Глава 1
Даня
Наши дни...
Антон расхаживал по коридору, скрупулёзно разглядывая плакаты на стенах. А там чего только не было: и вирусняк всякий, и беременные. Заголовки, главное, яркие, привлекающие внимание.
– Ну чего они так долго? – пробурчал Леваков, громко вздыхая.
– Да это всего лишь защемление какое-то, что ты как мамочка? – усмехнулся, покачивая ногой. В кармане завибрировал сотовый, Марина любезно напоминала о том, что вечером у нас свидание. Она вообще в последнее время стала очень назойливой, словно пыталась вытеснить личное пространство из моей жизни. И отец, как назло, твердил – давай, не теряйся там, нам бы не помешали такие партнёры.
– Если бы ты любил хоть одну свою девушку, то вёл бы себя иначе.
– Любовь придумана для таких, как ты и Снегирёва. Всем остальным можно и без любви.
– О! Рит! – воскликнул Леваков, когда Снегирёва вышла из кабинета вместе с доктором. Вообще втроём мы здесь оказались по случайному стечению обстоятельств. Я ехал от отца домой, остановился на светофоре, а Ритка, поскользнувшись, упала посреди дороги буквально перед капотом моего автомобиля. Декабрь выдался всё-таки достаточно скользким, так что ничего удивительного. Правда, Снегирёва умудрилась неплохо приложиться об асфальт. Собственно, я выскочил из машины, помог ей подняться, привёз вот в клинику. У Левакова здесь главврач знакомый работает, нас быстренько приняли, потом и Антон подъехал – весь такой взволнованный, запыхавшийся.
– Спасибо, Евгений Михайлович, – улыбнулась Рита мужчине в белом халате, затем, уже не хромая, подошла к нам и присела на лавку.
– Ну, ты как? – Антон пересел к Снегирёвой, разглядывая с ног до головы. Фанатик, ей богу.
– Нормально, мне укол сделали, ушиба нет, защемление просто. Дань, – ответила Ритка. Всё-таки она была очень позитивной, улыбчивой, даже странно, что мы тогда с парнями посмеивались, кличку дурацкую дали ей. Дурость, конечно.
– Да, моя дорогая, – в типичной манере ответил, за что получил от Левакова подзатыльник.
– Дань, спасибо тебе, с меня причитается. Слушайте, – она вспыхнула энтузиазмом, явно зажигаясь очередной идеей. – А давайте у нас соберёмся на днях? Я приготовлю чего-нибудь вкусненькое.
– Ему вредно вкусненькое, – стрельнул в меня вечно ревнующим взглядом Антон.
– Ты на диете?
– Ему Алиночка будет готовить сладости.
– Мариночка, – поправил я, усмехнувшись. Хотя Леонова не умела готовить от слова совсем. Всё, на что её хватало, это разогреть в микроволновке еду из своего ресторана. Даже с простенькой яичницей не справлялась.
– Опытная кошка, – продолжал Антон.
– Опытная львица, братишка, – кривлялся я. Да, Маринка была старше меня на пять лет, но с ней и проще было, чем с ровесниками.
– О, это же… – Леваков перевёл взгляд в сторону длинного полупустого коридора и резко замолчал. Я не сразу понял, чему он так удивился, однако когда проследил за его взглядом, и сам чуть не задохнулся.
– Юля… – прошептал себе под нос. В длинном пальто, джинсах, чёрт, она теперь носит джинсы? Хотя, я видел её недавно, с месяц назад, тогда Гаврилина тоже была одета довольно современно. Но не это ввело меня в ступор, а маленький ребёнок, мальчишка лет пяти, которого она вела за руку. Они о чём-то мило переговаривались, и она улыбалась мальчику так искренне, словно за этой улыбкой скрывалась любовь размером с целую планету.
В груди болезненно кольнуло, я всегда напрягался, стоило только заметить где-то Юльку. Вроде два с половиной года прошло, чувства давно сгорели, вернее, я их запихнул подальше, закрывая сердце на тысячу замков, однако каждый раз, когда случайно видел Юлю, делалось дурно. В памяти вспыхивал выпускной, её безразличный взгляд, поцелуй в щёку, съехавшее платье.
– Юля? – спросила Ритка, всматриваясь вдаль. – Что за Юля?
– Это её ребёнок что ли? – а вот вопрос Антона ввел меня в ступор. Сперва я и сам подумал – обзавелась сыном, мальчишка очень на неё похож. Эта мысль, словно кислота, обожгла глотку, заставляя сжать руки в кулаки. Я ненавидел Юлю, ненавидел за всю ту боль, которую она причинила мне, за её предательство, за надежду, которую подарила, а затем забрала.
– Не знаю, вряд ли, – постарался взять себя в руки. Но взгляд отвести всё равно почему-то не мог. Особенно от её улыбки, такой она казалась нежной, солнечной, а меня давно не подпитывало ничего. Жизнь сломалась после выпускного, я тупо плыл по течению, а сейчас увидел эту улыбку, и всё, будто ножом полоснули по сердцу.
– Да кто она такая? Дань, это… та самая? – осторожно спросила Ритка.
Я поднялся. Сидеть здесь и смотреть на Гаврилину было невмоготу уже. Каждый раз при виде неё у меня вены словно кипятком наливались. Но тут вдруг Юля повернулась и замерла. Глаза её расширились, в них промелькнуло что-то до боли знакомое, давно забытое и очень печальное.
Мальчишка дергал её за руку, явно требуя к себе внимания. И Юлька наконец-то перевела на него взгляд, что-то сказала, затем, ещё раз коротко взглянув на меня, потянула ребёнка в сторону выхода.
Я простоял статуей почти минут пять, пока к нам не подошёл главрач, тот самый Евгений, что помогал Ритке. Он-то и вернул меня в чувства, вернее, его разговор по телефону.
– Да ты не переживай, Юлия, можете прийти на обследование через месяц, ничего страшного. У вас никаких обострений, всё хорошо в принципе.
Я перевел озадаченный взгляд на мужчину – уж больно любопытно было, что за ребёнок ушёл с Юлей. На посторонних детей так не смотрят, а своего… ну не могло быть у неё своего ребёнка. Да бред это, хотя, многое в нашей жизни не иначе как бредом и не назовешь.
– А вы чего ещё здесь? – обратился Евгений Михайлович к нам, засунув трубку в карман.
– Да мы это…
– Скажите, а вы случайно не с Гаврилиной Юлией разговаривали? – набрался наглости я и всё-таки спросил. Знаю, мне надо бы наплевать на неё с большой колокольни, жить себе спокойненько дальше, но бывали порывы, которые я просто не в состоянии остановить, совладать с ними. Вот как тогда, через неделю после выпускного… Думал, отпустит, сделаю себе легче, но не опустило, легче не стало, наоборот, будто каждый раз рану бередил.
– С ней самой, вы знакомы? – выгнул бровь врач.
– Ну… типа того, – кивнул я, пытаясь остановиться. Ну зачем лезу в это? Да какая, собственно, разница, чей это ребёнок? Пусть даже её, может, она вообще замуж вышла. От этих мыслей сделалось дурно. Парадокс какой-то.
– Дядь Жень, а это её сын? Она такая молодая, – опередил Леваков, пока я метался, нужна ли мне новая информация о девушке, которую я когда-то любил, и которую всем нутром сейчас ненавидел.
– Это братик её, Матвей. У него с сердцем проблемы были…
– Брат? Родной брат? – откровенно говоря, я удивился. За год наших отношений в разговорах ни разу не всплывала информация о брате. Хотя мы знали друг о друге всё, или мне так казалось.
– Брат, родной или нет, не знаю, – пожал плечами Евгений, задумчиво потирая подбородок. – Фамилия у них одна по крайне мере. Юля иногда приводит Матвея на плановые обследования, а иногда её мать. Он состоит у нас на учёте с этого года. А до этого состоял во второй городской, но там сейчас ремонт, пациентов перевели к нам.
– Понятно, – кивнул Антон. Только мне было ничего не понятно. У Юльки откуда-то взялся брат, и не просто брат, а больной, с довольно серьёзным заболеванием. Почему она тогда ничего не рассказала, я ведь… Понятно почему, считала, видимо, меня посторонним человеком. Зато теперь ясно, почему с легкостью она уехала с Пашей, позволила ему себя лапать. Кажется, в наших отношениях я был единственным идиотом.
Лучше бы вообще не спрашивал, не видел, свалил подальше. Только в очередной раз напомнил себе: женщин любить нельзя, все они предают.
Мы вышли из больницы молчаливой тройкой. Антон держал Ритку под руку, а я просто старался прийти в себя, перестать прокручивать в голове проклятую встречу с Юлей, её печальный взгляд и улыбку, адресованную брату. Чёрт! Она смотрела на меня так, словно я предатель, словно причинил ей столько боли, что жизнь окрасилась в чёрно-белые тона.
Мы с ней почти не пересекались три года, я видел её лишь издали, но взглядами не сталкивался. И как хорошо было: я быстро остывал, возвращался к своей обыденности, а сейчас никак не мог успокоиться. Всё вокруг бесило: звуки машин, голоса людей, радио дурацкое, которое включил Леваков, усаживаясь на пассажирское.
– Где твоя тачка, братишка? – спросил, не выдержав.
– В сервисе, переобуться отдал.
– Все в ноябре переобулись, ты самый умный что ли? – я бурчал, словно старый дед. А когда загорелся красный, и перед моим носом ещё вывернула длинная камри, едва не выругался трехэтажным. Что за день?!
– Дядька мне просто по блату местечко выделил. Он кстати недавно о тебе спрашивал, говорит, Даня пропал, не звонит, не пишет.
– А что я ему девочка, звонить или писать?
– Ну с днюхой-то мог поздравить, – не унимался Леваков, то и дело поглядывая назад, на свою ненаглядную Ритку.
– Я его поздравил.
– Через неделю.
– Слушай, лучше поздно, чем никогда, – возмущался я. Ладно, с дядькой, мы так Леонидыча называли, действительно, вышло некрасиво. Он мне помог три года назад.
Я тогда ходил подавленным и постоянно зависал в клубах, теряя себя настоящего. Попросту пытался заглушить тоску по Юле, искал всевозможные способы, правда, папе мои способы не нравились. Один раз поругались, второй, на десятый старик выдвинул ультиматум: либо я заканчиваю убивать свою жизнь, либо он лишает меня денег и крыши над головой. Другой бы одумался, а я усмехнулся, взял дорожную сумку и пошёл, куда глаза глядят. Сперва в клуб, потом познакомился с какой-то девчонкой, переночевал у неё. Иногда заглядывал к старым знакомым, но всё до поры до времени, конечно. Как только бабки закончились, я осознал, что никому не сдался со своими проблемами. Помню, один раз уснул на лавке в парке Анджиевского, укрывшись курткой. На утро меня растолкали полицейские и увезли погреться, как раз холодрыга стояла, так что я даже обрадовался.
Выпустили меня через три дня, я тогда взглянул на небо и озадачился – как быть дальше. Знал, если вернусь к отцу, он не прогонит, но почему-то стыдно было. Оглядел себя: грязный, в порванной обуви, с запашком, небритый, в таком виде заявиться на порог – словно милостыню просить.
И тут на моё счастье мужик на машине заглох. Старенькая волга барахлила, и он всё никак не мог её завести. Я подошёл, предложил подтолкнуть, ну а там как-то слово за слово, пожаловался на свою жизнь, на девушку, которую продолжал любить, несмотря на предательство, как мне хреново, как не хочется ничего, лечь бы и сдохнуть. Дядька дал мне подзатыльник и пригласил вдруг к себе в гараж. Там чаем напоил с бутербродами, одежду свежую вынес, но взамен попросил помощи. Нужен был ему сотрудник в сервис, ответственный, серьёзный, честный.
Недолго думая, я согласился, из чувства благодарности больше. Леонидыч выделил мне матрас, сказал, мол, на улице холодно, а выгонять бездомных котят против его убеждений. Считай, тогда и произошёл переломный момент, я словно стёр морок с глаз, очнулся, вдохнул кислород. Вернулся к учёбе, деньги зарабатывал, дядьке помогал, он мне платил не только крышей, но и бумажками.
Через год я всё-таки помирился с отцом по воле случая: он к нам в сервис заехал, увидел меня и ахнул. Мы разговорились, я честно признался во всём, стыдно было, что хоть на глаза повязку надевай. Старик обомлел, потом выдал, вздохнув, какой у него сын дурак. Так мы и помирились, я вернулся домой, ушёл с автосервиса, перекочевав к отцу на фирму. Но поступок дядьки до сих пор помнил и при каждом удобном случае заезжал к нему, презенты таскал, тем более Леонидыч на себя деньги жалел, всё в семью. Но сладкоежкой был тем ещё – от конфет никогда не отказывался. Я, в свою очередь, старался его баловать сладостями, правда, всегда брал больше, чтобы и детям его передать. Хороший всё-таки он мужик, мало таких, почти не осталось.
– Мне эта вторая поликлиника никогда не нравилась, – донеслось до моего слуха. Я вернулся из воспоминаний, глянув в зеркало заднего вида. Снегирёва о чём-то в задумчивым видом размышляла, разглядывая зимние улочки.
– Почему? – спросил Антон у неё.
– Я как-то в школьные годы туда с гастритом загремела, там главврач такая… противная. Я даже фамилию её запомнила и отзыв потом накатала.
– А как звали? К кому не стоит ходить?
– Вера Григорьевна Гедуева, ужасная женщина, – я резко дал по газам. Леваков аж чуть не вписался в бардачок, хорошо был пристегнут.
– Дэн, да ты что сдурел?
– Какая, говоришь, фамилия у главврача? – повысил голос, оглянувшись к Снегирёвой. Она испуганно хлопала ресницами. Чёрт, мои заскоки всех людей вокруг распугают. Да оно вроде как-то само сработало, на автомате дал по тормозам. Хорошо, позади машин не было, иначе точно бы авария случилась.
– Гедуева, – прошептала Ритка.
– Дань, ты нормальный вообще? Рита только от врача! – возмущался Антон. Правда, возмущения его я уже не слушал. Пазл в голове вдруг начал складываться: у Гаврилиной оказался брат, и не просто малой, а больной, нуждающийся в помощи. На учёте он стоял в больнице, где главврачом была Вера Гедуева. Нет, я, конечно, полагал, возможно, тут тупо совпадение фамилий, мать Акима так-то я ни разу не видел, имени её не знал. Чувак вообще не особо распространялся насчёт семьи, но по брендовым шмоткам было ясно – при деньгах родичи.
С другой стороны, по факту это ничего не дает. Если уж я ни сном ни духом о брате Юли, то и Аким не мог знать, да никто не мог. Однако что-то всё-таки меня смущало в данной ситуации и неожиданно разбередило старые раны.
Ребят у автора этой книги ,,Ники Сью" вторая часть называется ,,Искры снега", я не стала называть вторую книгу так, оставила такое же название как в первой части!!!