Отец ребенка

Наконец встала с банкетки, на которую опустилась сразу, как только закрыла дверь в квартиру. Разделась, закинула шапку на полку, шубку аккуратно повесила на плечики, сменила опротивевшие каблуки на разношенные, уютные домашние тапочки и, подхватив авоськи, прошла на кухню. О визите к свекру старалась не думать. Подсознательно загрузила себя так, чтобы, кроме физической усталости, ничего не чувствовать.

На дверке холодильника магнитиком была прикреплена записка от мужа: «Зайка, сегодня меня не жди. Я после работы еду к маме, она просила помочь по хозяйству. Не скучай, люблю, целую. Валера».

Она так вымоталась, что обрадовалась неожиданному одиночеству. Быстро раскидала продукты из авосек по полочкам шкафчиков, часть запихала в холодильник, наскоро ополоснулась под душем и легла. Свернулась калачиком под одеялом и закрыла глаза. Почему она решила, что уснет, едва голова коснется подушки? Как бы не так. Сон не шел. Тяжелой глыбой навалились мысли. А чтобы нормально заснуть, нужна пустая голова. Или холодное сердце, которое гарантирует отсутствие любых переживаний. А в сложившейся ситуации еще и крепкие нервы. Оксана не могла похвастаться наличием даже одного из перечисленных достоинств. Она пыталась считать до ста и обратно, пыталась представить прыгающих через изгородь овец, но все было тщетно. С упорным постоянством в голове вертелись одни и те же навязчивые вопросы. Кто? Кто так настойчиво желает ей зла? И как он смог узнать? И успокоится ли он, получив от нее деньги?

Она заснула уже под самое утро. Хотя то тревожное забытье, в которое она погрузилась, вряд ли можно было назвать нормальным, полновесным сном. Снилось ей что-то мучительно нехорошее, что-то дурное, скверное, такое, что дребезжащий напев будильника показался спасением. Она обрадовалась, что не запомнила ночного кошмара, но на душе все равно было муторно и гадко.

Она долго лежала в кровати, пытаясь побороть навалившуюся депрессию, потом через силу заставила себя встать, нехотя привела себя в порядок в ванной и пошла на кухню. Наверное, сказывалось нервное напряжение, аппетита не было. Она заставила себя открыть дверцу холодильника и уныло взглянула на забитые полки. Завтракать она обязана. Обедать и ужинать тоже, если хочет родить здорового ребенка. Оксана грустно улыбнулась. Малышу было бы намного комфортнее, если бы мама меньше волновалась. Но пока у мамы это не получазаранее на пожарила себе яичницу с помидорами, сделала горячий бутерброд с сыром и колбасой и налила большую чашку крепкого кофе. Она любила этот напиток и не смогла отказаться от него полностью даже во время беременности, хотя наблюдающий ее врач просил ограничить его употребление. «Повышает давление и вымывает кальций из костей», — предостерег он Оксану. Она перестала поглощать его в неумеренных количествах, как раньше, заменила воду молоком, но полностью отказаться не смогла. Давление у нее не повышалось, а утренний кофе бодрил и снимал сонливость.

Как ни странно, съела она все. Даже недоуменно посмотрела на опустевшую посуду, все как-то быстро исчезло с тарелок. Она еще минут пять просто посидела за столом, потом собрала и помыла посуду, смахнула крошки с клеенчатой ажурной кухонной скатерти. Стрелки часов ползли по кругу, неумолимо приближая назначенный час. Оксана решила, что выйдет в половине двенадцатого. До парка минут двадцать на троллейбусе, потом пешком по пешеходному мостику. За оставшиеся десять минут она успеет и положить деньги на скамеечку, и вернуться на остановку. Ей же запрещено даже пытаться узнавать, кто ее шантажирует, а играть в ее положении в Мата Хари она не может. И не желает. Зачем рисковать семейным благополучием?

Оксана вытащила из сумочки тугую спрессованную пачку денег в банковской упаковке. Сто штук номиналом по сто долларов. Маленький невзрачный брикетик бумаги. Только бы он решил проблему. Но не будешь же его оставлять просто так, вдруг он не дойдет до адресата? Любой прохожий, увидев пачку денег, положит ее в карман. Хотя кто в это время будет бродить в заснеженном парке? Аттракционы не работают, все закрыто на зиму. Лыжники катаются в глубинке, среди подпирающих небо сосен. Она просто завернет деньги в полиэтиленовый пакетик, чтобы они не намокли в снегу, и положит в пустую обувную коробку. Многие горожане в таких коробках выносили на улицу своих умерших домашних питомцев. И шантажисту будет легче заметить, как она оставит коробку, и шансов на то, что деньги дойдут, намного больше. Только бы быстрее отделаться от всей этой гадости. Хорошо, что Валеры нет дома. Он бы непременно заметил, в каком она взволнованном состоянии. И что она пытается сейчас все предугадать, тоже неправильно. Наверняка за ней будет вестись слежка, и, куда бы она ни положила сверток, хоть большой, хоть маленький, его непременно подберет именно тот человек, которому он предназначен. Уйти на сторону он не сможет, слишком безлюдное место. Она мысленно отругала себя. Обычно Валера в таких случаях всегда говорил, что она строит иллюзии парадоксальных тенденций. Бессмысленный набор слов, означающий бессмысленность ее попыток предусмотреть все заранее.

Она настолько погрузилась в себя, что негромкий телефонный звонок заставил вздрогнуть.

— Слушаю, — стараясь выровнять обрывающийся от испуга голос, еле выговорила она. В трубке висело молчание, изредка прерывающееся специфическим телефонным треском. — Алло, вас не слышно, — немножко громче, чем положено, повторила Оксана. В ответ опять не раздалось ни звука. Она не выдержала: — Идите к черту! — и хлопнула трубку на аппарат. Отчего-то стало нехорошо, все тело покрылось гусиной кожей, и передернуло, как в ознобе. — Кажется, я превращаюсь в психопатку, — негромко произнесла она, стараясь успокоиться. — Голубушка, возьми себя в руки, в противном случае тебе скоро светит прямая дорога в местное отделение Кащенко, в палату номер шесть.

Телефон затрещал снова. Оксана смотрела на него, как испуганный зверек. Предчувствие чего-то нехорошего, что несет с собой этот звонок, охватило ее со страшной силой. Может, не стоит брать трубку? Позвонят-позвонят — и перестанут. Мало ли куда она могла отлучиться? Ну, нет ее, была — и вся вышла. Телефон замолчал, но через минуту затрезвонил по новой.

А в принципе почему она шарахается? Мало ли почему никто не ответил? Бывали же раньше случаи, когда родственники не могли дозвониться. А она сразу грубить. Ну что у нее за характер, всегда предполагать самое плохое. У мамы в школе такой допотопный аппарат...

Но голос, усиливший ее и без того тревожное состояние, был ни на чей знакомый не похож. Какой-то безжизненный, автоматический, словно говорил не человек, а механическая машина. Он не стал ждать ответа, просто продиктовал свои инструкции по передаче денег и отключился. Оксана еле смогла понять, что ее будут ждать позже, в пять вечера, и заберут деньги у нее лично. На этом их общение закончится. К их обоюдному удовольствию.
Собиралась Оксана долго. Уже почти готовая к выходу, она оглядела себя в зеркало и нервно принялась стаскивать шубку, кокетливый берет и сапожки. Порылась в кладовке, вытащила старый китайский пуховик и валенки. Это то, что нужно. Где-то был еще бабкин пуховый платок, которым иногда пользовался Валера, если прихватывало поясницу. Оксана натирала его капсикамом, обвязывала этим платком, и боль быстро проходила. Она набросила платок на голову и неожиданно для себя чихнула. Запах мази пропитал его насквозь и намертво въелся в козий пух. Придется потерпеть, результат стоил этого. Оксана еле признала в пухлом, неряшливо одетом колобке себя. Особенно украшали ее серые толстые вязаные рейтузы с вытянутыми коленками и неопределенного болотного цвета пуховик. Она надвинула платок пониже к бровям и повязала поверх воротника. Спонтанно решила, что не хочет быть узнанной. В пять в парке уже довольно темно, и мало ли что с ней может случиться? А так — идет себе опустившаяся тетка, с которой взять нечего. И деньги в коробке тащить не надо, у пуховика огромные глубокие карманы. В них не то что брикетик банкнотов поместится, целый кирпич влезет. Она довольно улыбнулась своему отражению. Хватит с нее ночей без сна и нервных подскоков от любого шороха. Пусть только попробует подлец сунуться к ней еще раз. Она непременно найдет способ от него отделаться. Просто сейчас он застал ее врасплох и дал слишком мало времени, чтобы прийти в себя.
К вечеру похолодало, подул неприятный колючий ветер. Оксана порадовалась, что выбрала пуховик, ее шубку ветер просвистал бы насквозь. А так она стояла на заснеженной улице в удобных валенках, натянутых на толстые шерстяные носки, замотанная по самые брови в платок, — и не чувствовала холода. Час пик еще не наступил, и на остановке, кроме Оксаны, никого не было. Наконец с шумным фырканьем подъехал автобус, открыл двери, выпустил из теплого нутра влюбленную парочку. Почему Оксана решила, что это влюбленные, она и сама не знала. Может, по тому, как они смотрели друг на друга, по тому, как сияли ее глаза, или по тому, как заботливо поднял парень девушке воротник и, приобняв, заслонил от ветра. «Храни вас Бог», — неожиданно для себя прошептала она и даже перекрестила их удаляющиеся спины. Нет, она не была фанатично верующей, даже в церковь не ходила. Эти слова сами пришли к ней откуда-то из глубины подсознания, переданные памятью далеких предков на генном уровне.

Свободных мест в автобусе было больше, чем занятых. Оксана обрадовалась: можно посидеть и поглазеть в окно. Она удобно устроилась и тут же вспомнила бородатый анекдот о том, как женщина входит в переполненный автобус и спрашивает, есть ли джентльмены. «Джентльмены есть, но мест нет», — отвечает ей с характерным акцентом сидящий мужчина кавказской национальности. Сегодня ей повезло бы больше, есть и места и джентльмены, подумала Оксана. Ей стало смешно, и всю оставшуюся дорогу улыбка то и дело касалась ее губ. Сумерки незаметно и как-то стремительно сгустились, фиолетово отсвечивали вечерней темнотой в окна автобуса, разбавленные яркими пятнами зажегшихся фонарей и разноцветной неоновой рекламой. Неожиданно пошел густой, крупными хлопьями снег. Дорогу, дома, машины словно накрыло большим пушистым снежным облаком. Редкие пассажиры входили в салон, облепленные большими снежинками, неловко старались стряхнуть их с одежды еще на входе. Снег падал на ступеньки, на пол и в тепле таял, оставляя после себя небольшие лужицы.
Она доехала до своей остановки в одиночестве. Салон автобуса почти заполнился, но народ брезгливо сторонился ее простовато-деревенского вида, присущего скорее старой бабке, чем молодой женщине. Оксана замечала на себе неприветливые взгляды. Старо как мир, встречают по одежке. Почему от того, что надето на ней — дорогое кашемировое пальто из верблюжьей шерсти или выцветшая китайская куртенка, — так меняется отношение людей? Хотя... если бы она увидела пустое место в транспорте рядом с бомжеватой теткой, тоже вряд ли села бы рядом. От одной только боязни подцепить какое-нибудь существо, ползающее по волосам и доставляющее массу неприятностей.

Показалось ей или нет? Остановившееся неподалеку такси высадило Валеру и Викторию Игоревну. Нет, не показалось, точно они. И двигаются в том же направлении, что и она. Оксана, не обращая внимания на ветер, кидавший снег в лицо, прибавила темп, стараясь к ним приблизиться, но, сделав несколько торопливых шагов, резко остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду. Странное совпадение, что им могло понадобиться в такую погоду в парке? Около второй скамейки от входа. Сердце надсадно заныло, заколотилось, как птица, пойманная в силки. Она не верила в такие совпадения. «Совпадений в жизни не бывает», — говорил когда-то ее отец. Два совпадения — уже закономерность. Получается, то, что она так тщательно скрывала, давно известно всем в семье? Ноги сделались ватными, колени подогнулись, Оксана уселась прямо в снег. Ей надо подумать, подходить к ним или нет. Надо подумать, но времени не хватает катастрофически. Свекровь уже несколько раз нетерпеливо взглянула на часы. Стоит, подпрыгивает, постукивает ножками, видимо, замерзли в модельных сапожках. В такой обуви только в машине ездить. Подошва тоненькая, пять минут на снегу способны вызвать озноб по всему телу. Валера стоит молча, хмуро посматривая по сторонам.

Нет, она не подойдет. Она не может вынести такой подлости. Получается, он знал о своем бесплодии и лицемерно скрывал? А теперь захотел денег? Нет, опять не получается. Деньги он мог в любой момент попросить снять, Оксана не отказала бы. Да у него на счете гораздо больше. Не сходится. Он не мог ее шантажировать.

Свекровь? Но она-то откуда могла узнать? Как в ее руки попали фотографии? Мистика какая-то. Хотя она тетка довольно продвинутая и, если решила вернуться к мужу, могла организовать наблюдение, нанять детективов, а те в его отсутствие поставить скрытую камеру. И если это на самом деле так, то, что Оксана попала в кадр, — роковая случайность. Или наказание за грех.
Ей стало жарко. Открытие свалилось на нее как снег на голову. Если б она знала заранее, что Виктория в курсе дел, она бы нашла способ уладить все. Если б она знала. Оксана объяснила бы свой поступок. Конечно, со второй мамочкой отношения стали бы никакие, но ей и не нужно взаимопонимание. Вполне бы хватило нейтрального невмешательства. А сейчас — крах. Нет ничего опаснее оскорбленной в чувствах женщины. Она считает Оксану соперницей. Да еще и молодой, привлекательной, перешедшей ей дорогу. Теперь понятны ее намеки в последнюю встречу. Все стало на свои места. Эта женщина никогда не простит ей промаха и постарается сделать так, чтобы даже напоминание о ней исчезло. Оксана и ее еще не родившийся ребенок — как насмешка судьбы для этой себялюбивой дамы.

Оксана потерянно сидела в сугробе, припорошенная снегом. Деньги свекрови были не нужны. Нет, они ей нужны, но не в таком количестве. Это был повод позвать ее сюда и выставить перед сыном последней мерзавкой. Своеобразная месть. Ты отобрала у меня того мужчину, который нужен мне, я отберу твоего. Может быть, из этого ее открытия можно было сделать правильный вывод и найти решение проблемы. Может быть, но она его не видела.

Ветер разгулялся. Он подхватывал падающие с неба снежные хлопья и швырял их в разные стороны, поднимал снизу и крутил поземкой, заметая расчищенные аллеи. Раскачивал кроны высоких сосен, заставляя их жалобно скрипеть и стонать. Оксана увидела, что им надоело ее ждать, они возвращаются. Надо встать, уйти с дороги, чтобы ее не заметили, но сил не осталось. Она сидела как тряпичная кукла, неспособная пошевелить ни рукой, ни ногой. Одна надежда, что не узнают. Она опустила голову к коленям, когда те подошли поближе, и, затаив дыхание, стала ждать, когда пройдут

 Бабка, вставай, замерзнешь, — услышала она над собой голос мужа, но никак не отреагировала.

— Охота тебе со всякой швалью связываться. Пойдем, я и без этого замерзла, — отозвался раздраженный голос свекрови.

— Иди, я тебя догоню, — ответил Валера и, нагнувшись, потряс Оксану за плечо: — Очнись, бабка, не май месяц.

Оксана не шевелилась. «Господи, — молилась она про себя, — сделай так, чтобы он ушел и оставил меня в покое!» Она лучше замерзнет здесь, чем посмеет посмотреть в его глаза. Ребенок, словно услышал ее просьбы, больно пнул под сердце, так что Оксана не сдержалась и охнула. Ее мальчик, ее сын, ради появления которого на свет она преступила общепринятые нормы морали, протестовал против ее глупых заклинаний. Оксана почувствовала, как сильные руки поднимают ее и ставят на ноги. Валера стоял к ней близко, наклонясь к лицу, она чувствовала его дыхание.

— Идти можешь? — спросил он.

Оксана, кивнув, машинально подняла голову и тут же поняла, что совершила очередную ошибку.

— Ты? — недоуменно протянул он. — Пришла откупать грехи? Значит, все, что говорила мама, — правда?

— Ты о чем? — пробормотала она непослушными губами, заранее зная ответ.

— Не притворяйся, — просипел он внезапно севшим голосом и сильно тряхнул ее за плечи. — От кого ребенок, стерва?

— Разве твоя мама не посвятила тебя во все? — тупо глядя перед собой, переспросила Оксана. Он не ответил, только тихо-тихо выругался. Потом повисло молчание, разжижаемое воем и свистом ветра. Оксана уже поняла, что возврата к прежней безмятежной жизни не будет, даже если он простит ее, а она очень хотела, чтобы простил, происшедшее всегда будет стоять между ними. — Валера, — она сделала робкую попытку оправдаться, — все совсем не так.