Отец ребенка

Мало ей своего ребенка. Вот где дура непроходимая. Пусть тащит двоих, своего и ее, Наташиного, сына, раз такая жалостливая. А Наташа еще собирается пожить для себя, устроить нормально свою жизнь, подцепив папика побогаче. А с таким довеском, как сынок, мечтать об удачном замужестве не стоит.

А Оксанка — лохушка лохушкой! Не пиши отказную от ребенка. Со временем поймешь, что совершила глупость, но ничего исправить будет нельзя. Отдай его мне, я буду воспитывать как своего сына, а как только поймешь, что он тебе нужен, верну. «Как же, будет он мне нужен, как собаке пятая нога». Наташа и забеременела, только чтобы привязать к себе Олега, да и то потому, что у него уже была квартира, машина и работа в солидной западной компании. А он как уехал в Америку, так и пропал в этой своей Силиконовой долине. И неизвестно, вернется ли вообще. А в таком случае этот орущий и визжащий кусок мяса ей ни к чему. Пусть наивная Оксанка ищет ей оправдания: у Наташи послеродовая депрессия. Ага, как же. Депресняк у нее. Обхохочешься. Конечно, если б Олег был рядом, она бы сыграла роль заботливой мамочки, какие проблемы, но Олега нет рядом уже восемь месяцев, и неизвестно, когда появится. А она еще не выжила из ума, чтобы отказывать себе в удовольствиях ради сомнительного будущего благополучия.
И на что Оксанка рассчитывает? Муж бросил, она одна с ребенком, да еще и ее, Наташиного, забирает. Нашлась мать Тереза. Хоть бы хны, кормит обоих мальчишек: и своего и ее, Наташиного. «Представляю, как через полгода завоет, посмотрев в зеркало на свою грудь. Одно слово: дура!»

Оксана, покормив, отдала малышей пришедшей медсестре и легла на кровать, отвернувшись к стенке. У Наташи было странное злое лицо, точно она втихомолку посмеивалась над ней, Оксане не хотелось смотреть в ее сторону. С такими женщинами ей не приходилось сталкиваться в жизни. Разве только передачи по телевидению, да и то Оксана никогда их толком не смотрела. Она не могла понять, как можно не любить того, кто является частью тебя? Того, кого ты создала, того, кому ты дала жизнь.

В палате было прохладно, и она натянула одеяло до самого носа. Солнечный лучик упал на стену в ногах кровати, и Оксана стала наблюдать за ним. Он двигался медленно-медленно, словно живой. Время шло, солнечный лучик прополз полстены, а в палате стояла мертвая тишина, нарушаемая только шагами из коридора да поскрипыванием металлических пружин кроватей. Оксана твердо решила: завтра пойдет к главврачу.

В маленькой ординаторской, кроме них двоих, никого не было.

— Ты подумай, сама в этой жизни на птичьих правах, куда тебе еще второго ребенка?

— Я справлюсь. — Оксана умоляюще смотрела на главврача. — Я не могу от него отказаться. И потом, вдруг Наташа одумается, ей будет легче его найти. А так — затеряется по детским домам, и все. А Наташка потом будет волосы на себе рвать, когда поймет, что наделала

Врач участливо смотрел на молодую женщину сквозь очки, но почти не слышал, что она говорила с такой горячностью. Про себя он уже давно решил, что не будет препятствовать, действительно, для ребенка будет гораздо лучше оказаться в семье, а не в доме малютки. Сколько прошло через него мамаш, отказывающихся от своих детей. То мать слишком молода, то наркоманка или алкоголичка. Были благополучные дамы, которым ребенок мешал строить карьеру. И даже одна семейная пара, заявившая, что ребенок получился случайно, они его не планировали и еще не готовы стать родителями. Хотя обоим супругам было хорошо за тридцать. Он им тогда нагрубил, порекомендовал пройти стерилизацию, чтобы такие, как они, уроды не имели возможности размножаться.

А такое вот чудо впервые в его практике. Он даже и не предполагал, что на свете еще остались такие люди: чистые, невинные душой, способные на безграничную любовь и самоотверженность. Наше время сделало людей циничными и пошлыми, добродетель в этом мире и гроша ломаного не стоила. Честность, искренность они скрывали, как что-то позорное, стыдное... Он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, когда она замолчала, и очнулся, услышав судорожные всхлипы. Она плакала, но плакала не истеричными, а какими-то беспомощными, беззащитными слезами, такими, которых мужчины боятся больше всего на свете.

— Ну-ну, не надо разводить сырость. — Он взял ее руку в свою и по-дружески сжал. — Я просто думаю, как все оформить без лишней волокиты. Не волнуйся, голубушка, решим вопрос положительно. Есть у меня нужные люди, ради такого случая придется потревожить.
Правда? — Столько надежды было в этом предательски подрагивающем голосе, что у него захолонуло сердце.

— Такими вещами не шутят, логично?

— Логично, — согласилась Оксана и прижала ладони к горящим щекам. — Стыдно, разревелась, как девчонка. Простите.

— Добрые дела делать никогда не стыдно, — подбодрил ее он. — Ступай в палату и больше не нервничай, сделаю все, что в моих силах, и даже больше.

В палате Наташа поспешно собирала вещи в сумку: тюбик с зубной пастой, щетку, косметичку. Скомкала и швырнула полотенца, большое махровое пришлось утрамбовать рукой. Как же ей надоели сюсюкающие мамочки и осуждающие взгляды медперсонала! Она собиралась уйти тихо, так, чтобы никто не заметил, а прежде всего — эта придурочная соседка, наивная мать Тереза. Но не удалось.

— Тебя выписали? — от дверей поинтересовалась вернувшаяся Оксана.

Наташа не ответила. Она натянула шерстяной свитер через голову, а больничный халат небрежно кинула на спинку кровати. Тяжелая, застиранная байка не удержалась на гнутой хромированной дуге и с шумом плюхнулась на пол, где и осталась лежать бесформенной кучей. Прошла, села на свою кровать и уже оттуда спросила:

— Уходишь?

— Да, — односложно бросила Наташа.

— А ребенок?

— Ребенок, ребенок, — зло взорвалась Наташа. — Не нужен, поняла? — почти по слогам прошипела она Оксане. — Отстань! Сколько можно повторять, я написала отказную, она у главврача. — В палате повисло молчание.

Через несколько минут Оксана решилась:

— Наташ, я была у главврача.

Наташа обернулась и вскинула брови, демонстрируя удивление:

— Ну и?..

— Я хочу его забрать, — тихо пояснила Оксана.

— Да делай ты что хочешь. Мне без разницы.

— Даже имя ему дать не хочешь?

— Слушай, ты по-русски понимаешь? Я сказала, мне он по барабану. И вообще, что тебе от меня надо?

Оксана пожала плечами:

— Собственно, ничего.

— Ну и не лезь, — буркнула под нос Наташа, натягивая джинсы.

Оксана сделала еще одну робкую попытку:

— Наташ, я подумала, вдруг ты захочешь узнать, как растет малыш...

— Не захочу, — грубо оборвала ее уже одетая соседка.

Но Оксана не сдавалась. Она быстро написала в записной книжке номер своего домашнего телефона, выдрала листок и протянула Наташе:

— Возьми на всякий случай.

Та с неохотой бросила листочек в сумку:

— Бывают же такие зануды, — и ухмыльнулась от дверей: — Прощай, многодетная мамаша. Желаю успехов на трудном поприще воспитания юного поколения.

Оксана не стала отвечать, молча проводила Наташу глазами и, когда за ней захлопнулась дверь, отвернулась к окну. Ей казалось, что в ее голове группа маниакальных танцоров исступленно отбивает ритм чечетки. Сдерживаемые эмоции заставили сердце биться в бешеном темпе, неистовыми толчками выбрасывая кровь. Она сжала виски руками, чтобы унять зачастивший пульс, и автоматически бросила взгляд в окно. Там, внизу, на улице, шумно толпились посетители: мужья, родители, маленькие дети. Все, кто пришел навестить рожениц. Одни уходили, попрощавшись, другие подходили, шумно кричали, и голоса их гулко взмывали и находили жен, дочерей, матерей. Они приветствовали друг друга широкими жестами, улыбались, старались перекричать друг друга, подскакивали, выражая бурный восторг, видя сморщенное, красное личико младенца. Казалось, сам воздух, тяжелый и теплый от испаряющихся на глазах остатков снега, был пронизан добротой, любовью и счастьем. Ей до боли захотелось глотнуть его, и она открыла форточку. В затхлый воздух палаты ворвался свежий, влажный ветерок. Запахло тополями, отсыревшими смолистыми деревьями и весной. В палату вторглись несмолкающий птичий гомон, шум проезжающих по шоссе автомобилей и счастливый мужской голос, который надсаживался во всю мощь легких:

— Люся!!! Я тебя люблю!!!

Оксана видела, как Наташа выбежала из-за угла здания, уже одетая в яркую красную куртку и легкомысленный берет, еле держащийся на распущенных волосах. С высоты пятого этажа она казалась крохотной, как игрушечная кукла Барби с непропорционально длинными ногами. «Наверное, сапоги на метровых каблуках», — насмешливо усмехнулась Оксана. Она следила, как Наташа миновала больничные ворота, пересекла проезжую часть и, остановившись у кромки тротуара, голосуя, вытянула руку. Почти сразу же огромный черный джип, мчавшийся до этого на полной скорости, вильнул, притормаживая, и через секунду помчался вдаль, унося с собой девушку модельной внешности.

Автомобиль давно скрылся из вида, но Оксана все смотрела на дорогу, смутно надеясь, что Наташа вернется. У нее в голове не укладывалось, как можно предавать то, что было девять месяцев частичкой тебя, свою собственную плоть и кровь. Она задумалась и не услышала, как тихонько скрипнула дверь, пропуская входившего в палату человека.
— Оксанка, с ума сошла! Холодно еще, весна поздняя, апрель, еще снег не стаял. Быстро отойди от окошка, моментально продует!

Она испуганно вздрогнула, когда ее тронули за плечо.

— По городу грипп ужаснейший гуляет, у нас больница на карантине, а она с голыми коленками у открытой форточки, — причитала за ее спиной нянечка. Нянечку в отделении все звали по отчеству, Макаровна. Маленькая, кругленькая как колобок, с вечными очочками на носу, она в свое дежурство всегда приносила огромную холщовую сумку, где в шуршащей бумаге остывали пирожки домашней выпечки. Макаровна угощала ими молоденьких мам, приговаривая: «Вы же молодые, скоро и забудете, что такое настоящие домашние пирожки».
У Макаровны никого не осталось на этом свете: дочь с зятем и внуком погибли в одночасье, попав в автомобильную катастрофу. И теперь всю нерастраченную любовь и нежность она несла своим подопечным.

— А что это, козы твоей халат валяется? И вещичек не видно? — Макаровна закрыла форточку и недоуменно осматривала палату.

— Наташа ушла, — произнесла Оксана тихо и серьезно.

— Сбежала?! — ахнула старушка, смешно всплеснув руками. — Ох и непутевая девка. Курва, одним словом, прости меня, Господи, ох и курва. Надо Викентию Анатольичу сказать, ведь, поди, и не знает. Ох и курва, — бормотала Макаровна, давая точную оценку сбежавшей.

Оксана невольно улыбнулась: Макаровна, когда ругалась, выглядела очень забавно. Круглое личико хмурилось в грозной гримасе, из-за очков сердито сверкали глаза, кончики платка, узлом завязанного под подбородком, вздрагивали в такт размашистым шагам, которыми нянечка пересекала комнату. Она собрала в охапку оставшееся после Наташи белье и, тихо бубня под нос, ушла.

Оксана залезла под одеяло, свернулась клубочком, немного полежала с закрытыми глазами и незаметно для себя уснула. Она не слышала, как вернулась Макаровна и застелила чистым бельем освободившуюся койку. Нянечка старалась ходить тихо, на цыпочках, но грузное тело слушалось плохо, и пару раз она спотыкалась, производя невообразимый, по ее мнению, шум. Она испуганно оглядывалась на спящую, но Оксана мирно посапывала, не реагируя ни на скрип старых рассохшихся половиц, ни на тяжкую поступь Макаровны. Заглянула дежурная медсестра, оставила на тумбочке направления на сдачу анализов крови для выписки, но будить не стала. Оксана спала, и, наверное, впервые за долгое время ничто не могло нарушить ее внутренней тишины и покоя. Она спала, как спят новорожденные дети: глубоко, умиротворенно и сладко. И снилось ей что-то непонятное, но хорошее и светлое.

Выписывали Оксану с двумя малышами. Главврач сделал невозможное: за три дня оформил документы, которые Оксана собирала бы сама в лучшем случае полгода.

Дни полетели с безумной быстротой. Хорошо, что первый месяц малыши просыпались редко, в основном чтобы поесть, это позволило Оксане немного восстановить силы после родов. Мама перебралась к ней и возложила изрядную часть забот на себя. Жизнь понемногу начинала налаживаться. Только в финансовом плане приходилось все туже. Накопления таяли с невероятной стремительностью: пеленки, распашонки, детское питание — все траты пришлось удвоить.

Сегодня Оксана еле волочила ноги. День выдался суматошным и совсем невезучим. С утра она была в больнице, выписывала направления для получения питания на молочной кухне, потом относила заверенные бумажки. Заскочила домой, покормила и перепеленала малышей — и снова в собес с кучей новых бумаг на пособие. Пособие получить не успела, закончились деньги. Она напрасно простояла в очереди почти час, испуганно выпрыгивая каждые пять минут на улицу, где под навесом в коляске спали малыши под присмотром торгующей семечками старушки. Она заикнулась, чтобы ее пропустили без очереди, но толпа возмущенно заревела, задавив ее робкий голосок своей мощью. Обычно беготню по инстанциям брала на себя мама, но сегодня у нее в школе была очередная проверка из роно, проигнорировать которую она не могла. Отложить хождение по инстанциям на другой день было невозможно: именно на сегодня было назначено рассмотрение ее бумаг сановными чиновниками из отдела соцобеспечения.
От усталости внимание затупилось, Оксана не заметила лужу и очнулась, только когда вода хлынула в туфли. Дожди шли почти каждый день, и земля, донельзя насыщенная влагой, не могла впитать в себя всю воду. Излишки скапливались на поверхности и превращались в стоячие лужи. Оксана заспешила, толкнула коляску посильнее, та несуразно подпрыгнула на какой-то кочке, выскочила из воды, проехала пару метров и, издав неприятный скрежет, застопорилась, неуклюже накренившись набок. Оксана выбралась из лужи и обессиленно остановилась. Колесо. До дому было рукой подать, но дотащить коляску казалось немыслимым. Этот день вымотал ее до конца. Хорошо хоть, малыши вели себя спокойно. С сыновьями повезло: крепкие и мирные.

— Сейчас, ребята, немного передохну, и домой, — сказала она скорее себе, чем им, и тяжело вздохнула.

— Помочь? — раздался сзади дружелюбный голос. Оксана испуганно вздрогнула, она не заметила подошедшего мужчину.

— Напугал? — с улыбкой спросил он у обернувшейся Оксаны.

— Немножко, — растерянно кивнула она в ответ.

— Да у вас тут серьезная авария. — Он уже рассматривал колесо, трогая его руками.

— Испачкаетесь, — робко заметила Оксана.

— Ерунда, — отмахнулся незнакомец. — Сможете пару секунд подержать коляску, я колесо поставлю на место?

— Да, да, конечно, — поспешно ответила Оксана.