Не всякий конец - начало
Его проблема была в том, что он ненавидел себя. Глубоко и искренне ненавидел то, что он существует. Терпеть не мог своё отражение, ему отвратительно было видеть худощавое, больное и слабое существо в зеркале. Что это было? Кем оно себя возомнило? Почему оно так едко ухмыляется, когда Намджун глотает простые отчаянные слёзы?
Провода, тянущиеся через всё тело, заканчиваются где-то в области головы. Намджун знал, что «провода» - это его жизнь, но не озвученные мысли твердили, что его жизнь давно украли.
Когда приходит звук уведомления, Ким отвлекается от самокопания. С трудом подходит к раскрытому ноутбуку и с таким же трудом читает новое сообщение.
«Как ты?»
«Как самое мерзкое пресмыкающееся» — он не отправит ответ, перепишет его, скажет, что с ним всё в порядке, задаст ещё пару вежливых вопросов, а потом обернётся в поисках таблеток.
Пока в области второго ребра слева будто бьёт током, Намджун будет глотать обезболивающие, пока его мозг периодически отключается, Намджун будет ходить с капельницей по пятам. А очевидные вещи — они существуют, чтобы отнимать у людей надежду, даже последнюю. Никто не вернёт Намджуну вторую ногу, а протез — это как раз та очевидная вещь. Никто не вернёт Киму его слух — слуховой аппарат, уже не работающий, лишь очередная очевидная штучка в рассеянной, как прах, жизни бывшего музыканта. И никто не сможет написать ей, его любимой, что Намджун больше никогда не выйдет на улицу по собственному желанию.
Столько раз писать стихи и тексты о принятие себя, о любви к себе, чтобы в конце возненавидеть себя же... Ким всегда не переносил иронию больше всего остального. Ему не особо нравилось играть с судьбой, но даже единожды испытав себя на прочность, ему приходится пожинать плоды своего выбора.
Из-за него распалась группа. Нет, это была уже не просто группа, не просто проект, который добрый продюсер выстроил вокруг Намджуна. Те шесть парней и сам Ким стали семьёй — семьёй, которой больше нет. Из-за него, Намджуна, обанкротилось родное агентство. Из-за него мемберы перестали общаться друг с другом. Кто он, что посмел разрушить всё самое дорогое, ведь на кону стояли не очередные вещи или легко брошенные слова.
«Ким Намджун! Возьми себя в руки! Ты лидер группы, ты не имеешь права сдаться сейчас, слышишь?!» — а ведь он не слышал. Сокджин тогда еще не знал, что наушник его друга был сильно поврежден. А затем искры. Кажется, это был фейерверк во время MIC Drop, но Намджун уже плохо помнил, что происходило. Всё как в бреду. Что-то яркое попало на глаза, вокруг него забегали какие-то люди. Это был не стафф. Какие-то девушки, парни. Что за плакаты были у них в руках? В их глазах плескался животный ужас. Ким Намджун не мог упасть со сцены, верно? На ногу что-то упало. Люди разбежались. В глазах щипало.
Ким не слышал, как фанаты в один голос кричали. Не слышал, что ему говорил стафф, а потом Намджун просто закрыл глаза. Сбежал от всего этого.
«У него был микро-инсульт! Как вы могли этого не заметить! Вы ведь тоже медики!» — слова мужчины из скорой помощи разлетелись по коридору больницы. Это было неожиданно. Новость разлетелась по интернету мгновенно. СМИ не заставили себя долго ждать. Вокруг клиники образовалась волна журналистов, чуть дальше стояли взволнованные фанаты, а где-то в других городах за сердце держались родители известных на весь мир семерых парней.
В агентстве был хаос не меньше, чем на улице, за запертыми дверьми. Папарацци что-то выкрикивали, кто-то начал ломать двери чёрного хода. Во всём этом ужасе решения принимались быстро, возможно, не совсем верно.
«Почему вы не говорите нам что с ним?!» — крик Тэхена — это нечто, из рамок выходящее, но, наверно, тогда ситуация того требовала. Он видел что именно пишут в интернете, и, черт подери, как же ему не хотелось верить в наихудший исход.
«Какого чёрта?! Мы имеем право знать!» — на следующий день кричал Чимин, а затем он заперся в своей комнате, не получив ответа. Уборщикам не получалось войти, они лишь раз в день поднимали с пола в коридоре чёрные пакеты, в которых негромко стукались друг о друга пустые стеклянные бутылки.
«Вы не можете с нами так поступать! В каком веке мы живем?! Заперев нас в отеле, думаете мы избежим общественного негодования?!» — Джин сбросил вызов, затем разбил телефон об стену. В который раз он убедился, что совершенных людей нет. Выглянув в окно, можно заметить толпу. Это угнетало администрацию отеля, района, города... Нервы сдавали не только у Сокджина.
«Мне сказали, что он не вернётся к работе. Парни не станут продолжать без него. Я не знаю, что делать... Всё становится бессмысленным сейчас», — гендиректор осел в своём кресле, откинув бумаги и отпустив своего заместителя. Всё катилось вниз по наклонной чересчур стремительно. Почти никто не успевал подчищать следы. Не было времени, чтобы винить во всём Намджуна.
«Чонгук? Чонгук! Немедленно открывай! Какого черта ты творишь, придурок?! Чонгук, успокойся! Это не конец, слышишь?! Он выкарабкается! Врач сказал, что через три дня операция!» — но для макнэ конец уже был виден на расстоянии вытянутой руки. Невидящим от слёз взглядом он неотрывно смотрел на бритвы, затем в зеркало. Там почему-то отражался не Чон Чонгук, а грядущий эпилог. Мир потихоньку становился бордово-чёрным, и в этом мире определённо не хватало воздуха.
Ещё раз искры. Вспышки камер. Крик. Чонгук всё слышал в отличии от своего друга, но не чувствовал больше ничего.
«Я не должен был оставлять его одного! Я не должен был оставлять его одного! Я не должен был!..» — Юнги не пускали дальше за двери. Юнги дали успокоительное, а оно сработало только через два часа. Операция как раз была закончена, но Мин уже не мог держаться за край сознания. Где-то глубоко потух последний огонёк.
«Директор, мы сломались, — истерично произнёс Хосок, — Чонгука определяют в психиатрическую, а Юнги-хён...»
С тех катастрофических дней прошло три месяца. Реабилитационный период у Ким Намджуна шёл более-менее хорошо. Посещение психолога было почему-то обязательным.
Гудки. Гудки. Гудки.
«Это Ким Намджун» — «Дружище, я рад, что ты смог», — голос с хрипотой, который так часто утешал в бессонные ночи, когда не получалось писать музыку, в одночасье вернул Намджуну частично утраченную память.
Телефон летит на пол. Директор говорил, что Юнги попал в автокатастрофу. Он не должен был выжить. Верно, Хосок? Чон Хосок, ты ведь ничего не мог скрыть? Спросить у главного танцора уже бы не получилось. Как только он вернулся к родителям (если он поехал всё же к ним), от Хосока нет вестей. Как и от Чимина. Как и от Тэхёна.
«Где Джин-хён?»
«Тебе этого не следует знать, Намджун. Я знаю, что ты сейчас мне скажешь, но поверь, не время. Позже Сокджин сам объявится».
«Вы уверены?»
«Он обещал», — Намджун промолчит о том, что его хён никогда не сдерживал обещаний, данных в критических ситуациях.
Среди всего этого почему-то один человек никак не хотел исчезать. Будто специально. Словно очередная очевидная вещь.
«Ради тебя я выучу язык жестов!» — возвращаясь обратно, она прислала ещё одно сообщение.
«А толку?»
«Так мы сможем общаться вживую».
«Ты не знаешь, что конкретно произошло после того концерта. Я тебе больше не нужен, сколько раз я должен это повторить? Может, пора оставить прошлое?»
«Думаешь, я была с тобой потому, что ты был успешен? Думаешь, я столько лет работала стаффом рядом с тобой лишь из-за твоей популярности и денег?»
«Я не хотел тебя обидеть, но ты не знаешь, кто я теперь».
«Я знаю, что всё ещё готова быть на твоей стороне».
«Спустя пять лет?»
«Всегда, Намджун».