P.S. Ловушка

«Гордость пригодна лишь на то,

чтобы скрывать свои чувства,

но она не поможет избавиться от них»

Агата Кристи

Ветер резко поднялся вверх и пронзил насквозь двух молодых людей, заставляя прижаться друг к другу сильнее. Он бурно колыхал из стороны в сторону ветки растущих неподалёку деревьев, от чего те изредка выдавали скрипящие стоны в знак протеста. Ветерок срывал лепестки образовавшегося цветения, и они в ритме вальса поднимались ввысь, дабы потом мягко приземлиться на уставшую землю, что жаждет влаги.

* * *

– Холодно? – спросил я Белль. Интересно, призраки вообще хоть что-то чувствуют?

– Нет. Не особо. Я не ощущаю температуру на улице в полной мере так, как ты, – ответила она.

– Пошли ко мне домой, – оставаться здесь не стоило, ведь дело шло к дождю, но и оставлять её одну на заброшке мне тоже не хотелось. Особенно, узнав такую шокирующую информацию. Кажется, девушку надо успокоить и подбодрить, а то совсем уж приуныла. Хотя после того, что с ней сделали, ей вряд ли что-то поможет, но я же могу попытаться. Хорошее отношение ещё никто не отменял. Так говорил мне мой отец когда-то. Он был честным и порядочным человеком. Его все ценили и уважали именно за доброе сердце.

– К... к тебе? Но зачем? – удивлённо подняла на меня глаза девушка-призрак. И всё-таки она так мило это делала. Честное слово, как ребёнок маленький.

– Чтобы тебе не было так одиноко.

– Но... – я не стал её слушать и просто увёл за собой, держа девушку за руку. Всё-таки это приятно. Ощущать кожей её едва ощутимую оболочку. Не могу назвать это телом. Когда я касаюсь призрака, то слабо чувствую с ней связь. Словно она вот-вот раствориться. Каждый раз вновь и вновь, когда это происходит, я боюсь потерять Изабеллу. Страшно от того, что однажды останусь один вместе с пониманием: «всё это время я держал воздух и разговаривал самим с собой, кажется, у меня шизофрения». Мы шли молча, пока не вышли к дороге, а оттуда и до остановки было недалеко. Я и Белль молча сели в последний автобус. Нам надо было проехать всего несколько остановок. За окном начался ливень. Вот так начало лета! Капли медленно сползали по стеклу автобуса соединяясь в новые дорожки.

Белль нервно переминала пальцы, видимо всё ещё потрясена разговором и старыми воспоминаниями. Я не стал её тревожить, не сейчас. Глаза девушки нервно бегали по сидениям, словно она искала в них какое-то спасение. Понимаю, ей было неловко сейчас находиться со мной. Может быть, она даже жалеет о том, что рассказала мне. И вот наша остановка. Дождь не прекращался и лил всё сильнее, будто хотел наказать всех, кто окажется на улице в это время.

– Приготовься, сейчас будем бежать, – тихо шепнул я ей так, чтобы водитель ничего не заподозрил. А хотя... Какая разница, что он подумает? Он не имеет никакого права осуждать меня или считать сумасшедшим. Мы вправе сами решать, что нам делать и как будет лучше. Только мы рисуем нашу жизнь на пустом белом холсте. Проводим тёмным – вот и появляются те самые «чёрные полосы» о которых все говорят в случае неудачи. Изображаем яркие цвета – вуаля! В нашем существовании появилось что-то новое, увлекательное. Наносим светлую краску – стабильность, лучшая жизнь, та самая долгожданная «белая полоса».

В основном, мы сами являемся художниками своей жизни. Никто не может на нас повлиять. Многие будут против этого мнения, но они лишь станут защищать самих себя за боязнь перемен, придумают миллион причин и доводов почему моё высказывание неправильное. Специально для них у меня есть пословица: «Quot capĭta, tot sensūs». Но на самом деле всё именно так, как я сообщил. Смиритесь. Белль лишь кивнула, и я взял ладонь девушки в свою. Её тонкие пальцы быстро переплелись с моими и крепко, словно боясь потерять, ухватились за них. Ей было страшно, но, от чего именно, я до конца не понимал. Когда дверь открылась, девушка тяжело вздохнула и прикрыла глаза.

– Не бойся, я рядом. Давай на счёт три, – решил предложить ей, чтобы у неё не было такой паники.

– Хорошо, – тихо прошептала она и начала вести отсчёт вместе со мной.

– Раз. Два. Три! – я сорвался с места и нырнул под дождь утаскивая испуганную девушку за собой. Сначала тяжёлые и, как мне казалось, ледяные капли больно падали на мою кожу. От этого у меня перехватило дыхание, я просто не мог сделать вдох. Но потом привык, и они больше не казались мне такими обжигающими. Их холод приятно обволакивал моё тело и мне стало легко дышать. Я почувствовал некое облегчение. Словно это самое прекрасное, что могло со мной случиться за всё время. Вдруг Изабелла остановилась.

– Белль, что с тобой? Всё нормально? – взволнованно спросил я.

– Да, всё хорошо. Мне просто нужно отдышаться, я не могу так долго бежать, – кричала мне девушка, но, увы, из-за дождя я плохо разбирал её слова и ко мне доносилась лишь половина всех фраз.

– Что? Я ничего не слышу. Повтори ещё раз, – но она не ответила и просто махнула рукой, начав мило улыбаться. От этой странной ситуации я непроизвольно рассмеялся, а она вместе со мной. Казалось бы, чего смешного? Это возмутительно! Ливень на дворе! Надо поскорее скрыться от него в уютном доме, укутаться в мягкий плед, выпить чашечку горячего чая или ещё какого-нибудь согревающего напитка. Но мне в этот момент было хорошо. Её звонкий смех, такой заразительный, что перебивал сам дождь. Мокрые ресницы слипались под тяжёлыми каплями, волосы стали более прямыми, а губы... Нежно-розовые, словно ещё нераскрывшийся бутон гордой розы, такие пухлые, манящие...

В это мгновение время будто остановилось. Я больше не слышал звуков непрекращающегося дождя, не видел опустевшей улицы и тусклого фонаря, не чувствовал холода, что пробирал до самих костей. Я улавливал только бешеный ритм своего сердца, словно оно вот-вот выпрыгнет из груди, замечал лишь её прекрасные, трепещущие губы, ощущал жар во всём своём теле. Мои ноги, словно ими кто-то управлял, медленно двинулись к ней. 

Мои глаза сами заглянули в эти два блестящих искренностью изумруда, а тело непроизвольно дрогнуло. Я неосознанно взял мокрую прядь волос и заправил её за ухо девушки. Белль стояла молча, неподвижно, лишь хлопая изумительными глазками. Тогда я, словно в дурмане, осторожно коснулся столь желанных губ своими. А дальше нежно обхватил их, делая лёгкие и плавные движения, иногда соскальзывая с них. Они были такими мягкими и жаркими, что просто сводили с ума. Одной рукой придерживал её за спину, таким образом притягивая ближе к себе. От всего этого у меня перехватило дыхание и появилось чувство лёгкости, свободы, будто я вот-вот взлечу. Меня накрыло волной блаженства, словно я самый счастливый человек в этом мире. Вскоре, я медленно отстранился, нехотя открывая глаза. Белль смотрела на меня затуманенным взглядом, словно находилась в лёгком трансе. Хотя, честно признаться, я тоже сейчас был в экстазе.

– Всё в порядке? – нервно спросил у неё я. Вдруг ей не понравилось и мне не стоило этого делать? Надо было всё-таки спросить у неё разрешения, прежде чем целовать...

– Да, – тихо прошептала она. Между нами проскочила некая неловкость, но я быстро прервал её. Что-то, а вот это у меня получается лучше всего. Я бы даже назвал данную способность талантом:

– Может, всё же пойдём домой, а то ты, наверное, замёрзла, – робко спросил я, хоть и знал, что она почти не чувствует дождя.

– Идём, – вскоре мы, наконец-таки, дошли до моего жилья. Оно было очень скромным, но уютным. Мне нравится мой дом. В нём я чувствую себя спокойным и уверенным, а также могу быть самим собой. Это самое главное.

– А твоя мать?..

– Она сейчас на работе. Сегодня у неё ночная смена, – ответил я, стоя на пороге своего дома с ключом в руках. Металлический брелок с буквой «F» громко звякнул. Мне нравился этот звук. Порой я даже просто так мог достать ключи из кармана и звенеть ими ради забавы. Не могу объяснить, что привлекает меня больше всего, когда я держу их в руке. Тёплые воспоминания о доме? Просто вертеть предмет на пальцах? Характерное звучание? Многих оно раздражает. Я считаю, что дело в нервах и неуравновешенности. Неужели здоровый человек станет обращать внимание на такие мелочи? Не думаю.

* * *

Мне было очень неловко находиться у Финна дома, ведь я никогда раньше не ходила в гости. Для меня это была дикость. Как так, прийти в чужой дом, да ещё и к парню? Немыслимо! Хотя для других подростков сейчас это нормально, и они даже остаются с ночёвкой на несколько дней. Их родители также воспринимают это нормально, как должное. Даже если бы у меня и были друзья, то моя мать очень сильно могла протестовать против ночёвок и прочих подростковых развлечений. Она пыталась уберечь меня ото всего мира, но моя судьба всё равно меня настигла, как ни старайся. Это жизнь, никто никого не сможет застраховать от неудач или плохих людей. Совершённые нами ошибки – это опыт. Через это должен пройти каждый человек.

Ведь если сидеть постоянно взаперти, то как мы ещё познаем жизнь? Пока ребёнок не обожжёт палец, то не узнает, что горячее трогать нельзя. Сколько ему ни говори, что это плохо, пока он сам это не прочувствует – не поймёт. Также действует и со всем остальным. В гостиной я увидела висящий на стене портрет. На нём был изображён маленький кудрявый Финн с невероятно милой женщиной и высоким мужчиной.

– Это... твоя семья? – осторожно спросила я. Парень с болью в глазах посмотрел на фотографию и через несколько секунд сухо ответил:

– Да.

– А где твой...

– Он умер, когда мне было девять. Отец был очень хорошим, порядочным человеком и семьянином. Я любил его, очень... Все мы любили... Но сейчас я не хочу об этом вспоминать. Мне больно ворошить прошлое, да и грустных историй на сегодня достаточно. Пошли лучше покажу тебе свою комнату, – сказал парень. Я послушно следовала за ним. И вот, когда мы вошли, первое, что бросилось в глаза, так это множество рисунков на стене. Они были такими разными, но в то же время такими прекрасными. Все рисунки имели свою историю, особую энергетику и какую-то загадку, что была известна только парню, ведь он их создатель.

– Финн, это всё ты нарисовал? – неловко спросила я. Ответ был мне уже известен, только... не стоять же молча. Нужно как-то продолжать разговор.

– Ну-у, да, – он смущённо почесал затылок и улыбнулся. От его усмешки так тепло внутри становится... – слушай, а что насчёт твоих родителей? А то ты мне о них ничего не рассказывала, – этот вопрос заставил меня слегка напрячься, ведь это не то, о чём я бы с теплом и гордостью говорила, как делают другие. По правде, мне нечего о них сказать. Родители кормили меня, одевали, делали то, что были должны отец с матерью, но семьёй мы никогда не были. Каждый занимался скорее собой. У меня никогда не возникало чувства дома, когда я приходила в наше жильё. Не ощущала той ласки и душевного трепета, когда общалась с предками. Я всегда завидовала тем детям, которые могли делиться чем угодно, которых слушали и считались с их мнением, как с равными. Может быть, я делала что-то не то? Но где мне было взять хоть какой-то пример, если дома был один напряг. В любом случае, это уже неважно.

– Я... Отец ушёл от нас к другой женщине, создал новую семью. По правде говоря, он последние несколько лет всегда допоздна задерживался на работе, уезжал, как только была какая-то возможность, и даже не говорил куда, просто выдумывал, лишь бы мы не доставали вопросами. Я знала, что он постоянно изменял моей матери, ведь пару раз удавалось подслушать его телефонный разговор с друзьями, где говорилось о танцующих девицах на столе. Я делала это не намеренно, но и матери не сообщала об услышанном. Просто не хотела сделать ещё хуже. Мне было очень обидно, когда он предпочёл других людей вместо нас, хотя сейчас я понимаю, что это был его выбор и он в праве делать то, чего ему действительно хочется. Он свободный человек, как и все мы. Если в браке стало слишком плохо, не стоит насильно держаться друг за друга, так будет только хуже. Какой смысл жить вместе, если вы раздражаете самих себя? А мать... С того момента она была сама по себе и больше не уделяла мне столько внимания, как раньше. После моих похорон я её больше никогда не видела.

– А ты... не хочешь снова её встретить? – осторожно спросил художник.

– Ну-у, если честно, то очень. Я хотела бы извиниться... за многое, чтобы моя душа оставалась чистой и меня ничего не беспокоило.

*Мне не за что извиняться.

Я просто хочу услышать почему?

Почему она вела себя так?

За что не любила?*

– Тогда давай завтра пойдём к ней домой, и ты обо всём ей расскажешь, – весело сказал Финн. Но он не понимает... Мне не хочется рассказывать ему об этом. Слишком долго, да и... воспоминания будут вырываться вместе с протяжными всхлипами. Ему не стоит видеть мои слёзы. Не могу показаться слабой. Я и без этого слишком много чего рассказала. Вдруг тогда художник уйдёт? Навсегда... Снова придётся быть одной, поглощённой мраком и страданиями. Почему всё так сложно? Неужели жизнь не может стать чуточку проще?

– Не получится, – горько ответила я.

– Почему?

– Она больше там не живёт. Я приходила туда год или два назад, но её там не было. Теперь в, когда-то в моём доме, живут совсем другие люди. Это молодая пара. У них двое замечательных маленьких детей. Мальчик и девочка. Знаешь, я так завидовала им. Их счастливым, беззаботным лицам. Этим детям очень повезло с родителями. В глазах отца и матери я увидела бесконечную любовь друг к другу и их очаровательным детям, нежность, заботу. То, чего не было у меня. То, чего мне так не хватало... Мне бы тоже очень хотелось, чтобы при моей жизни отец брал меня маленькую за руку, обнимал, спрашивал, как мои дела и не потому, что так надо, а потому, что он и правда этого хотел. А мать... мне бы просто хотелось видеть её нежную улыбку и счастливые глаза, – последние фразы давались тяжело. Мой голос начал срываться. Нервы были на пределе. Я уже не выносила этот чёртов разговор. Зачем Финни его вообще начал?

– Белль...

– И почему нельзя вернуться в прошлое? Почему? Я бы так хотела всё изменить! Я бы сделала всё, чтобы отец не ушёл, дабы не бросил тогда нас! Я так нуждалась в нём, а он предпочёл другую женщину вместо нас! Хотела, чтобы папа просто был рядом. А мать? Почему я не слушала её? Почему всегда грубила? Разве она заслужила это? Такое свинское отношение по отношению к себе? Я сама во всём виновата! Я сама отдалилась от них... я всё испортила... – спустившись на пол и, обняв колени, начала плакать от ненависти и злобы к себе.

– Белль, пожалуйста, не плачь. Я знаю, прошлое не изменишь, но ты можешь ещё повлиять на своё будущее. Обещаю, мы найдём твою мать. Ты обязательно с ней встретишься и расскажешь о своих чувствах, переживаниях. А отец... ты в этом не виновата и в их отношении к тебе тоже, поверь мне, – пытался утешить меня Финн.

– Но как мы её найдём? – нервно всхлипывая, спросила я.

– Интернет большая сила. Сейчас я свяжусь с Мило и он нам поможет. Этот парень хоть и кажется пофигистом, но он всегда готов помочь. Не нужно недооценивать его. А сколько твоей матери лет? – задал вопрос он, сев за ноутбук.

– Около пятидесяти. Я.... не помню... – С чувством стыда едва ответила. Время, проведённое мной в одиночестве, плыло немного по-другому, чем у обычных людей, поэтому сложно иногда восстановить какую-то информацию в памяти. Сидя там, я потихоньку забывала некоторые события, что могли происходить не так давно или же плутать их с другими. После двадцати минут молчаливого тыканья по клавиатуре Финн повернулся ко мне с улыбкой и объявил:

– Готово! Мы нашли её!

– Правда? И где же она сейчас? – взволнованно спросила я.

– Эм, ну-у.... – он нервно провёл рукой по своим светлым волосам. Снова. Он делает эти движения либо, когда смущён, либо же в случае, когда надо сообщить о плохих новостях.

– Да говори уже! – перешла на крик я. Увы, в напряжённых ситуациях не умела сдерживать себя. Часто мой крик был защитной реакцией на происходящее. Но делать так я могла лишь, когда ощущала, что человек либо слабее меня, либо в данный момент не сможет мне ничего сделать.

– Твоя мать перебывает в психиатрической больнице. Эта лечебница находится в другом конце города.

– Что? Но почему?! Она этого не заслуживает! Нет! – даю гарантию в этом матушка также обвинит меня.

– Извини, но подробностей я не знаю, – на выдохе произнёс Финни. Его вид был слегка измученным. Ещё бы целую ночь ковырять за ноутбуком. Наверняка парень уже хочет спать. А может от того был измучен, что моя персона ему уже надоела и приносит слишком много проблем? Кто знает... Спрашивать точно не буду. Стесняюсь.

– Я хочу её увидеть. Срочно! – меня терзают угрызения совести. Но не те, о которых можно было подумать.

– Белль, погоди! Нас ночью туда не пропустят, – встревоженно сказал художник.

– А мне плевать! Я должна знать, что с ней произошло! – я уже собиралась уходить, но Финн остановил меня, взяв за руку и прижав к стенке. Это было весьма неожиданно, от чего я слегка вздрогнула.

– Изабель, пожалуйста, успокойся. Мы обязательно к ней придём, но только завтра утром. Хорошо? – его слова заставили меня немного остудить свой пыл. Парень умел на меня влиять и доносить информацию, не смотря на моё упрямство.

– Да, – он, проводя своей большой ладонью по моим волосам, крепко меня обнял и сказал: – а теперь давай ложиться спать. У меня только одна кровать, так что я посплю на полу.

– Нет, Финн, я же всё-таки призрак, а ты человек. Я могу обойтись и без сна, для меня это нормально. Сплю я только для того, дабы скоротать время, а ты должен хорошо выспаться. Так что ложись, я буду сидеть рядом, – он не стал возражать и уже скоро оказался в уютной постели. Кровать и правда была на одного человека, но тем не менее художник со своим ростом туда хорошо вмещался. Финни быстро уснул, пока я накручивала на палец его светлый вьющийся локон. Его лицо такое милое и доброе, когда он спит, прямо как у ангела. Глядя на нежные губы парня, я вспомнила о нашем поцелуе и непроизвольно коснулась своих. Тогда меня переполняли сильные эмоции. Мне казалось это сном, сладким и ненастоящим. Он был таким осторожным со мной, чувственным. Я испытывала восторг и блаженство, словно находясь в дурмане.

И мне очень не хотелось, чтобы этот момент закончился. Я бы вечность стояла с ним под дождём и наслаждалась вкусом его бархатных губ. Это был мой первый в жизни поцелуй. Я уже и не надеялась, что такое когда-нибудь случится со мной... Вдруг скрипнула дверь, и послышались тихие шаги. В комнату Финна вошла женщина. Она была слишком низкого роста, худая, с усталым видом, но со счастливыми глазами. Это была его мать. В её взгляде был собран букет из материнской любви, нежности, трепета и доброты. Женщина медленно подошла к Финну и, поцеловав его в лоб, прошептала:

– Я люблю тебя, сынок. Спи сладко, – она развернулась и так же бесшумно, как и вошла, покинула комнату. И я вновь вспомнила о своей матери. О всех тех событиях, что происходили и которые могли бы случиться. Меня съедало чувство вины и поэтому я твёрдо решила отправиться к ней прямо сейчас. Пускай она меня не услышит, не увидит, но я должна ей сказать то, что меня мучает... Сначала нужно узнать, как туда добраться. Я открыла ноутбук Финна и быстро прошлась глазами по переписке с Мило. Знаю, лезть в чужие дела не хорошо, но так надо было. Тем более я особо не вчитывалась в текст, дабы не задеть что-то личное, ведь переписка у них и правда была длинной. Было похоже, что они общаются вне дел. Думаю, художник меня поймёт. Там был указан адрес. После я поцеловала Финна в щёку и отправилась в путь. Дорога будет долгой, через весь город... Жди меня, матушка. Я приду с раскаянием, но только, чтобы успокоить свою душу и в нужный момент уйти из этого адского мира, что так осточертел своими выходками.

* * *

Мне снился сон... Прекрасный сон, будто мой отец всё ещё жив, маме не приходится пахать на работе, а Белль стоит рядом со мной у алтаря. У нас свадьба. Её когда-то бледные щёки, теперь нежно-розового цвета, грустная улыбка нынче сияет ещё краше, светится бриллиантами от счастья, а эти изумрудные глаза с любовью и нежностью смотрят на меня. Прекрасное белое платье просто идеально сидит на ней, тонкую талию обвил блестящий пояс, который сзади превратился в пышный бант, а на милом личике свисает фата. Мы вот-вот должны дать друг другу клятвы. Вокруг нас столько людей и все они в ожидании этого романтичного момента. Мои родители радостные как никогда и с восхищением смотрят на мою безупречную невесту. На мне же голубой костюм с тёмно-синим галстуком.

Я просто вне себя от счастья. Священник говорит торжественные слова о браке, но я этого не слышу, а лишь смотрю на свою прекрасную Белль, что держит в руках маленький свадебный букетик из васильков и ромашек. Да, тех самых, которые она просто обожает. Это особенные цветы нашего с ней первого свидания. Но даже они не сумеют затмить её красоту и безупречность.

– Финн Бейкер, сегодня вы станете законными супругами, и я хочу спросить у вас, жених. Искренни ли ваши желания и намерения? С чистым ли сердцем вы вступаете в брак? Клянётесь ли вы любить невесту и в горе, и в радости, и в богатстве, и в бедности, и в болезни, и в здравии? – спросил священник.

– Клянусь, – гордо сказал я.

– Теперь ответьте вы, невеста. Готовы ли вы стать верной, любящей и заботливой супругой? Является ли ваше решение обдуманным и принятым в здравом уме? Клянётесь ли вы любить жениха и в горе, и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии? – продолжал спрашивать мужчина уже не молодого возраста с Библией в руках.

– Клянусь, – твёрдо промолвила Белль.

– Ваши ответы дают мне право зарегистрировать ваш брак. Прошу подойти и закрепить подписями ваш новобрачный союз. Обменяйтесь кольцами в знак верной и крепкой любви. Пусть они долгие годы хранят то тепло и трепет, которые кроются в ваших сердцах сегодня, – и только я хотел одеть кольцо на её тонкий пальчик, как дверь в церковь распахивается и туда входит высокий, худощавый мужчина в чёрном плаще. Голову его накрывала такая же тёмная шляпа цилиндр, которую носили на протяжении всего XIX века. В зале все замерли и лишь наблюдали за его изящной походкой. Он не шёл, а будто плыл, вызывая шквал восхищения у гостей свадьбы. И только когда он подошёл к нам, я смог разглядеть лицо мужчины, вернее его совсем не было. Это были просто голые кости, словно у скелета. Мне стало не по себе. На меня мужчина не обращал абсолютно никакого внимания. Только на Белль.

– Изабелла Вэйл? Вы должны пройти со мной. Вас уже заждались, – он протянул костлявую мерзкую руку к моей восхитительной невесте.

– Что? Ты кто такой вообще и зачем сюда пришёл? Тебе здесь не место! Убирайся! – начал злиться я. Это всё какой-то бред. Он не в праве забрать её у меня просто так, ибо ему захотелось. Я сделаю всё, дабы мужчина ушёл отсюда.

– Кто я такой? Ха! Ха-ха-ха! Вы слышали? Этот чудак спросил, кто я такой! – он начал дико смеяться, и с его рта посыпались маленькие гадкие черви, а с пустого глаза вылезла длинная не менее отвратительная сороконожка, которая быстрым темпом перебирала своими омерзительными лапками, прокладывая путь вниз. Перестав гоготать, он небрежно сбросил насекомое из глаза и коротко ответил:

– Господин Смерть. И я бы с радостью остался поболтать, но, увы, должен забрать эту прекрасную даму, – мужчина многозначительно на неё посмотрел, от чего злость в моей крови начала закипать ещё больше.

– Нет! Я тебе её не отдам! Она только моя! – начал кричать я.

– Ха-ха, больше нет, – он крепко схватил её за руку и потянул на себя, обвивая костяшками осиную талию моей возлюбленной. Я хотел побежать за ней, но всё начало растворяться. И только сейчас я заметил, что все те люди, которые были на свадьбе, стояли с такими же пустыми глазницами. Они все повернули ко мне головы и дико рассмеялись. С их глаз начали выползать всякие мерзкие насекомые, в церкви повис тяжёлый запах гнили и было уже просто невозможно дышать. От всего этого у меня закружилась голова и я упал на пол, закрыв руками уши от их громкого и нечеловеческого хохота. Вокруг меня всё начало кружиться, и в итоге я оказался у себя в комнате. На моей кровати сидел тот самый мужчина, положив ногу на ногу, удерживая колено обеими руками.

– Помоги девушке обрести покой. Найди череп. Её время на исходе. Если до конца лета ты этого не сделаешь, то она просто растворится и душа несчастной не попадёт ни в Рай, ни в Ад. Это худшее наказание для человека, ведь тогда невозможно будет переродиться вновь. Поторопись, Финн Бейкер. А мы с тобой ещё встретимся. Однажды. Твой черёд придёт тоже, даже не сомневайся. Никто от меня не сбежит, – криво улыбнувшись, он исчез. Я опять проснулся у себя в комнате, на этот раз по-настоящему, весь в холодном поту. Это всё выглядело как сумасшествие. Отвратительные чувства тяжёлым комом застряли у меня в глотке. Дыхание сбилось, и казалось, будто я всё ещё ощущал мерзкий запах гнили. Кажется, такой эффект появился, потому что я слишком впечатлительный и восприимчивый, даже у себя во сне. На моей кровати осталась только та гадкая сороконожка. Я с отвращением стряхнул её подальше от себя. Ну и мерзость же.

– Белль, мне только что такой кошмар приснился. Я хочу этим с тобой поделиться. Мне кажется, это важно. Мы собирались пожениться, представляешь? Тебе так шло то платье, я был просто в восторге! Но потом пришёл какой-то мерзкий тип. Сказал, мол, он сама Смерть и забрал тебя. Нагло так, мне это совсем не понравилось, а ещё... Изабелла? – но её нигде не было, и, получается, всё время я разговаривал со стенкой, – Белль! – она ушла, даже не взяв меня с собой. Что ж, этого стоило ожидать, ведь девушка временами бывает слишком импульсивной. Она попросту не слышала меня и не воспринимала то, что я ей говорил. На дворе ещё глубокая ночь и многие люди сейчас видят десятый сон, но мне уже надо отправляться в путь.

Я собрал вещи и тихо вышел из своей комнаты, по пути заглянув к своей дорогой матери. Она устало спала в кровати. Её одеяло уже давно маленьким комочком небрежно раскинулось на полу. Она часто скидывает его во сне, а я каждый раз его поправляю. Укрыв мать одеялом, я пожелал ей сладких снов и осторожно поцеловал в лоб, дабы она не проснулась. Я знаю она делала это так же и со мной. Это наш маленький семейный ритуал, который придумал мой отец. «Если видишь спящего, позаботься о нём». Нужно идти.

* * *

Наконец-то я добралась. Это было небольшое двухэтажное здание, но от него веяло тоской, болью и людскими страданиями. Оно было желтоватого цвета, такого бледного и отвратительного. Краска на нём местами уже осыпалась, откуда виднелись кусками бетонные стены. Честно, это напоминало больше старое заброшенное заведение, где проводят пытки над похищенными людьми, с какого-то жуткого фильма ужасов. Совсем неприветливое местечко. Хотя этого и стоило ожидать?.. Но ведь в некоторых городах лечебницы выглядят более презентабельно, нежели эта. Я медленно прошла сквозь дверь и вошла в психиатрическую больницу. На посту за столом, положив на него свои длинные ножки, сидела медсестра в потрёпанном голубом халате и зевала.

Ей явно было скучно, и она хотела поскорее уйти домой, дабы посмотреть очередную серию своей любимой мелодрамы. Типичная одинокая леди. Её засохшая красная помада на губах превратила их в куриную попку, от чего созданный ранее стервозный вид утратил свою силу. Стены здания были окрашены в мутных светло-зелёных тонах. Я прошла дальше по коридору, заглядывая в каждое маленькое окошко в дверях. Но, видимо, на первом этаже были только комнаты для процедур. Хотя, погодите, я слышу короткий стон. 

В дальней комнате возле лестницы кто-то был. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть. В палате находилась женщина. Увы, я не смогла определить её возраст, так как на голове у неё почти не было волос, зубы местами выпали, глаза были красными, сверкающими от ярости и боли, как у дикого животного. Сама она была очень худой. Я бы даже сказала, что она болеет анорексией. Может быть, здесь её плохо кормили, а может быть, она сама отказалась от еды. Сумасшедшие же ведь так периодически делают? По крайней мере, я об этом когда-то читала статью. Кто знает? Ухода за ней явно не было никакого. Но то, что она делала, поразило меня больше всего. Женщина вырывала себе зуб! Кровь начала капать изо рта по её руке и полу маленькими каплями.

Она забрызгала ею свою одежду, но это её не останавливало. Женщина всё дергала и дёргала зуб, пытаясь, вырвать его. Из её губ начали срываться короткие болезненные стоны, точно такие же, что я слышала впервые, а из глаз плыть слёзы. У меня сложилось такое впечатление, будто она, на самом деле, не хотела этого делать, будто её кто-то заставлял причинять себе вред. Может, это её больные фантазии? Или же бесы внутри? В итоге она его вырвала к чертям собачим и со рта полилось чуть больше крови, чем перед этим. 

Я слышала этот победный хруст, с которым он выдернулся. По моему телу прошла мелкая дрожь от ужаса, за которым я наблюдала с замиранием сердца. До этого напрягающий омерзительный запах медикаментов и ещё чего-то протухшего нынче дал о себе знать намного ярче в виде головокружения. Оно настигло внезапно, но я, как заколдованная, продолжала смотреть на эту сцену в ожидании, что же будет дальше. Не скажу, что у меня был интерес к этому. Меня просто удерживало... любопытство? Как назвать это? Такое необъяснимое чувство... Вроде и хочется это делать, а вроде и нет, в голове на данный момент всплывает куча противоречий, вопросов и претензий самой к себе... Но ладно, к чему эта ложь? Нужно быть честным хотя бы перед самим собой, ведь многие и так не могут. Да, мне с одной стороны нравилось наблюдать за её действиями. Эта боль в глазах...

Она была мне так знакома. Душевные муки, которые раздирали, как стервятники что-то маленькое и хрупкое, но такое важное для каждого человека внутри. С каждым клевком всё сильнее выдирая кусок мягкой плоти, что так туго тянется, доставая до пульсирующих и, возможно, всё ещё тёплых внутренностей, которые беззащитно барахтались в теле, а дальше до белых костей, не оставляя ни одного кусочка без внимания. И само поглощение – для них является насыщением, торжеством. Всё это происходит у нас в голове. 

Мы и есть те самые стервятники, мы сами себя едим. «Но ведь я же ещё живой(ая)», скажете Вы, ведь эти птицы питаются падалью. Всё верно, дорогой мой читатель. Тот, у кого они завелись, уже мёртв изнутри. Порой человека даже не нужно доводить. У него есть мозг, и пока он функционирует, то никто из нас не может быть в безопасности. Но также это ключ. Наш всеми любимый и долгожданный свет в конце тоннеля. Это большой механизм, который способен абсолютно на всё, но большинство из нас просто не умеет этим пользоваться, и мы продолжаем жить примитивной жизнью. Но, согласитесь, так проще. Вспомните все древние цивилизации по типу Атлантиды, Инков, Майи, Ацтеков. Наличие великого ума и вседозволенности привело их к краху. Хотя кто знает, может, некоторые из них находятся до сих пор среди нас и управляют нами, держат в узде, дабы всё вновь не повторилось? Возможно, когда-то мы и получим на это ответы, ну, а пока стоит всё же заняться своими примитивными делами и не лезть не в своё дело, как твердят многие. Те, кто не хотят, чтобы мы узнали правду. 

Женщина подняла зуб к лучику света, что пробивался к ней с коридора маленького окошка, и начала рассматривать его очень тщательно, словно хотела увидеть там что-то необычное. Может, она в них там что-то искала? Но потом, разозлившись, она бросила его о стену и начала громко рыдать. Пожалуй, на этом моё любопытство испарилось, ведь далее не произойдёт ничего интересного. Я уже собиралась уходить, но тут, к моему несчастью, она меня заметила. Женщина удивлённо подняла на меня свои болезненные глаза и медленно подошла к двери. Она широко улыбнулась и прислонила руку к окошку, замазав его в кровь. Хоть я никогда и не была особо брезгливой, но выглядело это отвратительно. Её грязная ладонь так и скользила по стеклу вниз с невероятно раздражающим звуком.

– Гы-ы, а я тебя вижу, – шептала она своим тоненьким голосочком, что пугал ещё хуже, чем её внешний вид, – я тебя вижу! Ха-ха! Кто ты? Ты мой друг, да? Ты мой друг? – начала сначала ласково спрашивать она, от чего у меня опять мурашки пошли по коже.

– Я... пойду, наверное, – только это ответила ей, ведь даже и не знала, что сказать этой отчаявшейся.

– Ты мой друг? Отвечай! Ты мой друг? Да? – начала истошно кричать она.

– Да. Я твой друг. Тише, успокойся, – в панике начала говорить ей я. Не хочется, чтобы она сейчас сорвала мой план и доставила проблем. Хотя меня и так здесь никто не сможет увидеть, наверное. Мы с Финном так и не выяснили, почему за всё время только он меня смог увидеть, не считая животных.

– Друг. У меня появился друг! – она хлопнула в ладоши и подскочила в воздухе. А дальше прислонилась к двери и начала яро шептать в испачканное кровью окошко. Глаза женщины были настолько выпучены в этот момент, что казалось они сейчас просто выпадут прямо на пол:

– Помоги, помоги, помоги... – её страшный шёпот становился всё громче. Агония. Я вижу, как её ломает то, что внутри, называемое разумом, но нынче не являющееся таковым.

– Э-э-э, с чем тебе помочь? – недоумевала я. Но она не реагировала и через секунду начала бешено кричать и бить окровавленной рукой по двери. Я инстинктивно отпрянула от неё, ведь с каждым ударом мне всё больше кажется, что она её выбьет:

– Помоги! Помоги! Помоги мне! Умоляю, помоги! – на её крик сбежались медсестра и двое высоких мужчин санитаров. Сестра открыла ключом её палату, и они втроём вошли туда. Женщина хотела побежать ко мне, но её остановили мужчины и начали тащить к кушетке с металлическим наручниками. Но она отчаянно пыталась вырваться с их рук и продолжала истошно кричать:

– Помоги! Помоги! Помоги! – этот оглушительный крик было невозможно слушать. У меня появилось паническое состояние. Хотелось бежать отсюда куда глаза глядят.

– Тише, Марджери, ты же не хочешь быть привязанной, правда? Так что заткнись немедленно! – тоненьким голосом приказала медсестра, но женщина не слушала её. Тогда сестра подошла к ней вплотную и прошипела:

– Плохая, очень плохая Мардж. Ты будешь наказана! Боб, Сэм, привяжите её! – после этих слов медицинская сестра дала ей пощёчину и громкий звон наполнил маленькую палату. Разве так можно обращаться с пациентами? Хоть женщина и не в себе, но можно же найти какой-то другой подход? Как по мне, поведение медсестры было слишком грубым.

– Нее-ет! Помоги! – истерила Марджери, не обращая внимания на удар, но мужчины уложили её на кровать, закрепив руки и ноги в наручниках. А дальше медсестра вколола ей какое-то лекарство и через минуту женщина всё же начала успокаиваться, а потом и вовсе уснула. Мне стало очень жутко и страшно идти наверх. Вдруг там ещё хуже будет? Мало ли, чего можно ожидать от этого заведения, но ради матери мои ноги начали двигаться вперёд. Я заглядывала во множество комнат и в каждой из них видела разных людей: кто-то тихонько смеялся, кто-то качался из стороны в сторону, кто-то спал, кто-то вырывал себе или соседу волосы, кто-то бился головой о стену, кто-то танцевал, а кто-то пел. Но особо буйных таких, как Марджери, на этом этаже не было. Эти люди были такими разными, но у всех их в глазах читалась невыносимая боль и сумасшествие.

У каждого из них было своё в голове, хоть теперь и безумное, но ведь каждый из них всё же оставался человеком. Мне даже стало их немного жаль, ведь никто из сидящих здесь не заслужил тут находиться и терпеть такое отношение к себе. Но вот я увидела её. Спокойно сидящую женщину на инвалидной коляске, которая мирно смотрела в окно единственное во всём здании. Это была она. Мама... По телу прошла лёгкая дрожь от тянущего внизу живота волнения. 

Мне всегда приходилось его ощущать, когда находилась рядом с ней. Каждый раз я чувствовала, что сделала что-то плохое и меня сейчас будут ругать или наказывать. Честно говоря, я боялась её, но не как обычные дети строгого родителя, а как верующие люди своего БОГА. Они постоянно находятся в страхе, что он наблюдает за их действиями, контролирует и в случае неверного решения или неправильного действия – грядёт страшная кара. Я медленно прошла сквозь стену и подошла к ней.

– Мамочка! – я упала на колени к ногам родного человека, как грешник на исповеди у священника. В её когда-то каштановые волосы тихо пробралась седина, она закрутила их в небрежный пучок так, как делала в прежнее время у нас дома. Несколько прядей выбились сзади и беспорядочно свисали. Это на неё совсем не похоже, ведь мать всегда любила порядок во всём, даже мелочах. Увы, я не разделяла этих интересов с ней. Хаос – вот чему отдавала предпочтение моя вольная натура. Когда-то, если зайти в мою комнату, можно было увидеть там, на первый взгляд, беспорядочно лежащие вещи. Но для меня это имело свою логическую расстановку, и, если её разрушить – я не могла ничего найти. Сейчас же в моём нынешнем месте жительства хаотично лежит разве что песок. Её невероятно добрые и чистые глаза, точно такие же, как и мои, поблёкли и стали пустыми. Во взгляде больше не было ни радости, ни ласки, ни любви. Казалось, что в них не было совершенно ничего, словно умерли все эмоции. Остались лишь пустые стёкла, как фары у машины. 

Руки, такие тёплые и нежные, покрылись маленькими старческими морщинками. На ней была её любимая шаль из светло-серого, белого и бежевого цветов. Она по-прежнему пахла домом, нашим прежним домом, который мне в своё время настолько очертел, что я сходила в нём с ума. Бывало ли у Вас когда-то чувство, что не хочется возвращаться домой? И это не потому что Вас там накажут или же прогулка с друзьями выдалась настолько хорошей из-за чего душе хотелось продолжения. Для меня мой дом был некой тюрьмой, где ничего не меняется. Одни и те же стены, одна и та же комната. Даже воздух там был всегда одинаковым. Тяжёлым и угнетающим. Хотелось уйти куда угодно, но только не домой. Бежать хоть на край света, лишь бы не возвращаться. А ведь там ещё сидит персональный палач... Ни дня без наказания.

И самое ненавистное мной было не избиение, а: «Ты ничего не добьёшься в этой жизни. Ты ничтожна. Кто тебя такую замуж возьмёт. Посмотри на себя, ты как овощ. Тебе нет места в этом мире...» – много было подобных слов в мой адрес. Все они имели один и тот же смысл. С какой целью они говорились? Мне стало понятно лишь одно – это не тот человек, с кем можно о чём-то поговорить или поделиться своими мыслями, ибо вместо поддержки и тепла я получу наказание в виде подобных спичей. Ограничения и запрет на свободу мыслей – вот, что ждало меня дома.

– Мамочка! Любимая... я наконец тебя нашла. Мне столько хочется тебе сказать, за столькое извиниться. Прошу, прости меня за всё. За то, что часто грубила тебе; за то, что не ценила все твои старания и труды; за то, что постоянно не слушала тебя; за то, что была такой плохой, просто ужасной дочерью; за то, что не проявляла ласки и тепла, в котором ты так всегда нуждалась; за то, что не обнимала и не говорила о моей бесконечной любви к тебе; за то, что не благодарила тебя; за то, что неуважительно относилась; за то, что часто кричала на тебя, слова ни разу ласкового не сказала; за то, что не поддерживала в трудные моменты и плевала на твои проблемы. Пожалуйста, мамочка, прости. Родная моя, я так тебя люблю! Прошу, извини. Я знаю, что должна была это всё сказать при жизни, что должна была прийти раньше, что должна была сделать хоть что-то для твоего счастья!

Но я не смогла... не смогла этого сделать. Я такая дура! Отец ушёл из-за меня. Это из-за меня он тебя бросил! Потому что я была неблагодарной и плохой дочерью. Это я во всём виновата! Я не уделяла вам с отцом любви и заботы, как это делают другие дети. Не знаю, слышишь ли ты меня или нет, видишь или нет, но я правда хочу извиниться. 

Знаю, уже ничего не изменишь – я давно мертва, а ты сидишь в этом ужасном месте и страдаешь. Ты не заслужила этого! Ты не заслужила такого обращения! Как бы я хотела всё изменить... Вернуться в прошлое, когда ещё можно было что-то сделать. Тогда я бы не была такой эгоистичной. Я бы целовала тебе руки каждый день, обнимала, говорила, как сильно я тебя люблю и насколько ты для меня важна, помогала бы, утешала, всячески поддерживала... Прости меня. Прости! Я была таким ничтожеством! Я не достойна ни твоей любви, ни заботы, ни ласки, ни всего того, что ты для меня делала, ни твоего прощения. Ты достойна лучшего ребёнка, чем я. Я всегда думала лишь о себе и своих мелочных проблемах. И никогда не спрашивала, как у тебя дела, хорошо ли ты себя чувствуешь, какое у тебя сегодня настроение...

Мне на это было плевать! Я ничего не сделала для нашего счастья. Для твоего счастья. Я только пользовалась твоей добротой и заботой, а взамен не отдавала совсем ничего. Я во многих, да что во многих, во всех моментах была не права. Прости... Извини меня. Я так люблю тебя! Всегда любила... – я заплакала, стоя на коленях у её ног. Каждое слово, сказанное только что мной, я слышала ежедневно в её речах. Она повторяла это снова и снова, убеждая в том, что я действительно виновата во всех смертных грехах. 

Сегодня, я говорю это лишь для услады материных ушей, чтобы забыть всё и больше не вспоминать ни длинных спичей, ни её саму. Всё время, пока я говорила, мама неотрывно смотрела в окно и лишь сейчас медленно повернула голову ко мне. Её глаза смотрели не на мой силуэт, а куда-то сквозь пустоту, словно она не видела меня. Рука матери потянулась в воздух, будто пытаясь там что-то найти. Я перехватила её и переплела моими пальцами. Мама сильнее сжала их. В палате повисло тяжёлое молчание, и лишь через пару мгновений она ответила:

– Я знаю.

– Так, всё это время... ты меня слышала? – вытирая слёзы спросила я.

– Да, – коротко ответила она. Я обрадовалась и начала целовать ей руки. Как хорошо, что этот цирк здесь я устроила не зря. Мне бы действительно хотелось ей сказать на самом деле, как я вижу всё со стороны. Но, боюсь, этот человек моих суждений не поймёт и никогда не примет позицию моей личности.

– Прости меня... прости!

– Это ты меня извини. Я тоже виновата в том, что с тобой случилось, – горько сказала она.

– Нет, что ты! Не извиняйся! В моей смерти никто не виноват, кроме меня самой. Так... ты простишь меня? – с надеждой в голосе задала я ей вопрос. Мне нужно было от неё лишь получить прощение. Большего не то, чтобы не хотелось. Мне это не требовалось. Я не чувствовала к ней какой-то большой любви, просто знала, что она моя мать. Я говорила ей только то, чего бы она желала услышать от меня. Ничего личного, просто так надо. Многие осудят, но мне плевать. На каждое поведение есть своё оправдание.

– Я давно уже простила.

– Правда? Честно? – как раз то, чего я и ждала.

– Да.

– Я так люблю тебя, мамочка! – я начала крепко обнимать её и прижимать к себе, вдыхая такой родной до боли запах. За окном светало. Красные и жёлтые лучики, играясь, переливались между собой, создавая всё новые оттенки. Оранжевый, розовый, золотистый... Это был самый счастливый момент. День моего раскаяния... Никогда не поздно просить прощения, но поздно признаваться в своих чувствах и дарить тепло тем, кого на самом деле любишь. Это надо делать здесь и сейчас, в момент, когда Вы живы, ходите по земле, дышите, имеете возможность что-то сделать. До последнего вздоха нужно жить и делать то, что велит Ваше сердце, ведь потом может быть слишком поздно. Жизнь – это череда моментов, которые потом складываются в воспоминания.

Но если Вы будете бояться и откладывать всё на потом, то какие воспоминания у Вас останутся? Что Вы будете вспоминать на старости лет? Как бездумно прожигали свою жизнь? Тратили её на никому не нужные страхи, волнения? Как прятались в ракушке и не хотели ничего менять, продолжая бояться неизвестного? Не нужно думать, а правильно ли, бояться сказать правду или признаться в чём-то, страдать из-за того, что могло бы случиться, но так и не произошло. 

Довольно этих мучений! Избавьте себя от них! Избавьтесь от своих комплексов, что тянут с каждым днём на дно, от нажитых страхов, что будоражат мозг ежеминутно, от плохих мыслей, что терроризируют Вас посекундно. Нужно действовать, признавать ошибки, говорить о том, что идёт от чистого сердца. И не важно, что будет потом. Главное – отпустить самого себя, дать шанс освободиться от всего негатива, что накопился за столько лет в душе. Дать себе возможность наконец жить и наслаждаться каждым мгновением, а не просто существовать. Помните, Вы рождены не для того, чтобы как-нибудь прожить. Нет. Каждому из нас дан шанс стать лучше, изменить этот мир в хорошую сторону. Жить так, как мы хотим. У кого-то больше возможностей, а у кого-то меньше. Но это всё не важно. Главное – настрой, боевой дух человека и то, насколько сильное его желание жить. Что будет, если несчастному человеку дать много денег?

Ничего. Они всё равно полностью не удовлетворят его, ведь отсутствует само желание жить. А если человек энергичный, полный сил, то ему не нужно будет ничего давать. Он сам сможет прийти к успеху. Конечно, это всего лишь пример, но суть заключается в том, что нужно уже вылезти из своей зоны комфорта и начать что-то делать. Ведь кроме Вас самих никто не сможет изменить Вашу жизнь. Если не будете ничего делать, то так и останетесь где-то на дне, в заложниках собственных страхов, никому не нужных комплексов и глупых страданий. Жизнь слишком прекрасна, чтобы тратить её на такую ерунду.

– Жаль, что я не могу увидеть твоего лица, дочка, – вдруг прервав тишину, сказала мать.

– Что? Но почему, мама? Что с тобой произошло?

– Ослепла. Я просто не смогла вынести твою смерть, да, уход отца тоже давал о себе знать, и в итоге меня закрыли в психбольнице, посчитав слабоумной. Никто не стал разбираться или спрашивать моего мнения, – с нескрываемой обидой ответила она. Жаль, что так получилось.

– О, матушка, ты не заслужила такие страдания. Прости, это всё я виновата.

– Ничего. Сейчас я счастлива, что наконец могу услышать твой голос после стольких лет скорби, хоть и не вижу тебя. Для меня, на данный момент, важно только это, остальное – скучные будни, – сколько стоит прощение важного человека? А матери? Это бесценно! Его нельзя купить ни за какие деньги или драгоценности. Даже если у Вас будут все богатства мира – прощение можно только заслужить. Да, человек, за деньги, может соврать, прикинуться, говорить, что забылось, но глубоко в душе он всё равно будет помнить ту боль, злость и обиду, что ему причинили. Этот человек будет продолжать тайно ненавидеть Вас и при любой удобной возможности попытается подставить, сделать пакость, как угодно навредить за причинённый ему вред ранее.

Никто не хочет быть обманутым, отвергнутым, но почему-то так случилось, что людям нравится обижать других. Без этого уже не может обойтись никто. Задумайтесь, каждый день Вы намеренно или нет заставляете почувствовать на Вас обиду. Большую или не очень, но это так. Не верите? А Вы думали о том, что и кому говорите? Анализировали все Ваши поступки? Так сделайте это. Можно даже прямо сейчас. Вспомнили? 

Нет? Если и так, то Вы наверняка святой человек или же просто не припомнили деталей. А заслуживаю ли я прощения? Не думаю... Но, несмотря ни на что, она всё же простила меня. Хотя я считала, что этого никогда не произойдёт, ведь я столько наговорила и сделала, что это, для обычного человека, сложно простить. Я очень благодарна ей за это. Но в данной ситуации есть её вина тоже, чего мать никогда не признает из-за своего характера. Теперь меня не будут больше мучить мысли о ней. Но большинство людей не задумывается о чувствах других и это происходит даже в семьях. Всем проще обижаться друг на друга и ходить с горделивыми лицами, чем просто прийти и извиниться за свои поступки. Люди ошибочно думают, что это унизительно. Но на самом деле всё не так! И только по прошествии времени мы начинаем это понимать, когда становится слишком поздно и прошлое вернуть уже невозможно.

Как жаль, ведь мы упускаем столько разных возможностей и счастливых моментов, что могли произойти с нами. Некоторые из них даже улучшили бы нашу жизнь, смогли перевернуть её с ног на голову (в хорошем смысле), сделать нас намного счастливее, но из-за своей глупости, какой-то абсурдной злости и обиды мы только портим её. Мы сами всё портим... В этом и весь парадокс. Смешно даже от того, насколько глупо мы выглядим со стороны. Довольно рассуждений, ведь истину всё равно не удастся никак познать. А разум попусту не должен гореть, лишь для высоких целей и идей.

_____________________________________________

²² Quot capĭta, tot sensūs (лат.) – сколько людей, столько мнений.