Камин

Сквозь разбитое окно кабинета игривый ветер этой омерзительной свободы играл с плотной тканью шторы, будто насмехаясь над мрачностью траурной обстановки в тёмном помещении. Единственным источником света в этом царстве хаоса был камин. Он издевательски горел, потрескивая поленьями, совершенно не желая гаснуть даже затопленный волнами чужой скорби. Но это было далеко не то уютное пламя у которого хотелось сидеть часами, смеяться над душевными историями и делить его, будучи обхваченными кольцами рук друг друга. Этот отвратительно красивый огонь лениво поедал единственную память о нём - небольшой, примерно с ладонь, портрет. Этот прекрасный рисунок мужчина выкупил у Альбедо, добавив моры за то, чтобы ни одна живая и не очень души не узнали об этом. Он хранил его бережно, нося у самого сердца, во внутреннем кармане жилета, чтобы смотреть на это счастливое лицо в те моменты, когда обязанности давили так сильно, будто сейчас с оглушительным треском сломаются все кости. Каждый раз, когда Дилюк будто бежал босыми ногами по стеклянному крошиву проблем и собственных мыслей, только радостный голос с переливами на смех не давал ему упасть и сделать последний вздох. Он был поддержкой, хотя сам думал, что был душевно от него далёк так же, как Селестия.

Злость прошла яркой вспышкой. Красноволосый почти не помнил как крушил всё, что попадалось под руку, сопровождая симфонию разрушения своим собственным воем. Крик раненого зверя, у которого наживую вырвали из груди самое драгоценное. То, что он так бережно хранил и взращивал столько лет, многое время боясь признаться в этом сокровенном даже самому себе. Сейчас же напряженная фигура замерла напротив камина, который должен был греть, а не уничтожать то, что было ему дорого. Мужчина должен был лезть в угли голыми руками, чтобы спасти этот разноцветный клочок бумаги, но вместо этого только бессильно сжимал израненные кулаки, не ощущая, как злые слёзы утраты блестящими ручейками катятся по щекам. Будто заводная кукла, у которой сломался механизм. И такой же пустой внутри.

Последний раз они виделись на рассвете.

Перед этим Кавалерист посетил таверну вечером. После очередного собрания в Ордо ему как никогда хотелось отдохнуть, ведь на следующий день он будет уже в руинах с небольшой группой исследователей по поручению Джинн. И где же носит Путешественника, когда так хочется свалить ношу на чужие плечи? Но делать нечего, а прожужжать уши любимому брату под бокал «Полуденной смерти» - обязанность перед самим собой. Чем он и занялся. Дилюк деловито игнорировал его, но слух напрягал в особенно шумные моменты, чтобы не упустить ни единого слова. Болтал Кэйа много: о том, как прошёл день, как мило Кли чуть не разнесла статую на площади и как громко её потом отчитывала Джинн, отправляя в очередное заключение, вот только про задание своё он упомянул кратче и значительно тише. Тогда Ночному Герою показалось, что бокал в его руках, который он так усердно натирал уже добрые двадцать минут, чуть не рассыпался. Хотя откуда такая резкая реакция? Это ведь обычные исследования, ничего опасного, всё как и обычно. Если бы он знал, как ошибался в тот момент, то встал бы перед названным братом на колени и умолял его никуда не ехать, послать к чёрту Джинн, всех исследователей, рыцарей и весь мир, только пусть останется здесь. Здесь с ним. Он бы расцеловал его руки от сгиба локтя до самых кончиков пальцев, называя каждый поцелуй его собственной клятвой в безмерной нежности. Только бы он остался. Только бы рядом.

Вместо этого Дилюк лишь косит взгляд на Капитана, остановив его на лёгкой усмешке. Немного расхлябанный вид и этот чуть пьяный блеск в глазу, который не скрывает повязка. Вот он. Такой живой. Такой родной.

Следующая часть вечера прошла вполне себе спокойно и обыденно. Болтовня и шутки Кэйи, ворчание и сотни раз закатывания глаз Тавернщика, всё это под пьяный смех и песни посетителей постоялого двора. И как бы душе не были дороги долгие часы работы, явно отвлекающие от навязчивых мыслей, всему приходит конец. Да и было отвлечение в разы сильнее, что ожидало его.

Дав пару поручений сменщику, Герой уходит, прекрасно зная, что и Капитан не задержится, только если для вида, после сразу последует за ним. Если бы кому-то сказали о том, насколько глубокая связь между ними, никто бы не поверил. Как и не поверил бы в то, что обладатель пиро стихии сейчас встречает своего преследователя жарким поцелуем, буквально втягивая его в тёмный угол, не дождавшись даже того, чтобы они оба оказались в комнате. Такой способ заполнения пустоты обоим казался правильным. Жадные прикосновения, страстные поцелуи и кровоточащие укусы служили им своим собственным обезболивающим. Никакой, как казалось обоим по одиночке, любви. Они пробовали оборвать эту связь, пытаться насытиться кем-то другим, но вот только не было ни одного постороннего тела, которое зажгло бы лёд их душ также, как они друг другу. Здесь им не надо прятаться и притворяться. Не надо казаться кем-то другим, ведь между собой они могли обнажить не только тела, но и всё, что внутри. Доводить партнёра до исступления, алчно ловя каждый стон, что сладкой лавой разливался по венам, проникал в каждую клетку, приводя внутренних демонов в состояние покоя и эйфории одновременно. Их собственное откровение было в диком ритме и пошлым шлепкам бёдер о мягкую кожу, своя собственная музыка, которую они создавали только для своих собственных ушей. Часы влечения проходили слишком быстро для обоих, оставаясь следами на коже. Они сгорали. Дилюк в морозных вихрях чужих губ. Кэйа в голодных огненных прикосновениях. «Братья» стало чем-то вроде общего прозвища и они не знали, как называть то, что творилось между ними. Просто не говорили об этом. Как и не говорили после совместных ночей, да и во время них тоже. Только если произносили имена один другого, теряясь в собственных ощущениях. Выкрикивая, не в силах сдержать свой голос, или шептали, словно молитву. После они засыпали укутываясь в объятиях, не нарушая эту связь хотя бы до того момента, пока земли не коснётся первый луч солнца.

Чаще всего один из них исчезал к рассвету, пока второй сладко спал. Тепло объятий сменялось реальным одеялом, оставляя соню в утреннем холоде, только мятые простыни и следы на теле упрямо твердили о том, что произошедшее ночью не сказка и не пьяный бред.

Но только это утро стало исключением. Почему-то в этот раз Кэйа оставил мягкий поцелуй в уголке губ якобы спящего Дилюка, искренне веря в то, что он не чувствует и не слышит его.

- Прощай, братец.

Шепчет он еле слышно перед тем, как с тихим скрипом закрыть дверь. Секундный порыв Кэйи вызвал только тихий смешок. Оба ведь знают, что, сколько бы дней не прошло, Кавалерист вернётся, заваливаясь в «Долю Ангелов» с громким криком: «Всем по бокалу вина за счёт Мастера Дилюка», на что получит угрожающий взгляд, а ответом будет только смех.

Но он не вернулся. Уже луна сменила солнце на посту, когда Эмбер нашла Рагнвиндера, серым голосом пролепетав что-то о том, что его ожидают в кабинете действующего магистра Ордо Фавониус и это срочно, так что придётся отложить очередную инвентаризацию погреба. Сам же мужчина не торопился, полагая, что у ордена проблемы и в очередной раз Джинн будет просить его о помощи, на что получит заведомо подготовленный сухой отрицательный ответ не терпящий уговоров и возражений.

- Джинн, если это очередные проблемы ордена, то у вас достаточно таких талантливых подчинённых как Кэйа, просто верни его и он..

Ворчащий голос Дилюка раздался, стоило ему только открыть дверь, чтобы пресечь долгие рассказы о сущности проблемы, однако его тираду прервал жёсткий женский голос.

- Он не вернётся, - Рыцарь Одуванчик стояла к нему спиной, но голос звучал чётко, будто сторонние силы помогали ему проникнуть в каждый угол помещения.

- Не думаю, что группа исследователей умрёт от скуки, если ты вернёшь этого шута. Там останутся другие рыцари, уж твои цепные псы позаботятся о том, чтобы лучшие умы остались целы.

- Ты не понял. Некому возвращаться, - голос Магистра дрогнул, будто по металлическому каркасу пошла трещина, - Его больше нет, Дилюк. Кэйи больше нет.

В комнате стало нечем дышать. Будто одним резким толчком вышибли весь воздух, сжимая лёгкие. В голове же проносились мириады мыслей и каждая из них игнорировала тот факт, что это может быть правдой. Будто это жестокая шутка Альбериха, чтобы проверить брата на выдержку. Но напряженный вид собеседницы упрямо твердило обратное.

Кровь отлила от лица и его хватило только на тихое:

- Как?

- Руины, в которые они отправились, - начала блондинка, стараясь подавить дрожь в собственном голосе, уже обернувшись к собеседнику, - Их обнаружили совсем недавно. Раньше об их существовании даже не догадывались и для того, чтобы предотвратить возможную угрозу, мн.. Орденом было принято решение отправить туда научную группу в сопровождении охраняющего их отряда рыцарей. Единственный, чудом выживший, исследователь сказал, что на них напало нечто из темноты. Рыцари выполняли свой долг, спасая жизни, но силы были не равны. Последним был Кэйа, но чудовище забрало и его жизнь. Мне очень жаль, мы правда не подозревали о подобных последствиях..

- К чёрту твою жалость, - злобно шипит мужчина, прежде чем развернуться и с громких хлопком двери покинуть комнату, оставляя разбитую женщину в тишине кабинета.

Дальше всё было смазано. Злость красной пеленой заполонила взор, алыми туманными щупальцами окутывая всё внутри, ломая также, как он ломал всё, что попадётся под руки, как только смертоносным вихрем залетел в свой кабинет. Все воздушные замки рухнули в одночасье, а следы, оставленные его любовью на его коже, обжигали не хуже магического огня срывающего с пальцев от злости. Бледность сменилась нездоровым румянцем, проступившим некрасивыми пятнами на лице и шее. Ненависть ко всему в этом мире тяжёлой аурой затапливала комнату.

Темнота.

И вот он стоит перед камином. Смотрит на всё же потухшие за время его буйства и уже дотлевающие угли, и чудом уцелевший маленький клочок того, что когда-то было рисунком его души. Такой жалкий. Обожженный беспощадным пламенем. Обессиленный Мастер беспомощно падает на колени, чувство пустоты в душе совершенно глушит физическую боль, а ушибленные пальцы тянутся к углям, бережно вынимая оставшийся фрагмент портрета. Он не знал, сколько смотрел на оставшееся ничто от его личной драгоценности, но очнулся только тогда, когда на крупицу картины опустилась снежинка. Невероятно красивая и такая яркая в этой мгле, игнорирующая температуру комнаты и совсем не тающая. Хозяин руин кабинета поворачивает голову, а пересохшие губы растягиваются в лёгкой болезненной улыбке, когда он видит, что за окном крупными хлопьями пошёл снег, выглядевший волшебно в ярких золотых лучах восходящего солнца. Они бы и выглядели именно так. Сам Дилюк - восходящее золотое солнце, а Кэйа для него - самый прекрасный снегопад.

У камина в шесть утра разбитая душа. Когда-то сильная фигура сгорбливается, закрывая лихорадочно блестящие от слёз глаза, а руки сами прижимают абрис его единственной любви на выжженной бумаге к губам.

- Я каждый раз загадывал тебя не потерять.