Глава 28
Аня
Борис Романович слишком долго молчит и изучает перед собой мои результаты. Я полторы недели приходила в клинику, как к себе домой. Терпела боль, головокружение, повторные узи и бесконечное множество анализов. Не думала, что их бывает так много. Все ради одного: услышать, что все хорошо.
— У вас низкий гемоглобин, Аня.
— Я стараюсь употреблять продукты для его повышения.
— Это не выход, нужно употреблять лекарства. Я вижу, что вам уже назначали «Мальтофер». Видимо он дал кратковременный эффект в вашем случае. Стоит начать принимать другой препарат.
— Может не стоит? — робко спрашиваю, нервно заламывая пальцы.
— Аня, — Борис Романович снимает очки, крутит их в руках. — Давайте быть честными друг перед другом. Вы вроде хотите родить ребенка, но при этом всячески сопротивляетесь назначениям, которые врачи вам прописывают во благо, а не во вред. Вы очень худенькая, ребенок для вас очень крупный, плюс возможный порок сердца, все это показания для кесарева сечения.
— Я хотела бы сама родить… — голос ломается, а на глазах появляются слезы.
— Лучше плановая операция, чем естественные роды. Это риск. Я не буду брать на себя такую ответственность.
— Но это же наркоз…
— Эпидуральная анестезия.
— Будут колоть в спину? — неуверенно смотрю на врача, он кивает. — Большой риск…
— Аня, — Борис Романович усмехается, — не вы первая и не последняя, кто пользуется данным способом обезболить себя во время родов. Вы должны думать не том, что вы хотите, а о том, что нужно для ребенка. Конечно, перед операцией мы сделаем еще раз узи и доплер, посмотрим сердечный ритм сердца ребенка. Проконсультируемся еще раз с кардиологами, от их решения многое будет зависеть, как пройдут роды. Пока я пишу, что плановое кесарево.
— Хорошо, но если будет возможность родить самой, вы мне позволите?
— Обязательно. Я всегда выступаю в первую очередь за естественные роды, так заложено природой. Мои коллеги-кардиологи сказали, что окончательный диагноз они могут поставить только после рождения ребенка.
— Есть вероятность, что диагноз поставлен ошибочно?
— Мы будем верить в хорошее до последнего. Сейчас думайте позитивно.
— Спасибо, — заставляю себя улыбнуться, осторожно встать со стула. Борис Романович тоже встает, провожает меня до двери.
— До встречи.
— До свидания.
— Всего хорошего.
Отойдя от кабинета врача на пару метров, присаживаюсь на кушетку и трясущими руками достаю телефон. Мне нужно срочно поговорить с Никитой, он умеет меня даже молчанием подбодрить.
— Алло, — отвечает почти сразу. Наверное, где-то в населенном пункте сейчас находится. Были дни, когда до него невозможно было дозвониться.
— Привет. Мы только что вышли от врача.
— И что говорит врач? — он беспокоится, переживает за нас даже на расстоянии. Я знаю, что он часто названивает Ване, а Ване Борису Романовичу. Мой врач уже пошутил на эту тему, что муж у меня паникер еще тот. Возможно, он сильно переживает, потому что не рядом.
— Говорит, что надо кушать хорошо.
— Я тебе об этом постоянно говорю.
— Еще сказал, что скорей всего будет кесарево сечение, а я хотела сама, — тяжело вздыхаю, поглаживая свой живот. Малыш лениво пинает мою ладошку.
— Ты же понимаешь, что так надо, раз врач сказал.
— Я чувствую себя какой-то ущербной.
— Не надо так думать, Аня. Ты самая лучшая. Просто так получилось.
— Но почему именно со мной? — всхлипываю. С беременностью вывести меня на слезы проще простого, как и утешить. Я порой устаю от скорости смены своего настроения.
— В следующий раз все будет идеально, поверь мне на слово, — чувствую в каждом слове его улыбку, чувствую его заботу в интонации. И, находясь друг от друга за много тысяч километров, его нежность ощущаю в воздухе, вокруг себя. Никита подобном моему ангелу-хранителю.
— Ты так говоришь, словно планируешь еще одного ребенка.
— Кто знает, о дочке-малышке я все еще мечтаю.
— Серьезно? — смеюсь, качая головой. Шутник.
— Давай просто помечтаем, а там время покажет. Теперь топай домой. Ты когда там в декрет уходишь?
— Вот на этой неделе уже.
— Отлично, отсыпайся впрок. Я приеду, займемся подготовкой приданого малышу. Как Пашка?
— Хорошо, ленится учиться, но мы с ним договариваемся. Бузя меня поддерживает.
— Эта собака на что-то серьезное способна, кроме как грызь тапки? — от его негромкого смеха у меня возникают мурашки, я сразу же представляю, как его губы растягиваются в дурашливую улыбку. Улыбку не видно из-за бороды. Он ее сбривает, когда возвращается домой.
— Никит, я тут подумала, может нам с Пашей стоит вернуться к нам на квартиру?
— С мамой что ли поссорилась?
— Нет, Полина Ивановна чудесная, просто я хочу к нам домой и ждать тебя там.
— Ань, потерпи немного, я скоро вернусь.
— Я скучаю по тебе, — шепотом признаюсь, признаюсь чистосердечно. Эта правда стала мне известной недавно, просто однажды ночью проснулась от ощущения тоски в груди. Тоски по Никите. Я очень много о нем стала думать, особенно после случайной встречи с Димой.
— Я тоже по тебе скучаю. Все, малыш, мне нужно работать. Целую, пока.
— Пока, — еще несколько секунд слушаем дыхание друг друга, первый отключается Никита. Я задумчиво блокирую телефон, поднимаю голову и цепенею. Панически начинаю оглядываться по сторонам в поисках пути побега.
— Аня! — меня хватают за локоть, как только я неуклюже встаю с кушетки и делаю один шаг. Испуганно смотрю на мужскую руку, сжимающую мой локоть, потом медленно поднимаю глаза на лицо мужчины. Сглатываю. Почему в таком огромном городе невозможно затеряться навсегда? Или у жизни свое чувство юмора, не понятное для меня.
— Нам нужно поговорить, — пальцы сильнее сжимаются на моей руке, давая понять, что не позволит мне вырваться. Я не хочу с ним разговаривать. Не хочу!
— Хорошо. Мы поговорим, — голос лишен эмоций, я нахожусь в каком-то ступоре. Как в тумане дохожу до гардеробной, стараюсь без лишней суеты спокойно одеться, игнорируя рядом стоящего мужчину. Он порывается помочь мне надеть куртку, я его останавливаю вскинутой вперед рукой.
Это всего лишь разговор, потом мы разойдемся в разные стороны.