Любовь живет неделю [редактирование]

Я слышала сквозь сон собственное дыхание. Оно скользило сквозь горло и выныривало наружу, как дым из дымохода.

Открыла глаза и почувствовала холод. Я хотела встать с кровати, но не могла. Одеяло было таким тёплым, а руки холодные. Я умираю что-ли? Я как же оставшиеся четыре дня счасть

Смотрю перед собой и наблюдаю за тем, как окно катается влево-вправо. И оно открыто. А сейчас зима. Я вспомнила, зачем открыла его. Мне вчера стало вдруг жарко и я хотела на минуту пустить в комнату мороз. Но, видимо, получилось так, что я уснула. И теперь, судя по тому, как меня всю ломит, я заболеваю. Но я не могу пропустить школу. Сегодня очень важная контрольная, к которой я готовилась. Обычно не готовлюсь, ни к одной, а к этой я подошла с особой серьёзностью, ведь она последняя за эту четверть.

Встаю с кровати и спешу закрыть окно. Накидываю на себя вязанную жакетку и бегу в ванную. Там я несколько минут грела руки и наслаждалась теплом. То же самое чувствовала моя душа вчера вечером, рядом с Дарвином, когда я поцеловала его.

Выключаю воду. Иду на кухню, где меня ждала бабушка:

— Доброе утро, милая, — бабушка улыбается мне, поднимая дрожащими руками чашку чая. Она у меня уже не молодая, но очень хорошая.

— Привет, бабушка, — я обнимаю её за плечи и меня пробирает дрожью, когда я касаюсь бабушкиных тёплых плеч своими отмороженными.

За завтраком бабашка сказала мне, что со мной сегодня что-то не то. А значит, я точно заболею через пару часов. Терпеть не могу болеть. Это мучительно, словно любишь кого-то, но не можешь порой даже на него посмотреть.

Какой хороший пример я привела!

В школе...

Утром мне было ещё не так плохо, как сейчас. Мне очень трудно передвигаться, но нужен дойди до кабинета и рухнуть на стул, чтобы перевести дух. Если честно, я очень борюсь упасть в обморок. Мне стыдно так просто падать. А потому, я дождусь конца урока и пойду к школьным врачам.

— Садись, — говорит мне Дарвин, когда я вошла в класс, но мне было все равно на его слова. Впервые мне плевать на его слова. Вокруг все носится каруселью.

— Привет, Дарвин, — выпалила я, высунув тетрадь из сумки. При каждой движении рук меня начинало тошнить.

— Привет, — сказал он, держась за край парты и напеваю песню. — Все хорошо?

— Нормально.

— Ты врешь.

На дне сумки я нашла мятную жвачку. Говорят, что она помогает от тошноты. Правда это или нет, но я зажевала её.

— Немного тошнит, — уткнувшись лицом в сумку, я начала шептать про себя самой себе, что все будет хорошо. Осталось всего тридцать с чем-то минут и будет хорошо. Врачи помогут мне.

— Ты очень бледная, — Дарвин кладёт свою тёплую руку на мою спину и слегка поглаживает меня. От этого мне стало более-менее приятно. Я начала успокаиваться, но при малейшем движении головой, все возвращалось.

— Пройдёт, — говорю я, открыв глаза. Первые две секунды я смотрела на бежевую поверхность парты, а потом мои глаза наполнились, словно, туманом, и меня посетило чувство невесомости.

— Не думаю, — красивый голос Дарвина проник мне в уши, но я не могла ему ответить. Язык перестал работать.

Спустя полтора часа....

Вздыхаю и пугаюсь собственной руки, когда открываю глаза. Передо мной стояла врачиха. А позади неё сидел Дарвин на пуфике. Что произошло?

— Я думала, что ты очнёшься немного раньше, — с улыбкой говорит школьный врач Реджина, что-то кладя в шкаф.

Дарвин встал и подошёл ко мне. Взял меня за руку и укусил внутреннюю часть щеки, смотря мне в глаза.

— Я должен был переживать за тебя?

Что за странный вопрос? Если он меня не любит — это не должно значить, что я не человек и вовсе. Значит — должен был.

— А ты переживал?

Я спустила ноги с кушетки и отпустила руку Дарвина.

— Было и такое. Ведь ты человек, даже если мы не встречаемся, — Дарвин даже не улыбнулся, как делает всегда. Ни разу.

Я кивнула и направилась в сторону выхода.

Осталось меньше, чем три дня. Признаю, что больше не могу. Я чувствую себя собакой, что хочет задобрить хозяина, дабы не получить по морде. Нельзя так поддаваться любви. Во имя любви нельзя терять человечности. Так считаю я, Джинна Салливан.