Глава 6
С ПОСЛЕДНИМ ЗВОНКОМ в понедельник Грейс уже ждала меня у шкафчика. Я так и не узнал, как ей удавалось столь часто сбегать с последней пары раньше, но с того дня она всегда ждала меня там после уроков.
- Хочешь доехать на машине? - спросила она, всем своим видом и голосом показывая, что совсем не рада меня видеть, словно надеялась, что сегодня меня около моего шкафчика не окажется (ее поведение по-прежнему оставалось для меня загадкой).
- Да, - настороженно ответил я.
И дальше повторялось то же, что в предыдущие дни. Мы шли к ее дому, и по дороге Грейс грозила тростью всем машинам, которые нам сигналили. Потом шла в дом за ключами, а я ждал ее на заросшей лужайке. Она выходила, кидала мне ключи, и я сам вез себя домой. В машине она или смотрела прямо перед собой с каменным лицом и не говорила ни слова, или задавала вопросы. Например:
- Какая у тебя любимая песня?
А я говорил:
- Почему на такие простые вопросы так сложно отвечать?
- Потому что сейчас ты пытаешься вспомнить песню, которая одновременно была бы классной и про которую было бы нестыдно сказать, что она твоя любимая. Ей должно быть не меньше двадцати лет, потому что все написанное после этого - отстойная попса.
- Ну все, теперь я знаю, что ты меня оцениваешь, и не смогу ничего выбрать.
- Так в этом вся суть. Когда люди знакомятся ближе, они друг друга оценивают.
- Так, значит, ты меня сейчас оцениваешь?
- Не сейчас, а всегда. А теперь ответь: какая песня вызывает у тебя самые сильные эмоции?
- Ладно. Strokes, «Someday», - ответил я, вспомнив ту ночь, когда заснул под аккомпанемент ее любимой группы.
- Рискованный выбор. Написана меньше двадцати лет назад, но не попсовая ни разу, так что, пожалуй, прокатит.
- А твоя любимая песня? «Stairway to Heaven»? «Smells Like Teen Spirit»? Что-то улетное из классики, да?
- Maroon 5, «She Will Be Loved».
- Э-э-э... такого я не ожидал.
- Что я могу сказать? Слышу эту песню и вспоминаю, что значит быть счастливой.
Ого. Если в ее представлении «She Will Be Loved» - счастливая песня, что же она слушает, когда ей грустно? Похоронный марш?
- А где ты ее слышала? Ее разве крутят на радио? Сейчас кто-то вообще слушает радио?
- Ха-ха.
- Значит, не Strokes?
- Ты о чем?
- The Strokes. Ты вроде тоже их фанатка? (Грейс непонимающе нахмурилась.) У тебя наклейка на машине. И брелок. И заставка на телефоне.
- А, это. Да один приятель фанател от Strokes. Все время их слушал.
- Твой приятель так фанател от Strokes, что ты поместила наклейки на свою машину?
- Это его машина. Была.
- А телефон?
- Телефон тоже его.
- Ясно.
Мы вышли из машины, и я вдруг выпалил:
- Зайти не хочешь?
- Зачем? - нахмурилась Грейс.
- Хм. Ну, мы могли бы пообщаться и... все такое. Не знаю. Если хочешь, конечно, - ответил я.
- Я после школы хожу кое-куда.
- А, ну ладно. Я заметил. Тогда до завтра.
Грейс вздохнула.
- Давай здесь встретимся после захода солнца?
- Зачем?
- Ты разве не хочешь пообщаться?
- Э-э-э... ну да, хочу.
- Так давай пообщаемся. Вечером. Я подойду, когда стемнеет. Ты не против?
- Мы будем... э-э-э... делать что-то противозаконное или?.. Просто эти твои «после захода солнца», «когда стемнеет» навевают мысли о сатанинских ритуалах.
Грейс устало улыбнулась:
- До вечера, Генри Пейдж.
А потом повернулась, заковыляла по улице и скрылась за углом.
Я почему-то решил не сообщать обитателям своего подвала, что вечером встречаюсь с Грейс. Что бы ни происходило между нами, пока это было очень хрупким, ранимым, тем, о чем не рассказывают группе людей с целью обсуждения. Хотя на самом деле я просто был уверен, что это ни к чему не приведет, и хотел избежать позора, который стопудово ждал бы меня, расскажи я друзьям, что мне почти нравилась девушка, а оказалось, что я ей совсем не нравлюсь. И я притворился больным. Друзья неохотно ушли к себе домой, к своим семьям, есть свой ужин, вместо того чтобы объедаться у нас на халяву.
Теперь осталось предупредить родителей.
Я в курсе, что большинство тинейджеров обычно ненавидят своих предков или, по крайней мере, считают их отстойными лохами, но я всегда слишком восхищался своими отцом и матерью и не испытывал подобных чувств. У моих родителей была настоящая олдскульная любовь с первого взгляда, как в старых диснеевских мультиках, которые снимали до «Холодного сердца». Они познакомились в KFC (окей, такого в диснеевских мультиках не было, но все же) сразу после школы, когда им обоим было чуть больше двадцати. Отец всегда был ушлым парнем и сделал маме предложение прямо на кассе, а вместо кольца дал ей кусок жареного цыпленка (ну вот, опять не по Диснею).
Вы наверняка читали об этом в книжках - как раньше люди делали друг другу предложение на первом свидании и все такое. И это не басни. У моих предков правда так было. И сработало же. Правда, поженились они только через одиннадцать лет, но с того дня в KFC встречались только друг с другом. Еще не окончив колледж, они смотались на Рождество в Индию, взяв только купальник и плавки и разрисовавшись хной с головы до ног. У меня есть поляроидный снимок, как они кормят слонов манго. Это была реальная любовь. Ведь говорят же, что в KFC что-то подмешивают в курицу.
Но больше всего меня прикалывала не история любви моих предков, романтичная и идеальная до тошноты, а то, что они до сих пор были друг от друга без ума. Мои родители все еще смотрели друг на друга так, как не глядят иные очумевшие от гормонов подростки. И хотя, по идее, это должно было заставить меня блевать, мне нравилось, что они так влюблены.
Когда Садс была маленькой, они хипповали и жили на заброшенном складе - художница и плотник. Для меня они всегда были самыми крутыми предками в мире, с которыми можно говорить о чем угодно. (Возможно, они стали такими потому, что Сэйди в свое время поддала им жару, тем самым выбив из них остатки родительской принципиальности.)
Поэтому когда я сказал вернувшейся из галереи маме (ее зовут Дафна), что сегодня пойду гулять и не знаю, когда вернусь и чем буду заниматься - не исключено, что чем-то противозаконным, хоть и не уверен на сто процентов, - она ответила:
- Ага, приключения? Круто. А я уже начала волноваться. В твоем возрасте Сэйди уже трижды арестовывали, и ты только посмотри на нее сейчас.
- Спасибо, мам. Так и знал, что ты меня поддержишь.
- Во всем, кроме убийства и ввода наркотических веществ через вену.
- О, спасибо, что предупредила, а то я как раз хотел попросить денег на передвижную нарколабораторию. Уже несколько месяцев работаю над этим проектом.
- Без проблем, крошка. Составь бизнес-план, и я взгляну на цифры. А тебе сегодня не понадобится экстренная транспортировка с места преступления?
- Пока не знаю. Попозже скажу, ладно? Вернусь не поздно. Но вы ложитесь, не ждите.
- Если не буду подходить к телефону, просто позвони в полицию - они тебя подбросят. А мы с папой соврем, что весь месяц будем держать тебя под домашним арестом.
- Спасибо, мам.
Она чмокнула меня в лоб.
- Короче, все-таки постарайся ни во что не ввязываться, окей? И, если надо, звони, ладно?
- Будет сделано.
После этого день шел как-то слишком медленно, а потом, за пару минут до заката, резко ускорился. Вдруг стало темно, и вот я уже иду к выходу, кричу предкам «пока» и думаю, что сказать, о чем спросить Грейс, чтобы не молчать. В ее присутствии я почему-то всегда язык проглатываю, а мозг превращается в пустую черную яму, где нормальных мыслей не сыщешь даже с фонариком.
Машина Грейс испарилась, как и в предыдущие два дня, когда я сам себя подвозил. Я встал у почтового ящика и стал ждать, поеживаясь от внезапно похолодавшего вечернего ветра. А минут через пять краем глаза уловил какое-то движение. В конце нашей улицы возникла темная фигура и поманила меня в темноту. С моего места я не видел лица зовущего, только его странно широкие плечи. С таким широкоплечим товарищем не очень хотелось идти в темную подворотню. Я не пошевелился, и тогда он активнее замахал рукой и тростью, и я понял, что это Грейс. Я побежал к ней, застегивая куртку на ходу. Подойдя ближе, увидел, что она опять в мужской одежде, но на этот раз сверху у нее накинута еще футбольная куртка, которая была велика ей на несколько размеров. Она могла бы носить ее как платье. Неужели она съездила домой за курткой и пришла сюда пешком?
- У тебя есть проездной? - спросила она, когда я подошел ближе. Никаких тебе «привет». Она еще ни разу со мной не здоровалась.
- Не взял, извини.
- Ладно. Сегодня я твой спонсор, заплачу за тебя, так и быть.
- А куда едем?
- Увидишь.
- Надеюсь, не за пределы штата?
- Увидишь.
И тут, вместо того чтобы повернуть обратно к дому, Грейс пошла в другую сторону, к высокой траве, туда, где улица заканчивалась.
- Ты серьезно? - спросил я. - Там же канава, слив для дождевой воды.
- Тут можно срезать, - ответила она и ринулась дальше в темноту.
- А ты сможешь там пройти со своей ногой? - крикнул я ей в спину, не зная, политкорректно ли вообще упоминать о ее ноге и показывать, что я заметил ее хромоту. - Там рытвины везде!
- Так быстрее!
Она начала орудовать тростью, распихивая траву, как путешественник, прорубающий себе путь мачете в джунглях. Я шел по тропинке, которую она протоптала, стараясь не отставать и поймать Грейс, если она оступится. Но этого не произошло, хоть хромала она больше обычного.
Мы десять минут шли вдоль канавы и говорили о газете, а потом вышли на главную дорогу, к автобусной остановке. Мы сели и стали ждать автобус в свете флуоресцентной лампы. Я уже думал, что сейчас мы загрузимся в автобус дальнего следования и уедем на другой конец страны, но Грейс остановила автобус, идущий в город. Она заплатила за меня, как обещала, и мы сели на сиденья для инвалидов. «Единственный плюс в жизни калеки», - сказала она.
Город ночью был прекрасен. Я человек гор, лесов и кристально чистых рек, но иногда при виде миллиона сияющих огней в темноте меня пробирает. Может, потому, что они похожи на космос.
Мы вышли из автобуса, и Грейс потащила меня в ближайший супермаркет.
- Надо купить что-то перекусить, - объяснила она. - Я угощаю.
Я