Или Уилсон превратился в мир
Он подхватил меня на руки и я вцепилась ему в шею, чтобы случайно не упасть. Уилсон снова поцеловал меня, зажмурив глаза я чувствовала жар, съедающий меня со всех сторон, сжигающий изнутри, сквозь темноту опущенных век стреляли пёстрые лучи и разливались ядерными вспышками. Хотелось кричать, так чтобы стёкла треснули, чтобы полилась красными струями кровь из ушей парня, чтоб затрещал по швам мир, развалился, как размокнувшая картонная декорация. Получались только мычания, приглушённые стоны, резавшие сердце, мне казалось, будто я плачу, хотя щёки оставались сухими. Вроде. Потому что ощущение реальности качалось в голове, размывалось до неопределённых бледных пятен чувств. Я хотела расцарапать ему шею, но только запустила в светлые волосы пальцы, перебирая с нежной страстью пряди, зарываясь в них и оттягивая локоны, пока он нёс меня. Не знаю куда, к машине должно быть, к лимозину, отвезти меня... Куда? Куда он хочет отвезти меня?!
Я превратилась в один большой сгусток страха, запертый в горящем теле, почти не способная думать, мечусь среди среди собственных желаний. А мои ли они? А моё ли это всё вообще? Эти улицы, эти дома и рестораны, эти люди, зовущиеся друзьями, эти машины, этот Уилсон, это тело? Я же пытаюсь вырваться, но прижимаюсь только крепче, во рту жар сильнее всего и противно, противно чувствовать его руки, губы, грудь. Мне не за что зацепиться, ухватиться, не придти в себя, поэтому не я, а руки хватаются за него, это не я, не я!
Не я чувствую кожаную обивку кресел, не я на них распласталась под Эрджери, не мне он впечатывает в шею клеймящие тёмные пятна, не я слышу запах просторного салона, не я. А тогда... Кто? Кто всё это позволяет с собой вытворять? Наваливаться, обнимать порывисто, с полоумным рвением цепляться за меня руками и ногами, свершенно выбивая из меня остатки рассудка, слабый голос только едва доносится из глубин сознания, но с каждым поцелуем отдаляется, затихает. Больным метроном в груди становится сердце, мне так страшно, я царапать пытаюсь сквозь одежду спину Уилсона, обвив его ногами, машина едет и играет музыка, не помню, чья это песня. Раз, вот его ладони уже заползли и под платье, певучий женский голос завопил страдальчески, меня подкинуло вверх, кажется, кажется у меня живот отваливается, там, где-то внизу, ох... Боже мой, помоги пожалуйста! А, какие ощущения - бож-боже-е-ественн-ные, так и плавлюсь под сильным телом, воет счастливо нутро, аха-ха-хах-ха, я совершенно себя не контролирую, ах-ха-ха-хах-ха! Голос кидает в страшно высокую ноту, созвучно прогремевшую вместе со стоном, чьим? Чьим стоном? Тяжёлым пением придавило нас, поползли неукротимые мурашки, будто запузырилась кожа - не выдержала гнёта пламени любовной, начала неумолимое плавление. Окончательно всё затуманилось, оборвалась связь с миром. Или мир превратился в Уилсона.
Когда я проснулась, на улице уже высоко в полотно неба залезло солнце. Его лучи гладили меня по лицу, тем самым почему-то вызывая у меня чувство дежавю. Я закрыла глаза. Было спокойно, легко. Я опустошена, мысли не тревожат голову, в извилинах мозга которой путешествует неспешно перекати-поле. Я открываю глаза. Постепенно так, лениво, словно только поевший кот, возвращается ко мне осознанность. Боже, да ведь эта не моя комната!
Мигом подскакиваю на постели, но тут же морщусь от боли, загоревшейся в... Эм. Пожалуй, у меня нет ещё сил думать об этом.
Комната, невольно ставшая моим храмом на эту ночь и свидетелем всех неизвестных мне пока вещей, совершённых со мной под покрывалом сумеречного неба, погасившего под своей массивной тушей все звёзды, (Это я помню, помню непроглядный небосвод, будто обтёртый углём и залой. Больше ничего не помню.) была почти огромной. Высокие чёрные стены состоят из едва выступающих ромбиков, уходящих под самый верх и там же заканчивающихся, оставляя потолок мерцать электрическими точками среди застеклённого марева, такого же тёмного, как и ромбические стены. Лишь одна сторона комнаты ласкала глаза своим нежным кварцевым цветом, на ней умещались два больших квадратных разреза окон, скрытых за прозрачной вуалью торфяного оттенка, что спускалась разными по длинне планками вертикальных жалюзи с вделаного прямо в стену карниза. Напротив меня долго тянется низкий столик, почти достигающий шириной всю стену. Он цвета сливочного мороженого. "Да. Именно цвета сливочного мороженого", ⸺ улыбаюсь я, ⸺ "Как и тот чудесный костюм". На столике огромная плазма, молчаливо блукует выключенным экраном, от неё идут провода, ползут по полу, словно крупные чёрные черви и соединяются одни с жерлами розеток, другие к лежащим нетронуто приставкам. Несмотря на величину пространства, комната была очень минималистично обставлена, конечно, это лежит вне сомнений, с хорошим элегантным вкусом, и всё же. Она была какой-то не обжитой, мёртвой, не смотря на мебель пустая, такая пустая...
Рядом зашевелилось тёплое тело, но почему-то я не отскочила, хотя волна шока так и наровила подбросить меня с кровати. Сладко потянулся, красуясь рельефными мышцами тренированных рук, сонный Уилсон. Он ухмыльнулся, посмотрев на меня, прижавшую к обнажённой груди толстое, но лёгкое одеяло и загоревшуюся со стыда, ярким румянцем обнявшего моё лицо.
⸺ Добро-о-ое утро, малая, ⸺ протянул он хриплым голосом, довольный такой, лениво распластавшийся на белоснежных простынях.
⸺ А-а. А мы. М-мы случайно не-е-е..? ⸺ тянув последнее слово и многозначительно кивая вниз, краснея ещё больше, я надеялась что он сам скажет всё сразу и не станет меня мучить.
Но губы Эрджери лишь растянулись в ухмылке шире.
⸺ Случайно не-е-е..? Не что, м, Ами?
Ох и мерзавец. Гм, Господи, ну как я могла оказаться в таком положении?
⸺ Случайно не переспали? ⸺ выпалила и зажмурила глаза, чтобы не видеть этой наглой, но красивой рожи, прячу лицо в ладонях, но тут же спешно возвращаю их держать чуть не спавшее одеяло. Зардевшаяся ещё больше, так что горели даже уши, я умираю со стыда. Он сворачивает меня, звонко играет на натянутых нервах, как на арфе, я уже готова умереть, как вдруг меня обдаёт тёплое дыхание в лицо и я осторожно приоткрываю глаза и натыкаюсь на невозможно нежную улыбку, такую добрую, выражающую любовь. Это так меня потрясло, что я забыла как дышать, судорожно вцепляюсь взглядом в это выражение, Господи, будто во сне, будто в том самом сне!
⸺ Ты такая милая, когда смущаешься, ⸺ говорит и льнёт к губам в поцелуе.
Шарики заходят за ролики, смещаются стороны света, тают ледняки, а я растворяюсь в бешеном счастье и в крепких объятиях.