону лифта. Сжимает кулачки. И раз за разом хмуро поглядывает в мою сторону.
Я улыбаюсь, как умственно отсталый.
Принцесса закатывает глаза и продолжает, гордо выпрямив спину, шествовать по лобби отеля, как гладиатор, в неравном бою сразивший льва. Ей только меча в руках не хватает. Народ перед ней и так, как море перед Моисеем, расступается. Кто ржет, кто фыркает, а кто восхищенно аплодирует.
Да, даже такие есть. В основном барышни. Видать, солидарность и прочие девчачьи штучки. Очень похоже, что в душе каждая вторая мечтает навешать хороших люлей своему бывшему. Не у всех духа хватает. И сил. А этой хватило. И того, и другого.
Моя девочка! Горжусь!
Я покорно иду за Карамелькой следом. Шаг в шаг. Так же молча захожу в лифт. Понимаю, что мне сейчас тоже прилетит за какие-то “грешки”. И даже догадываюсь, за “какие”. Но подпираю задницей стенку кабины и еще ярче лыблюсь во все тридцать два.
Юля нажимает кнопку нашего этажа и бурчит:
— Чего?
— Ничего.
Мое сексуальное взбешенное облачко. Моя пантера! Свет моих очей и персональное солнце моей Вселенной. Ванильно? Да похрен!
Ох, как этот рыжий бежал. Как торопился! Чуть башкой не протаранил стеклянные двери. Кирпичей в штаны точно наложил достаточно. Классную взбучку Карамелька ему устроила. Бодрящую! Хотя я бы и сам перебздел, увидев Гаврилину в полном невминозе и с таким диким взглядом, обращенным в мой адрес…
Я вообще не сразу сообразил, что происходит. Только натянул спортивные штаны, когда мой мобильник ожил звонком от администратора Александры. Ответил. На заднем плане ржач, вой, визги и шум. Девушка начала быстро тараторить и сбивчиво что-то объяснять. Честно? Я не понял ни хера! Кроме того, что моя “невеста” громит лобби и кого-то убивает. И этот кто-то — рыжий, худощавый и неприятный на лицо тип. Картинка сложилась моментально, как два и два.
Выбегал я из номера так быстро, что чуть не вынес дверь. Торопился, едва ли не перемахивая разом через пять ступенек. Летел вниз по лестнице на первый этаж. К месту действия прибыл в тот момент, когда моя кудрявая драконесса потянулась к тапке, собираясь зашвырнуть её в голову своему бывшему айтишнику. Будь там туфелька с каблуком поострее и подошвой потяжелее, я бы ее не тормозил. А что? Может, от удара мозги этого болвана встали бы на место. Но мягкой отельной тапкой такую тушу не прибьешь. Пришлось остановить. Но поржал я знатно.
И до сих пор не могу успокоиться. Это уже истеричное.
А Гаврилина — кремень! Выходит из лифта и дефилирует к номеру, каждым своим шагом демонстрируя раздражение. Замирает у двери, складывает руки на груди и ждет. Пока я открою.
Я открываю. Галантным жестом пропускаю ее вперед. Но в зачет мне это не идет и, как только дверь за нами закрывается, слышу злобное шипение:
— Милохин, да ты совсем офонарел!
— Протестую! — вскидываюсь я. — Где доказательства?
— Ты копался в моем телефоне!
Мое облачко топает ножкой. Я мысленно вою. Я так и знал. Эта гнида успел нажаловаться. Прятаться за бабскую юбку — это же так по-мужски! Нет, все-таки надо было его догнать и дать хорошего пинка. Зря так быстро отпустили.
— Кто тебе такую чушь сказал, Карамелька? — включаю дурака.
— Угадай с трех раз, — щурится моя пантера.
— Пф! И ты ему поверила?
— А мне не верить? — заламывает бровь Карамелька. — Что ты решил за меня заступиться — не верить?
Хороший вопрос.
Я вскидываю руки:
— Так, подожди. Давай разберемся, что конкретно тебя злит? Что я послал твоего бывшего на хрен и сказал, чтобы он больше на твоем горизонте не маячил. Или…
— Или! Ты полез в мой телефон. Без спросу.
— Я не хотел, — вру. — Честно. Оно само.
— И ты ничего мне об этом не сказал!
— А сказать хотел.
— Тоже честно?
— Еще бы! — фыркаю я.
Карамелька качает головой:
— Ты еще и входящий удалил, да?
Я пожимаю плечами:
— Допустим, было дело.
— Что за самоуправство?
— Так получилось. Не злись, — я ловлю Гаврилину в кольцо рук.
Она брыкается и вырывается.
— Злюсь! — бурчит, надув губы. Свои сладкие, соблазнительные, карамельные губы. К которым хочется от души так… присосаться своими и никуда не отпускать. Завалиться в кровать, из которой мы недавно выбрались, и выбить из ее милой головки все обиды и душнилу Фёдора. Особенно последнего!
Какая нахрен бизнес-встреча? Какая, к черту, командировка? Плевать. Работать будем после. У нас тут практически медовый месяц в самом разгаре!
— Как я могу тебе после такого доверять? — ворчит моя коза гонористая.
— Запросто! — тянусь за поцелуем.
Зараза клацает зубами у меня перед носом:
— Откушу!
— Я хотел как лучше, Юль.
— А получилось?
— Как всегда?
— То-то же! Я не бесправная кукла, — выдает моя девочка обиженно, — мне очень приятно, что ты заступился, но делать это молча ты не имел никакого права!
— Понял, принял, виноват. Что поделать, если рядом с тобой я дурею и тупею? Готов глотку перегрызть любому. Клянусь.
Гаврилинс складывает руки на груди, повисая у меня в объятиях. Смотрит исподлобья:
— Точно?
— Еще бы! — снова фыркаю. — Иди сюда! Докажу.
— Мы опаздываем. Нет времени на доказательства…
— Да плевать! — сжимаю ее в тисках, Юля задумчиво покусывает губы.
Медленно-медленно уголки начинают подрагивать и расползаются в хитрую улыбку. Я, поймав момент, обхватываю ладонями румяные щечки и впиваюсь поцелуем.
Моя девочка хохочет мне в губы. Я тесню ее к нашему “аэродрому”, куда мы, наконец-то по-взрослому слившись, “приземлимся”. Юля пытается брыкаться и протестовать. Залечивает мне что-то про неприлично, некрасиво и так нельзя. Я не слушаю. Заваливаю ее на кровать. Наваливаюсь сверху и зацеловываю. Везде, куда могу дотянуться. Стягиваю халат, избавляюсь от штанов. Даю волю своей эротической фантазии, которая вытворяет с ней все, что утром Карамелька мне вытворить не дала…
Беру по полной! Долго, не нежно и со вкусом. До хрипов, криков, истошных вздохов и полного бессилия. Люблю ее во всех возможных позах. Довожу до сногсшибательной разрядки. Сам развалившись на куски от накрывшего бешеного оргазма. Залюбливаю до такой степени, что первое, что слышу от Карамельки “после”:
— Нам нужно… пойти в зал…
Я скатываюсь с нее, заваливаясь рядом. На постель. Хриплю:
— Зачем это?
— У нас слишком много лишней энергии.
— И что?
— Она мешает нам работать!
— Чушь. Бред. Фигня!
— Нам нужно ее сбросить.
— Я знаю другой прекрасный способ вместо убийственного тягания железа, Карамелька.
— Знаю я твои способы, — фыркает мое облачко. — Мы уже стерли все, что можно и нельзя. До костей!
— Неправда. Там еще, — хватаю ее за попу, — все нормально. Туда мы еще не добрались…
— И не надейся! — хохочет Юля, отползая от меня по кровати. — Надо собираться. У нас тридцать минут! Кстати, Даня…
— М-м-м?
— А мы всегда предохраняемся?
Хороший вопрос. А главное, своевременный. Совершенно не по-взрослому, конечно, но рядом с Гаврилиной мозги отшибает напрочь, и я частенько забываю об элементарных вещах. Контрацепции, например. Башкой вполне понимаю, к каким это может привести “последствиям”. Но, честно говоря, они меня ни разу не пугают. У меня в голове уже все решено. Разложено по полочкам. И расписано по годам. Я буду очень не против, если через семь с небольшим лет наш ребенок пойдет в первый класс. Самонадеянно и эгоистично? Вероятно. Но какой есть. Поэтому все, что я делаю в ответ на этот вопрос, — тяну:
— Ну-у-у…
И затыкаюсь, заваливаясь головой на подушку. Карамелька подскакивает на постели и таращит на меня глаза:
— Что значит “ну-у-у”?
— Было пару раз. Без презервативов.
— И-и-и?
— Что “и”?
— Мы же… не же… ты же не устроил мне залет, да? Скажи, что не устроил!
— Это мы узнаем примерно недели через три-четыре, — улыбаюсь.
Га-ври-ли-на зеленеет, бледнеет и тут же багровеет. Рычит испуганно:
— Даня, не шути так! — требует, заехав мне кулаком в плечо. — Мы не можем стать родителями! — жмется к краю кровати, кутаясь в покрывало. — Не можем, — повторяет, как в бреду.
— Почему? — пожимаю я плечами. — Почему нет?
— Да потому… — хватает ртом воздух девчонка, — потому что это нужно обсуждать! К этому нужно готовиться! Морально. И физически. А еще… — пыхтит, — еще мы даже не женаты. Вот! Я категорически против ребенка вне брака!
— В чем проблема? — опираюсь я на локти, приподнимаясь.
— В смысле, “в чем”?
— Давай поженимся.
Карамелька захлопывает рот и теряется. Смотрит на меня странным, нечитаемым взглядом. То ли все еще паникует и боится, то ли уже оценивает степень моего здравомыслия. Последнее, кстати, покинуло меня еще в той усадьбе. Бесполезняк.
— Давай поженимся? — повторяю. — Я люблю тебя — это мы выяснили. Ты любишь меня — это тоже решили. Так почему нет? Выходи за меня, Гаврилина?
Решение не то, чтобы спонтанное, но предложение молодой, красивой, шикарной девушке точно делают не так. Лежа голыми в постели, без кольца. И я вполне бы понял, если бы Юля нахмурилась и послала меня на все четыре стороны прямо здесь и сейчас. Так мне и надо, мудак неромантичный!
Но Гаврилина только удивленно спрашивает:
— Когда?
— Да хоть завтра!
— Завтра никак, — вздыхает, — у меня нет паспорта. Я его потеряла, помнишь?
Я сжимаю челюсти. Паспорт. Точно. Дерьмо!
Вздыхаю.
Ох, сейчас меня ждет очередной трындец…
Скатываюсь с кровати и лезу в свою дорожную сумку. Нахожу в одном из потайных карманов документ Гаврилиной и, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, разворачиваюсь к Карамельке.
— Есть. Я его украл.
Три…
Два…
— Даня, твою мать!!! Я тебя убью…
— Просто помни, — вскидываю я руки, — что, возможно, нас в этой комнате уже трое и тебе со мной еще идти в ЗАГС… Ю-юль!