Кровавый Омут [ЗАКОНЧЕНО]

— Я уверен, что песик счастлив, что его хозяин вернулся. Верно, Чуя?

Ладони потеют. Он весь потеет. Слишком жарко, у него кружится голова. Мир перед ним начинает танцевать лезгинку. Почему эта скумбрия расплывается? Что у него с лицом? Кажется, Дазай хочет ему что-то сказать? Земля резко уходит из под ног. Он падает в блаженную темноту.

— Кажется, наш Чу-Чу слишком переволновался. — Дазай смотрит на распластавшееся по асфальту тело. — Ну ничего. У нас с тобой будет еще много времени, чтобы все наверстать. — Лицо резко становится серьезным. — Хочешь ты этого, или нет.

***

Он уже минут десять лежит не шевелясь. Почти все что может болеть — болит. Приходится держать голову на подушке, чтобы не мешать каким-то фазанам, которые там ходят. И это пугает и удивляет его, одновременно. Серьезно, приснится же такое! Нет, конечно проще пересчитать сны без Дазая, но все же. Это было слишком реалистично. И слишком страшно.  Мда, пожалуй, слишком много слишком, для одного сна.

Чуя не открывая глаз, стараясь сделать минимальное количество телодвижений, аккуратно тянется рукой вправо, чтобы нащупать поверхность тумбочки, где рядом с ночником лежит пачка с обезболом. Рука тянется, но он может нащупать лишь пустоту. Да где эта чертова тумбочка?! Она же стоит почти вплотную к кровати!

Он резко садится. Кажется это было не самым лучшим решением, так как всё его наполнение резко перемешалось внутри, почти моментально возвращаясь в первозданный вид. Боль усилилась. Чуя резко распахивает глаза.

— Бляяяяяять!!!

Это место ему абсолютно незнакомо. Комната довольно большая, в ней стоит приятный глазу полумрак. Прямо напротив — входная дверь. Почти вся правая стена закрыта какой-то темной шторой. Плотно так закрыта, ни одного лучика света не попадает. Если конечно там находится окно, или даже окна, о чем, Чуя может сказать почти что с полной уверенностью. Хотя, может сейчас просто ночь. Хотя... Так, стоп. Почему он сейчас так спокойно сидит и пялится на все это?! Блять, он не знает где он, что он, и какое сейчас время суток. И это явно не норма.

Превозмогая боль, что на самом деле для него не так уж и страшна, он встает с кровати. Босые ноги обжигаются об ледяную плитку. На данный момент, единственный элемент его гардероба, надетый непосредственно на тело — нижнее белье. Ну и чокер на шее. Хотя его вряд ли можно назвать таким уж предметом гардероба. И это полный пиздец.

— Блять, какого черта...

Человек, что сделал это, явно считает себя бессмертным, раз решился похитить сильнейшего эспера Портовой Мафии. Да еще и раздеть! Ладно, этот дегенерат без инстинкта самосохранения, о чем сейчас очень и очень сильно пожалеет, но как он сам дал похитить себя, а? Вроде бы пил в баре, потом вышел на улицу. А вот когда он стоял около входной двери, то...

Нет. На этом моменте его цепочка хронологии событий дает сбой, а сам Чуя останавливается с протянутой к ручке двери рукой. Потом, началась какая-то ересь. Перед глазами мелькнул до боли знакомый силуэт, что скрылся в  соседнем переулке, а он опять, как верный песик, что ищет своего хозяина в каждом прохожем, чуть ли не рванул следом. Это уже, можно сказать, вошло у него в привычку. Но самое главное, что тот человек реально оказался Дазаем. Тот, как раньше начал втирать ему какую-то хуйню про песика и хозяина, что на самом деле и не такая уж и хуйня в целом, но все же... В тот момент он даже кажется проверял, что это не сон.

Вероятнее всего кто-то подсыпал ему что-то в баре. Он вышел на улицу и потерял сознание. А Дазай со своими закидонами, лишь очередная фантазия его больного мозга, впрочем как и всегда. Хотя он до сих пор явственно помнит тот животный страх и ужас, вперемешку с наслаждением в том момент. До этого, подобного у него не было.

Кулак впечатывается в стену. С криком. Еще и еще. Град ударов. Следы крови. Содранные костяшки. О да, какой же кайф. Нет, он не мазохист. Просто это слишком хорошо. Слишком приятно. Когда боль внутренняя, уходит хоть на какой-то краткий промежуток времени, через боль физическую. Да и вообще, боль это само по себе довольно приятное ощущение. Оно доказывает, что ты жив. Наверное так все мазохисты и говорят? Ну он уж точно не получит сексуального возбуждения через боль. Так что нет, он не мазохист. Да. Точно.

Животная агрессия резко сходит на нет. Взгляд, до этого помутнившийся — проясняется. Он смотрит на свои сбитые костяшки. Переводит взгляд на стену. Окровавленные следы от ударов, красуются даже на двери. Ну что за прелесть. Он с болезненным стоном потирает ладони.

— Ты уже закончил истерику?

Сзади него слышится голос. Чуя медленно, словно в прострации поворачивается на звук. Кровать с которой он встал, находится посередине комнаты, стоит вплотную к стене. А в углу — кресло. Его он почему-то не заметил. На кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки в замок, сидел высокий человек. За все то время, что он здесь пробыл — не услышал от него ни единого звука. Чуя щурится, пытаясь рассмотреть его лицо в полумраке. Хотя он итак знает ответ. По видимому весь тот переулок и впрямь был явью.

Дазай мягко встает с кресла, разминая затекшие конечности. Медленно приближается к нему, стоящему словно столб, в не состоянии пошевелиться. Вот он уже рядом, почти что вплотную.

— Чу-Чу, как же так...

Он не успевает договорить. Звук его голоса словно возвращает юношу в реальность.

— Ах ты ёбанная всеми тварь!

Кулак летит Дазаю в лицо, с довольно таки четким намерением стереть с этого лица ухмылку. Разбить эти губы, чтобы они не смогли говорить ненавистное прозвище. Превратить в кровавое месиво прекрасный лик, чтобы он  никогда не приходил к нему в мечтах и наяву более.

Дазай перехватывает его руку. Держит за запястье вторую. Его глаза смотрят прямо в душу. Они ледяные. Угрожающие. Чуя сглатывает. Он сильнее физически, но все равно проиграет Дазаю. Это факт. Руки медленно опускаются и его мучитель их разжимает.

— Вот так. Видишь, не трудно сделать что-то хорошо. Хотя, за то время пока меня не было, ты стал совсем непослушным. — Дазай вновь ухмыляется. — Но не волнуйся. Я это исправлю.

От этих слов, у Чуи по телу идут мурашки. И не в самом позитивном ключе. В голову опять ударила неконтролируемая агрессия.

— Да пошел ты! — Чуя борется с желанием плюнуть ему в нахальное лицо. Лицо, что стало еще более холодным и угрожающим.

— Боюсь, Чуя, ты совсем забыл где твое место. Хорошие песики себя так не ведут.

Ладонь Дазая вцепляется в шею. Он толкает его к стене. Чуя больно ударяется затылком и с полным злобы взглядом смотрит на него снизу вверх. Тем временем, Дазай просовывает средний палец под чокер, заставляя ткань больно впиваться в нежную кожу. Другой рукой начинает поглаживать подрагивающий кадык.

— Я бы на твоем месте сейчас старался не дергаться. А то ты сейчас явно не в том положении.

— Ты что творишь, Кретин?! — Хрипит Чуя. Он знает. Выбраться из этой ловушки почти что невозможно. Во всяком случае для него. Это как пытка. Слишком приятная пытка. И от этих ощущений, тянет блевать от самого себя.

Казалось бы, Дазаю плевать на эти нелестные названия в свой адрес. Казалось.

— По видимому, по другому ты не понимаешь.

Чуя вскрикивает. В его шею впиваются болезненным укусом. Он пытается отпихнуть Дазая, но бинтованные руки перемещаются с шеи на чужие запястья, фиксируя над рыжей макушкой. Он слишком боится вырываться. Чуя чувствует пару слизинок в уголках глаз. Это очень больно, но тем не менее, даже чуть-чуть... Приятно? Дазай отрывается, рассматривает свою работу и начинает зализывать место укуса. Чуя невольно хочет зажать себе рот ладонью. Как же это приятно... Даже лучше того, что ему снилось. Он, красный, со сбившимся дыханием, сжимает зубы, пытается не застонать в голос. И одновременно с этим, где-то на подкорке мозга, гуляет одна мысль. "Как же мне от себя противно"

Дазай вгрызается в шею с новой силой, метит все места, что только видит, залилизывает поставленные самим собой ранки. В который раз отстраняясь, дабы бегло насладиться проделанной работой, он смотрит на лицо Чуи.

— А ты все тот же мазохист. Даже не попросишь прекратить? Настолько нравится?

— Я не маз.. Ах! — Изо рта юноши вырывается стон. Дазай вновь провел языком по свежим укусам.

— Ма-зо-хист. — Он тихо, по слогам, шепчет это на красное ушко. Облизывает ушную раковину. Чуя изо всех сил старается сдерживать стоны, но видя это, Дазай продолжает пленить кисти рыжеволосого лишь одной рукой, пока другая использует свои пальцы, чтобы разжать челюсти и начать мягко проходиться по зубам и языку.

— Только попробуй укусить.

Но Чуя даже не думает об этом. Он уже вообще ни о чем не думает. Все что может, это лишь дрожать, стонать от малейших прикосновений и пытаться хвататься за крохи еще оставшегося подсознания.

Дазай отстраняется и любуется на окончательный результат. Чуя, весь красный, запыхавшийся, с искусанной шеей. Он безостановочно дрожит, а ноги подкосились. Того и гляди сейчас упадет. Изо рта, по подбородку и Дазаевым пальцам, стекает слюна. Слышутся остаточные тихие всхлипы. Вот он — сильнейший и наиопаснейший эспер Портовой Мафии.

— Что, мой мальчик настолько по мне соскучился? — Дазай отпускает руки Чуи и вытаскивает пальцы из его рта. Тот медленно сползает вниз по стенке, продолжая мелко подрагивать.

— Ненавижу тебя. — Хриплым голосом шепчет Чуя, пытаясь отдышаться.

— Правда? — Дазай приседает напротив него и дотрагивается до натянутой ткани боксеров, надетых на рыжеволосом, вызывая громкий стон. — А вот я например, тебя люблю.