On the over side [h.s]

Гвен Миллер

С самого утра я чувствую себя паршиво. Со мной редкое подобное происходит в период месячных, но, когда это случается я практически неживая. Мне тяжело дышать, говорить и особенно двигаться. Любое движение сказывается болезненными спазмами внизу живота.

За всю ночь мне не удалось поспать. Я крутилась и постоянно нервничала, испытывая дискомфорт во всем теле. Мои глаза едва могут открываться, я еще даже не вставала и понятия не имею, который сейчас час. Шторы до сих пор закрыты, и я лежу на боку, укутанная с головой в одеяло, чтобы ни капельки света не попадало мне в глаза.

Я устраиваюсь на боку, подгибая под себя ноги, чтобы уменьшить силу спазмов, но данный исторический метод не действует. Я хнычу в подушку и обнимаю живот. Растрепанные волосы лезут мне в лицо, но я не обращаю на этого должного внимания и продолжаю хныкать, не зная, как справиться с адскими болями, которые практически невозможно остановить.

Еще я очень хочу есть, желудок изнывает оттого, что он пустой. Но я не в силах встать, тем более спуститься вниз, чтобы поесть.

У меня нет обезболивающего, чтобы помочь организму справиться с критическими днями. Я совсем забыла, что они закончились и не вспоминала до сегодняшнего момента. В предыдущие месяцы я практически не ощущала никаких признаков менструального цикла, поэтому не нуждалась в обезболивающим. Но теперь я жалею, что не приобрела его раньше нужного.

Ко всему у меня осталась последняя прокладка, которую я скоро собираюсь использовать. Я ненавижу тампоны, насколько бы эффективными они не были. Запихивать себе туда что-то во время месячных - это издевательство над влагалищем. Мне легче, если я буду менять прокладку, нежели если я засуну в отверстие вату, которая постепенно будет набухать.

Мой телефон звонит, и я издаю протяжный стон, вытаскивая руку из-под одеяла и пытаюсь его найти. Через несколько секунд я нащупываю айфон и тяну его к себе под одеяло, видя на экране имя: "Гарри".

От резкого источника света становится плохо, и я убираю яркость на минимум, отвечая на звонок.

– Что такое, Гарри? – хриплю я, словно находясь при смерти.

– Рыжик, ты в порядке? – его настораживает мой безжизненный голос.

– Практически да, но тренироваться с тобой я сегодня не буду. Можешь заняться своими делами, – я сжимаю пальцами белую майку и жмурю глаза, сдерживаясь от боли.

– Я зайду к тебе, – быстро проговаривает он.

– Га... – не успеваю сказать я, как звонок сбрасывается. – Черт, – вырывается слабо у меня, и я зарываюсь в подушке, ожидая прихода Гарри.

Буквально через минуту в дверь стучат, и я едва опираюсь руками на матрас и отталкиваюсь от кровати. Резкая боль пронзает нижнюю часть живота, когда я касаюсь босыми ногами пола, отчего я поджимаю губы и стою на месте пару секунд.

Боль немного стихает и, полностью укутавшись в одеяло, маленькими шагами я плетусь к двери. Каждое движение неприятно сказывается, отчего хочется кричать. Но я лишь только кряхчу, пересекая гостиную и дохожу до входной двери.

Я поворачиваю ручку и тяну ее на себя, встречая Гарри в неряшливом и помятом виде. Но мне плевать, что я выгляжу хуже, чем помойная крыса из канализации. Я чувствую себя плохо, поэтому мне нет дела до внешних данных.

– Привет, – вынимаю я руку из-под одеяла и слегка машу ею.

– Привет. Ты заболела? – Гарри заходит внутрь, обеспокоенный моим состоянием. – У тебя температура? – он протягивает руку и касается им моего лба, отчего я вздрагиваю.

– Нет, – поднимаю я глаза на его ладонь.

– И правда. Тогда что с тобой? – не понимает он, убирая руку и отходя от меня на шаг.

– У меня месячные, – говорю я и сажусь на комод, не в силах больше стоять. – И я чувствую себя отвратительно.

Я не вижу причин и смысла скрывать от Гарри естественные вещи, которые происходят с любой девушкой выше двенадцати лет. Он определенно знает, что такое месячные и как они взаимосвязаны с женским организмом. В конце концов он рос вместе с сестрой и ему хоть раз, но приходилось наблюдать за столь неблагоприятным периодом.

Я смотрю на него, ожидая, что он начнет кривиться и испытывать неприязнь от вышесказанного мною, но ничего подобного не замечаю. Гарри с сожалением смотрит на меня, видя, как я мучаюсь, полностью укутанная в плед и кусает нижнюю губу.

– Чем я могу помочь? – спрашивает он то, что заставляет меня с удивлением взглянуть на него.

– Ничем, если только ты не знаешь способ, как остановить месячные.

– Я отведу тебя в постель, – он подходит ко мне, и я поднимаю голову, едва моргая. – Позволишь? – уточняет он, зная, что не имеет право нарушать мои границы без разрешения.

– Мгм, – мычу я.

– Так, держу, – он обхватывает меня одной рукой за поясницу через одеяло, а другую подает, чтобы я за нее ухватилась.

– Я упаду, – вцепляюсь я пальцами в его ладонь и с испугом пытаюсь слезть с комода.

– Не упадешь, – уверяет он.

– Не отпускай меня, – как маленький ребенок прошу я, касаясь ступнями холодного пола.

– Я не отпущу тебя, не бойся, – крепко ухватывает он меня и медленно направляет обратно в спальню, но прежде избавляется от обуви.

Мы неторопливо доходим до моей кровати из-за того, что каждое движение вызывает мучения. Мои ноги дрожат и все тело ноет, потому что я слишком слаба и из меня черт возьми течет кровь.

Гарри усаживает меня на край кровати и поправляет постель. Он взбивает подушки и разглаживает простынь, прежде чем укладывает меня и хорошенько укрывает одеялом.

– Тебе нужно пить больше жидкости и поесть, – опускается он на то место, где сидела я.

– Я безумно голодна, но из-за месячных не могу спуститься вниз.

– Я принесу тебе еды и вишневую колу, – поднимается он. – Но сначала поеду за обезболивающим.

– Откуда ты знаешь, что нужно делать в таких ситуациях?

– Паркер. Я не раз ухаживал за ней во время этих дней. Но теперь вместо меня ее месячными занимается Найл.

– Ты хороший брат, – выдыхаю я.

– Спасибо, какой обезбол ты обычно принимаешь?

– «Адвил».

– Что-то еще нужно? – уточняет он.

– Да... – говорю я и резко замолкаю, уставившись на него, потому что мне неловко просить его о таких вещах.

– Что? – спрашивает он.

– Прокладки, – краснею немного я.

– Я куплю, не беспокойся. Тоже самое, что сходить за сигаретами, – пытается он избавить меня от смущения. – Только скажи какие, чтобы я ничего не перепутал.

– «Always», четыре капли. Лучше взять в аптеке.

– Возьму, ты пока поспи и вот, – он наливает из кувшина в стакан воды и протягивает мне. – Попей.

– Спасибо, – шепчу я, забирая стакан и делая пару глотков.

– Дай свой ключ-карту, чтобы я вошел и смог закрыть тебя, – забирает он стакан, положив его на тумбу.

– В маленьком выдвижном шкафчике, – я снова поворачиваюсь на бок и подгибаю ноги, чтобы не чувствовать такую сильную боль. – Деньги тоже там, в кошельке. Возьми сколько тебе нужно, – жмурюсь я, хватаясь за живот, который скоро взорвется.

– Я сам заплачу, а ты поспи, пока я не вернусь, – забирает он ключ. – Если будет хуже, звони, я что-нибудь придумаю, – предупреждает он, на что я безмолвно киваю.

Я накрываю себя до макушки одеялом и, утыкаюсь лицом в подушку, когда слышу хлопок. Я закрываю глаза, пытаясь уснуть, чтобы не чувствовать некоторое время режущую боль.

Оттого, как повел себя Гарри становится легче. Я не ожидала, что он разбирается во всех тонкостях женского периода и нормально относится к нему. То, как он быстро явился сюда, узнав, что мне плохо вызывает слабую улыбку на лице.

Он не противился, поняв, что со мной и оказал руку помощь, отведя как маленького ребенка до кроватки. Он вызвался купить обезболивающее и еды. Черт возьми он собирается пойти в аптеку и купить прокладки! Далеко не каждый мужчина будет согласен приобрести для своей девушки подобное. Но видимо Гарри это не касается. Он сам сказал, что был с сестрой в период критических дней и судя по всему ему часто приходилось покупать для нее прокладки.

С мыслями о великодушие Гарри я не замечаю, как сквозь позывы боли засыпаю. Мне ничего не снится, сплошная темнота. И неизвестно во сколько я просыпаюсь, вылезая из-под одеяла. Я протираю глазами кулаками и приподнимаюсь, включая ночник, потому что не хочу раскрывать шторы.

Я поворачиваю голову и вижу на другой тумбочке: прокладки, обезболивающее, а также несколько пластиковых контейнеров и колу. Я наклоняюсь к нему, упираясь рукой на матрас и хватаю записку, которую Гарри судя по всему оставил.

«Надеюсь, тебе станет легче. Приятного аппетита, рыжик»

Прочитываю я и улыбаюсь, опускаясь с колен на свою пятую точку. В первую очередь я беру обезболивающее и запиваю его вишневой колой. Затем я хватаю телефон и смотрю на время, видя, что уже три часа дня. Хмыкнув, я захожу в контакты и набираю Гарри, поставив телефон на громкую связь.

– Я проснулась и жду тебя, – говорю я, как только он принимает мой звонок.

– Хочешь, чтобы я пришел? – тупит он.

– Ну да, я поэтому звоню, – хихикаю я.

– Минута.

– Окей, – отвечаю я и сбрасываю.

«Адвил» пока еще не действует, но после четырехчасового сна я чувствую себя намного лучше. Сильной боли я пока не ощущаю, поэтому приподнимаю подушку и использую сидячее положение. Я опираюсь на спинку кровати и вытягиваю ноги под одеялом, ожидая прихода Гарри.

Ключ-карты я нигде не вижу, соответственно она находится у него. Гарри очевидно ждал момента, когда я проснусь и позвоню ему, чтобы вернуться. По его голосу не сказать, что он надеялся на приглашение, он был немного сбит с толку, но я бы пригласила его, чтобы отблагодарить.

Проходит ровно минута, а может больше и Гарри снова заходит ко мне в номер. На этот раз я не встречаю его, поэтому он проходит дальше в спальню и сталкивается со мной.

– Ты как? – спрашивает он, стоя у проема двери.

– Благодаря тебе и сну лучше. Спасибо большое, – искренне благодарю я.

– Оу, не за что, – чешет он затылок, оставаясь на том же месте и мне удается заметить на внутренней стороне его бицепса татуировку в виде кинжала.

– Собираешься стоять там? – вскидываю я брови, издав усмешку.

– А куда мне сесть? – спрашивает он, очевидно, не зная, как вести себя со мной.

– Забирайся ко мне в постель, – хлопаю я по свободному месту возле себя.

– Ты уверена? – уточняет Гарри, закрывая дверь.

– Заткнись и иди сюда.

– А ты сегодня смелая, – подмечает он, шагая ко мне.

– Гарри, если ты считаешь, что я тебя боюсь, то ты ошибаешься. Брось эти глупые мысли, – искренне смотрю я на него.

– Хорошо, тогда я забираюсь к тебе, – предупреждает он, хватаясь за край одеяла и раскрывая его.

– Давай уже, скромняга. Я практически видела твой член, тебе нечего смущаться, – подбадриваю я, взяв баночку колы с тумбочки и отпив из нее.

– Господи, звучит отвратительно, – ворчит он, залезая под одеяло и накрываясь им на половину, как я.

– Я буду напоминать тебе о том вечере постоянно, – подмигиваю я и делаю еще пару небольших глоточков.

– Лучше сразу повеситься, – говорит он и неловко крутит свое черное кольцо на среднем пальце.

– Расслабься, я шучу. Вот, выпей, а я пока займусь контейнерами, – всучиваю я ему свою банку колы, чуть не разлив ее на его серую футболку.

– Но ты же пила из нее, – берет он колу, глядя на меня.

– Не бойся заразиться, у меня только месячные. От хламидиоза я давно вылечилась, – парируя, положив перед собой контейнеры.

– Что? – Гарри уставился на меня с хмурыми бровями

– Дерьмо, Стайлс, это же обычные шутки. Не надо воспринимать мои слова всерьез, – усмехаюсь я от его озадаченного выражения лица.

– У тебя отвратительное чувство юмора, – не довольствует он и прижимается губами к жестяной банке, отпивая колы.

– Может быть, – пожимаю я плечами и открываю три крышки от контейнеров, разглядывая содержимое.

В первом контейнере находится салат «Цезарь», во втором несколько кусков моей любимой пиццы с салями, а в третьем контейнере куча картошки фри с тертым сыром. Выглядит все безумно аппетитно и в наборе я нахожу несколько салфеток и приборов на две персоны.

Сама я бы все это разом не съела, скорее всего за два приема, но теперь я разделю завтрак с Гарри, а потом смогу заказать себе в номер что-нибудь еще на поздний обед, ну или ужин.

– Я не могу понять одного. Ты девственница или нет? Тебе все-таки почти двадцать два, – спрашивает он самый неприятный вопрос, который оставил след на всю жизнь.

– Нет, я не девственница. Странно было бы, если бы в этом возрасте я оставалась нетронутой, – тихо отвечаю я и протягиваю ему пластиковую вилку.

– Блять, прости, – Гарри понимает, что мне неприятно говорить об этом и сразу же извиняется, забирая прибор.

– Ты не виноват, чтобы извиняться, – я ставлю между нами контейнеры и, чтобы заглушить неприятное чувство образовавшееся в груди - наполняю рот салатом.

– Мы можем немного поговорить о сексе? – аккуратно спрашивает он и ест вместе со мной сочный салат, в котором переборщили с соусом.

– Мы еще даже не целовались, а ты уже хочешь говорить о сексе, – издаю я усмешку, предотвращая воспоминания.

– Можно или нет? – закатывает он глаза, натыкая на вилку лист салата с помидором.

– Говори. Мы уже взрослые и можем обсуждать подобные темы, – проглатываю я салат и снова заполняю им рот, взяв из другого контейнера кусок пиццы.

– Сколько раз у тебя был секс? – спрашивает он, когда я кусаю пиццу.

Боже, дай мне силы не впасть в паническую атаку.

– Один, – коротко отвечаю я.

– Во сколько лет?

– Мне уже исполнилось восемнадцать. Это случилось за несколько дней до смерти родителей, – отвечаю я, постепенно погружаясь в эти ужасные воспоминания.

– Черт, это хреново, – грустит он, думая, что я забеспокоилась из-за родителей, но это вовсе не так.

– Бери пиццу, Гарри, – протягиваю я ему контейнер на удивление все еще с теплой пиццей.

– Спасибо, – забирает он ломтик, кусая половину.

– Я не испытала удовольствия. Мне не понравилось и после я больше не занималась сексом ни разу в своей жизни.

– Он был твоим парнем?

– Нет, Гарри. Я никогда не встречалась и не давала шансы, – поворачиваю я голову к нему. – Я просто захотела попробовать, – вру я, не желая рассказывать ему, что было на самом деле и насколько сильно меня травмировал этот день.

После того случая «Ксанакс» стал моим лекарством.

– А что-то интимное у тебя было? – облизывает он жирные губы, доедая пиццу.

– Ты про что? – уточняю я, смешав во рту салат с пиццей.

– Я про ласки пальцами и языком, – спокойно говорит он, повернув голову и встретившись со мной глазами.

– Нет, – качаю я головой и откидываю голову назад, кусая тянущуюся пиццу.

– Тебе никто никогда не пробовал там? И ты никогда не ублажала парня? – удивляется Гарри, взявшись за картошку с сыром.

Самое смешное то, что мы разговариваем о половой жизни и при этом кушаем, не придавая словам никакого значения. Видимо светские беседы не созданы для меня и Гарри. Хотя нам с ним есть, что обсудить, но он решил поговорить о личных вопросах.

– Нет, – снова качаю я головой, совсем не смущаясь этого разговора.

– Черт, ты многое теряешь, – издаю усмешку Гарри, направив взгляд вперед.

– Это в действительности настолько приятно, как говорят?

– Очень приятно, – переводит он свои глаза на меня.

– А ты делал... эту штуку языком... – прочищаю я горло, ковыряясь вилкой в салате.

– Отлизывал ли я девушке? – уточняет он, улыбаясь.

– Да...

– Конечно. Я был два года в отношениях, – подтверждает он.

Мои щеки немного краснеют из-за того, что я представляю Гарри в этом деле и то, как он использует свой язык и ловко им управляет. Должно быть Гарри разбирается, ведь у него есть двухлетний опыт. Не уверена, что вне отношений, Гарри пробовал чужие женские гениталии, только если ему просто не отсасывали.

– И что говорила твоя бывшая? – поджимаю я губы, глядя ему в глаза.

– Что я чертовски хорош. Мне хватало несколько минут, чтобы доводить ее до оргазма, – болтает он.

– Класс, – говорю я и пью колу.

Я понятия не имею, что представляет собой женский оргазм и насколько это может быть приятно. Я никогда ни с кем об этом не говорила, даже с Луи, потому что он не женщина и не поймет меня. У мужчин отложено природой испытывать оргазм, дабы осеменить девушку для продолжения рода. Но с девушками все намного сложнее, не каждая может испытывать тот самый пик в конце. И я понятия не имею, могу ли чувствовать тоже.

– Ты хотя бы трогала себя? Боже, не будь, пожалуйста, чертовым ангелом. Иначе я почувствую себя долбаным извращенцем, – просит он, съев половину картошки и оставив мне мою порцию.

– Ты не извращенец, Гарри. Все этим занимаются, но только не я, – выдыхаю я и доедаю остатки салата, убрав контейнер в пакет.

– Тебе противно? Ты не хотела бы снова переспать с кем-то? – берет он у меня колу, сделав несколько последних глотков.

– Нет, не противно. Я не знаю, что такое оргазм и не знаю, что такое прикасаться к себе там, – пиццу с контейнером я передаю Гарри, а сама беру у него картошку.

– Дерьмо, рыжик. Как ты живешь, это же просто охранительные чувства. Их невозможно сравнить с чем-то другим, – издает усмешку он, взяв ломтик пиццы и набив им себе щеки.

– Не было времени думать об этом. И первая связь испортила все.

Я долгое время боялась вновь пробовать, я до сих пор травмирована и не уверена, что когда-то смогу опять заняться сексом. Я даже не испытывала желания, мне просто пришлось это сделать, потому что другого выбора не было.

– Значит, ты мне никогда не позволишь сделать тебе приятно? – убирает он пустой контейнер с пиццей.

Его слова заставляют меня подавиться последними ломтиками жареной картошки. Как он может задавать подобные вопросы, настолько легко, при этом абсолютно не смущаясь? Он буквально спрашивает, позволю ли я ему в будущем приносить мне удовольствие.

Гарри очевидно неизвестно слово «стыд». Он привык спрашивать напрямую и не видит в своем вопросе ничего необычного. Но у меня немного наоборот, из-за чего мои щеки покрываются румянцем.

– Вот возьми, – протягивает он стакан с водой.

Я принимаю его, выпивая содержимое, чтобы оттянуть время и избавиться от кашля. Я бросаю взгляды на Гарри, который ждет и покрываюсь еще большим красным цветом, думая насчет того, чтобы спрятаться от него под кроватью или убежать в ванную под предлогом, что хочу помыться.

– Ты уже выпила, а теперь отвечай, – он отбирает пустой стакан, положив его на тумбочку и сверлит меня своими зелеными глазами.

– Я не могу ответить на этот вопрос. Мы с тобой не вместе, и я не знаю будем ли, – говорю я и он задумывается.

– Понял.

– Дело не в тебе, а во мне. Я боюсь этого всего, потому что не хочу, чтобы мне снова было больно и неприятно, – смотрю я на одеяло.

– Тебе не будет больше никогда больно и неприятно, – уверяет он передвинувшись и заправив прядь волос мне за ухо.

Этот жест не должен ничего вызывать, но я опять чувствую покалывания в сердце. Оно реагирует не так, как должно, и я резко отворачиваюсь, испугавшись своих ощущений. Я вдыхаю воздух и бегаю глазами по полу, сжимая обеими руками простынь. Меня не накрывает паническая атака, я просто не испытывала чего-то подобного раньше, и я не понимаю, хорошо ли это или плохо.

– Извини, я тронул тебя без разрешения. Я пойду, – он раскрывает себя и привстает, из-за чего я обращаю свое внимание на него под бьющее сердце.

– Нет, – я наклоняюсь и хватаюсь за край его серой футболки. – Я не отпущу тебя, – на полном серьезе говорю я, крепче сжимая ткань в кулак.

– Ты чего? – удивляется он.

– Ты снова это сделал. Ты опять заставил мое сердце биться, – говорю я, глядя на него снизу вверх.

– Тебе неприятно? – спрашивает он.

– Нет, мне непривычно. Я не понимаю, что со мной, – качаю я головой, начиная его тянуть к себе. – Но я не пущу тебя. Останься со мной, хотя бы до вечера, – прошу я.

Он смотрит на меня некоторое время, раскрыв рот и словно перестав дышать. Он не понимает, в действительности ли это происходит и не сдвигается.

Мои слова озадачили его, ведь я не тот человек, кто любит сентиментальность и признания, но с ним почему-то я не молчу и открыто говорю, что чувствую. Гарри рушит мои барьеры и от этого мне еще сложнее.

– Я не уйду, – он возвращается обратно в постель и только тогда я отпускаю его.

– Спасибо, – благодарю я, убрав все с постели, чтобы нам было удобнее лежать.

– Не благодари меня за то, что я хочу побыть с тобой, – говорит он и опускается вниз, прижимаясь щекой к подушке.

– Почему нет? – я тоже забираюсь под одеяло и поворачиваюсь к его лицу.

– Потому что мне нравится проводить с тобой время, рыжик, даже если ты бесишь, – отвечает он, заглядывая своими большими глазами в мои.

– Ужасно, больше не говори мне этого, – толкаю я его рукой в плечо, скривив нос.

– Черт возьми, Гвен, ты испортила такой момент, – закатывает Гарри глаза.

– Я не люблю, когда слишком много сентиментальности. Запомни, – предупреждаю я, положив ладонь на подушку возле своей головы.

– Я и не говорил ничего подобного. Просто сказал, что нравится проводить время с тобой.

– Ты сказал, что я испортила момент.

– Да, испортила, – подтверждает он. – Но не романтичный, а обычный.

– Ладно, прости, что такая привереда, – с неохотой извиняюсь я.

– Рыжая лгунья, – улыбается он, демонстрируя свои прелестные ямочки.

Некоторое количество света попадает с помощью небольшого пространства между шторами на его лицо, из-за чего зеленые глаза становятся ярче. Я разглядываю его черты, впервые находясь на таком минимальном расстоянии. Его волосы отрасли и челка больше не имеет светлых прядей, кожа оливковая, напоминает даже больше ириску. На брови остался шрам, но уже едва заметен из-за волос, которые отрасли.

Он привлекательнее вблизи и на его лице и шее намного больше родинок, чем я ожидала. Но это прелестная отличительная черта Гарри. Особенно выпуклая родинка около губы, которая безумно ему идет.

Мне хочется прикоснуться к нему, к его лицу, и я неосознанно протягиваю руку. Он смотрит на мои слегка дрожащие пальцы, а затем в мои глаза и поддается, позволяя дотронуться. Кончиками пальцев я прикасаюсь к его щеке, которая колит из-за того, что он не побрился и трепетно смотрю на него.

Гарри передвигается ближе и закрывает глаза, наслаждаясь моим прикосновением. Я провожу несколько раз фаланга пальцев по его щеке делая круги и непонятные узоры и передвигаюсь к линие челюсти, замечая шрамы.

Гарри безумно красив и доказательство тому пышные и длинные ресницы, на которые попадают блика от солнца. От него вкусно пахнет табаком с ванилью, и я глубже вдыхают этот запах, тоже прикрывая глаза.

Я не знаю, сколько проходит времени, потому что это становится абсолютно неважным. Мы просто лежим в тишине с закрытыми глазами, и я глажу одну часть его лица под наши биения сердец.