Летний ветер перемен

17 июля

Яркие солнечные лучи надоедливо пляшут по комнате, мешая досмотреть интересный сон, о котором Хёнджин после пробуждения даже не вспомнит. Смутные воспоминания о прошлом дне лениво забираются в сознание, подначивая Хвана продрать глаза и полноценно встретить новый день.

— Ликси, — он наугад нащупывает рукой тело на кровати возле себя и принимается неистово тормошить чужую руку. — А мы лапшу вчера со стола убрали или нет?

Парень мычит что-то в ответ, по-видимому, возмущённый тем, что ему не дают нормально поспать, и переворачивается на бок, спиной к Хёнджину. Того подобный расклад не устраивает, поэтому он переходит к более действенному — забирает одеяло и откидывает его подальше от Ли.

— Да пофиг, — Феликс пытается найти что-то, чем можно было бы укрыться, но натыкается только на подушку. Разочарованный, но принимающий всё, что даёт ему жизнь, он обнимает подушку и готовится снова погрузиться в сон, как его снова дёргают, в этот раз за ногу. — Ну Джинни, дай хоть на законных каникулах выспаться!

— Мне домой надо, — невпопад отвечает Хёнджин, сам не до конца проснувшись. — Проводи меня.

— Мой дом — твой дом, — с зевком проговаривает Ли, отмахиваясь от надоедливого друга.

— Нет, ты не понимаешь, — всё так же не унимается тот. — Мне нужно в свой дом.

Феликс измученно стонет, прикрывая открытое ухо подушкой, которую только что обнимал.

— Вставай и вали в свой дом к своему Минхо. А меня оставь в покое.

— Ты не избавишься от меня так просто, — Хёнджин сонно смеётся, закидывая на парня руку и ногу, тем самым заключая в медвежьи объятия.

Ли агрессивно бормочет что-то нецензурное, пытаясь скинуть с себя друга, но безуспешно. В конце концов приняв поражение, он с сердитым «сейчас я встану, а ты ляжешь» принимается выталкивать Хёнджина с кровати. Семиминутная потасовка завершается обоюдным белым одеялом флагом, когда оба оказываются за бортом кровати, валяясь на светлом паркете.

Пока Феликс умывается и сгоняет с себя остатки сна, Хёнджин решает по-быстрому прибраться в кухне, чтобы позавтракать в чистой обстановке. Когда они уже сидят за столом, неспешно потягивая крепкий кофе из капельной кофеварки, Хван не может сдержать смешок. Феликс переводит на него убийственный взгляд, и от этого становится вдвойне смешнее.

— Я тебе сейчас этот тост с джемом по лицу размажу, если ты не перестанешь надо мной угорать.

— Прости, — Хёнджин давится этим самым тостом, не контролируя сам собой возникающий смех. — Но видел бы ты себя сейчас со стороны.

Феликс — один из счастливых обладателей угрюмого настроения по утрам. Тот самый тип людей, который по пробуждении лучше не трогать лишний раз: им нужно время, чтобы включиться в новый день, а любые попытки в диалог будут либо игнорироваться, либо, как сейчас, грубо обрываться. Хван эту, на его взгляд, забавную особенность друга знает ещё с курса со второго, но они не так часто встречают утро вместе, чтобы привыкнуть к этому. Хёнджин сегодня, на удивление, выспался, поэтому находится сейчас в приподнятом настроении и шанс поиздеваться над Феликсом упускать не хочет. Ли, в свою очередь, вяло угрожает и быстрее запихивает в себя овсянку, чтобы ненароком и взаправду не залить её за ворот красноволосому баламуту.

— Я всё ещё надеюсь, что ты позвонишь мне как-нибудь вечером и скажешь заказывать билеты в Таиланд.

— Не надейся, — подмигивает Хёнджин, протягивая одолженную клетчатую рубашку обратно. — Я к тебе сам с билетами приду и скажу собираться.

Феликс с улыбкой закатывает глаза, мол, «так я тебе и поверил», наблюдая, как друг зашнуровывает чёрные кеды с многочисленными вышивками на них.

— Имей в виду: если Минхо что-то натворит, ты можешь прийти ко мне в любое время дня и ночи. В любом состоянии. Абсолютно любом.

— Ты звучишь как сериальная подружка главной героини, которую она провожает к её мужу-абьюзеру.

Хёнджин поднимается с банкетки и, хоть и смотрит благодарно, всё равно кривится. Взволнованный вид Феликса резко меняется на грозный.

— Во-первых, так и есть. А во-вторых, — веснушчатое лицо смягчается, выражая заботливое беспокойство, — я на полном серьёзе это говорю. Хочу, чтобы ты знал и помнил.

У Хёнджина мгновенно теплеет внутри. Слова Феликса воображаемой грелкой ложатся на грудь, согревая и даря, порой так необходимое, спокойствие. Он нежно улыбается и обнимает блондина крепко-крепко, шепча в ухо:

— Я знаю и помню. Люблютебя.

Феликс стискивает Хвана в руках, улыбаясь ярко-ярко и так же шепча в ответ:

— Люблютебятоже.

***

Когда входная дверь открывается, Хёнджин не ожидает встретиться в прихожей с Минхо. Его редко можно было застать в квартире днём, неважно, будь то учебные дни, выходные или, как сейчас, каникулы. Ли всегда чем-нибудь да занят, то засиживаясь с проектами в библиотеке, то катаясь по родственникам, которым непременно нужно помочь по дому или по работе. У Минхо большая дружная семья и взращенная с детства безотказность, чем многие не брезгуют пользоваться. В этом, конечно, есть и свои плюсы: социальные связи, что пригодятся в будущем, и щедрые гостинцы, которые он, как истинный добытчик, всегда тащит в их квартиру, забивая холодильник различными банками с соленьями. Но стоят ли эти плюсы отсутствия собственной личной жизни — вопрос спорный.

— Привет...

Хван растерянно хлопает глазами, ощущая неловкость из-за внешнего вида соседа, который стоит в проёме в одних шортах до колен. Даже тапочек на нём нет. Он же не..?

— Привет, — ответно здоровается Минхо и с недоумением поворачивается назад, заметив, как Хёнджин что-то высматривает за его спиной. — Что?

— Ничего, — окинув быстрым взглядом прихожую на возможное наличие чужих вещей, он настороженно понижает голос и спрашивает: — Джисон уже ушёл?

После этого теряется уже Минхо, не понимая, при чём здесь Джисон. Почему он вообще об этом подумал?

— Ты хоть раз видел, чтобы я приводил сюда кого-то?

От тона Ли становится не по себе, и Хёнджин тушуется под напором чужого нахмуренного взгляда.

— Нет? — глупо отвечает он в вопросительной форме, будто уточняя. Минхо реально пугает в такие моменты. — Извини. Я не знаю, почему так подумал.

— Забей, — устало отмахивается Ли, чтобы замять неприятную тему. — Я после пробежки, в душ собираюсь.

— А-а-а, — многозначительно протягивает Хван, всё так же не сдвигаясь с места и продолжая нелепо пялиться на соседа.

— А ты откуда? — Минхо обводит его нечитаемым взглядом, останавливаясь на волосах. — Выглядишь ярко. Как закат.

— Спасибо? — Хёнджину фраза отчего-то западет глубоко в душу. Как закат.

— Мне нравится, — зачем-то дополняет Минхо, протягивая руку и аккуратно касаясь пальцами выглядывающих из-под чёрной кепки красных прядей. — Мягкие.

— У Феликса лютая маска для волос, — с нервным смешком поясняет Хёнджин, гипнотизировано глядя в оказавшиеся рядом тёмные глаза, смотрящие в упор, словно не давая и шанса на побег. — Даже с моей соломой справилась.

— Понятно, — мягким тоном говорит Минхо с лёгкой спокойной улыбкой, от которой, тем не менее, иррационально зарождается чувство тревоги. — Я купил вечером твои любимые пирожные. Они в холодильнике. Поешь, если хочешь.

Хёнджин за секунду понимает: что-то не так. Минхо убирает ладонь и поворачивается спиной, чтобы уйти, но Хёнджин, под влиянием промелькнувшей интуиции, резко останавливает его, хватая обеими руками за запястье.

— Хо, всё в порядке? — встревоженно интересуется он, невесомо поглаживая горячую кожу подушечками пальцев.

— Да, всё нормально.

Минхо даже не дёргается с места, не разворачиваясь обратно, будто боится встретиться с чужим лицом и наконец-то увидеть искреннее беспокойство о нём, которое, как он думает, не заслуживает. Руку не вырывает. Стоит молча и ждёт, когда отпустят. Но не отпускают.

— Прости, — приглушённо извиняется Хёнджин ни с того ни с сего, не спуская глаз с чужой руки в своей. — Я не предупредил, что не приду.

Не приду. Летит и промелькивает на солнце на секунду, вонзаясь куда-то в сердце. В самую артерию, судя по всему, потому что болит неимоверно. Разбитые неделю назад костяшки и рядом не стоят.

Минхо не боится травм: они с травматологом на ты и видятся каждые полгода, если не больше. С подаренными Чаном перчатками вымещать агрессию в разы проще и безопаснее, когда он всё-таки успевает добежать до зала. Минхо не боится слететь как-нибудь с обрыва на очередной нелегальной гонке за городом. Своей машины у него пока нет, но его знакомый, что тюнингует спорткары на заказ, за процент от выигрыша без проблем одалживает ему некоторые свои экзепляры из гаража. Минхо даже не боится вылететь из универа, потому что мама с огромной радостью затащит его в семейный фермерский бизнес, который с ними уже несколько поколений. Минхо бесстрашный. Почти. Единственное, что вселяет в него страх, — это вероятность потерять близких. Людей, которые так или иначе сумели пробиться сквозь ментальный панцирь, что служит защитой от возможной боли, и стали для Ли кем-то особенными, значимыми.

Лучшая защита — это нападение. Лучшее решение для избегания боли от других людей — не подпускать к себе никого ближе обозначенной дистанции. Дистанции, которая помогает соблюдать грань между «привет, скинь дз» и «мы не будем общаться неделю, но я пришлю тебе сделанную фотографию и скажу, что это напомнило мне о тебе». Решение лучшее, потому что самое действенное. Люди не смогут причинить тебе боль своим уходом, если ты никого из них не впускал.

В жизни, к сожалению, работает с перебоями. Многие так и сдаются, даже не пробуя пробиться через зыбучие пески чужих односложных ответов. Но некоторые готовы на деревья залезть, чтобы по ним обойти это место и оказаться на поле за ним, вдоль и поперёк усеянное синими цветами. Такие некоторые, как, например, Джисон и Хёнджин. Только если Джисона прогнать пришлось, потому что тот бездумно срывал цветы, чтобы понюхать разок и выкинуть, то Хёнджина, который аккуратно прилёг на чистый участок земли, чтобы спокойно греться на солнце и рассматривать небо под аромат пыльцы, хотелось оставить тут навечно.

Парадокс Минхо заключается в том, что он, желая держаться от ещё не ставших значимыми незнакомцев подальше, по какой-то неведомой причине закрывается даже от тех, кто уже является ему близким. Хёнджин исключением не был. В определённый, неуловимый для обоих, момент Минхо стал отдаляться.

Когда школьная дружба переросла во взрослую, не закончившись, как это обыкновенно бывает, после выпускного, их и до этого правильное общение вмиг стало ещё более правильным. Как будто так и нужно. Как будто просыпаться под один будильник, разогревать на завтрак остатки ужина и бежать вместе на первую пару, чтобы потом, после учебного дня, обсуждать вечером один на двоих фильм в гостиной или нелепые шоу со знаменитостями, когда на часах за полночь и глаза уже слипаются, — это то, как должно быть. Хёнджин в жизни Минхо — что-то неизменное и обязательное; что-то, правильнее многогранника и нужнее витамина Д.

Минхо, может, и потерял себя, но потерять Хёнджина — куда страшнее. Хван единственный, без кого он точно не сможет жить дальше. Если его дружба с Сынмином когда-нибудь закончится, ему будет нестерпимо грустно и плохо, но он сможет справиться с этим, спустя время.

Терять друзей больно. Но лишиться родственной души — маленькой смерти подобно. Часть тебя умрёт, и с этим не получится ни справиться, ни смириться. Это невозможно пережить. Ты будешь вынужден существовать с образовавшейся пустотой, в которой когда-то жил другой человек.

Раз нашёл — держи до конца.

— Хорошо, если так, — приглушённо говорит Хёнджин, ощущая печальный ком в горле, и начинает медленно убирать свои руки, невесомыми касаниями проходясь напоследок. — Можешь идти тогда.

Минхо словно обухом по голове ударили. Он разворачивается рывком и свободной ладонью накрывает и прижимает пальцы Хёнджина обратно, не позволяя прикосновениям исчезнуть окончательно. Хван поднимает растерянный взгляд с немым вопросом, но послушно останавливается в ожидании.

— Мы расстались в тот день, — тараторит он невпопад, будто надо уложиться в лимит по времени. — Окончательно, я имею в виду. По моей инициативе.

Ли смотрит выжидающе, боязливо, но с какой-то надеждой и виной на дне тёмных глаз. Хёнджин молчит, боясь спугнуть разговор, и лишь терпеливо надеется на продолжение. Минхо впервые заговорил сам.

Парень догадывается, что Хван не планирует как-либо отвечать. Его загнали в очевидный тупик. Выбор невелик: либо замять диалог и закинуть его в шкаф не глядя, к остальному беспорядку, либо вынуть всё из полок и наконец-то разобраться в вещах. Минхо бы и рад ответить что-нибудь односложное и вернуться в привычную жизнь, только вот привычной она уже не будет. В его привычной жизни Хёнджин не говорит, что подумает над переездом, а потом без причины ночует у Феликса. В его привычной жизни по утрам откуда-то возвращается Минхо, но никак не наоборот. В его привычной жизни Хёнджин всегда предупреждает, когда куда-то уходит. В его привычной жизни Минхо всегда знает и уверен в том, что тот непременно вернётся обратно. Уверен ли он в этом сейчас? Уверен ли он вообще хоть в чём-то?

— Я тогда сказал, что не прикоснусь к тебе больше.

Минхо взглядом указывает на странную возникшую цепочку из их рук. Хёнджин прослеживает за взглядом, а затем, вернувшись к чужим серьёзным глазам, слабо кивает в знак согласия.

— Да, сказал.

— Как видишь, — усмехается горько Ли, вновь опуская взгляд на сцепленные в причудливом узле их руки, — грош цена моим словам. Нельзя верить тому, что я говорю.

Хёнджин откровенно не понимает, что происходит. Но он чувствует, что происходит нечто очень важное, и потому покорно не двигается, безоговорочно доверяя тому, что ещё даже не произнесено.

— Так что я попрошу немыслимого: поверить в то, что я сейчас скажу, — Минхо делает глубокий вдох, чтобы набраться смелости, и продолжает глаза в глаза, со всей искренностью во взгляде, на которую только способен: — Я понятия не имею, что испытываю к тебе, но меня это безумно пугает. Тогда я решил, что это было мимолётное помешательство из-за очередной ссоры с Джисоном, но прошло уже два месяца, и я...

Ли прикрывает глаза и выдыхает тихое «чёрт». У Хёнджина всё внутри замирает от этих слов. Даже сердце, по ощущениям, перестаёт биться. Он, кажется, совсем не дышит, боясь нарушить возникший момент чужой искренности и испортить всё одним единственным неверным звуком.

— В общем, у меня было время подумать и понять, что это не так, — проговаривает тем временем Минхо после возникшей передышки. — Это и правда помешательство. Только не мимолётное.

— Я не...

— Стой, выслушай до конца, — перебивает он Хёнджина сразу же, беспомощно глядя в обескураженные глаза напротив. — Ты определённо очень важный человек в моей жизни. Мне не хочется как терять тебя, так и случайно навредить. Я не очень хороший человек, Джинни, и мы оба это прекрасно знаем.

Хёнджин с усталостью, едва заметно, осуждающе закатывает глаза. Хороший, плохой — ну что за банальности. Каждый из нас совершает ошибки. Каждый из нас является негативным персонажем в чьей-то истории. Мы приходим в этом мир, чтобы научиться жить. И мы не рождаемся хорошими или плохими. Мы становимся такими, какими хотим быть.

Поэтому нет, он не знает. Единственное, что Хёнджин на данный момент знает, так это то, что он опасно балансирует на краю пропасти и следующее, что скажет Минхо, либо поможет вернуться на землю, либо окончательно столкнёт его с обрыва. В руках Ли сейчас две жизни: Хёнджина и его собственная.

— Это эгоистично, что я хочу, чтобы ты был всегда рядом? — Минхо безрадостно хмыкает каким-то своим мыслям.

— Немного, — наконец-то подаёт голос Хёнджин, голос которого успел охрипнуть и немного сесть. — Что ты будешь делать, если я встречу человека, в которого влюблюсь?

— Постараюсь всеми способами убедиться, что он тебя стоит, — и в этом нет ни капли лжи. Минхо не позволит школьной истории повториться вновь и не простит постороннему человеку ни единой слезинки из родных глаз.

— Понятно.

Не тот ответ, который он хотел услышать. А какой хотел? Внутри Хёнджин знает, но внешне себе признаваться не спешит. Расстроенно глядит куда-то в пол, пока в прихожей повисает гнетущая тишина. На ногах всё те же кеды в вышивках, которые он так и не снял по приходу, а чужие пальцы как-то резко вдавливаются в кожу. Хёнджин с непониманием всматривается в лицо Ли и отчётливо видит, как тот сдержанно хмурится, глядя куда-то в сторону.

— А если честно, то одна мысль об этом вызывает у меня неконтролируемое желание пробить дыру в стене. И я не знаю почему.

Хван понимающе кивает, когда на деле не понимает ни черта. Было бы проще, умей Минхо разговаривать о своих чувствах и эмоциях, но он не то что говорить, он даже разобраться в них не может. Хёнджин сразу догадался, что их отношения с Джисоном всяко инициировал младший, экскаватором снеся все стены между ними. А Минхо, видимо, попросту поддался давлению, пустив их тесное общение в свободное плавание, течение которого в конечном счёте принесло их к водопаду.

— Твои руки, — Хёнджин с осторожностью вытягивает одну свою руку из-под чужой, чтобы не менее осторожно подушечками пальцев пройтись по красным костяшкам. — После расставания с Джисоном?

— До, — коротко отвечает Минхо, загипнотизировано наблюдая за движениями парня.

— До? — глупо переспрашивает Хван, тут же останавливаясь. — Почему?

— Без понятия, — с нервным смешком честно отвечает Минхо. — Странно, да? Я так разозлился: и на тебя, и на себя, что мне нужно было это как-то выместить. Я даже не знаю почему.

— Хо, — окончательно потеряв нить разговора, Хёнджин первым выпутывается из этого клубка утомляющих двойственностей, вытягивая свои руки и отстраняясь. — Что с нами происходит?

Минхо чуть ли не пытается ухватиться за воздух, но вовремя одёргивает себя. Ему ясно дали понять, что пора заканчивать со всеми недомолвками. Он старается не выдавать своего волнения, но голос предательски дрожит, когда он начинает говорить:

— Дай мне время, Джинни. Прошу тебя.

Минхо смотрит побитой собакой: виновато, преданно и бесконечно болезненно. У Хёнджина что-то внутри от этого взгляда переворачивается, и сердце кричит, как отчаянное: «Обними его уже». Но Хёнджин держится. Смотрит на него в ответ не менее грустно, с такой безмерной тоской и безысходностью, и выдаёт тихое:

— Время на что?

— На обдумывание. Позволь мне разобраться в себе и своих... чувствах.

Хёнджин задумчиво жуёт губу, прокручивая в голове услышанный ответ. Часть его была рада, что они наконец-то пришли к диалогу и этим двум месяцам подвешенного состояния, когда он не понимал, в каком направлении двигаются их взаимоотношения, пришёл конец. Но часть его, та, которую хотелось накрыть чем-нибудь, чтобы не видеть и не слышать, ехидно шептала: «А что ты будешь делать, если он поймёт, что не испытывает к тебе ничего?»

Но Хёнджин бы непременно ответил: «А ничего». Потому что Минхо всегда был, есть и будет его человеком. И неважно, какие в итоге отношения образуются между ними: дружеские или романтические. Хёнджин вытравит из себя эту влюблённость со временем, поселившуюся в нём, сам не помнит насколько, давно, если понадобится. Уж лучше они будут чётко друзьями, чем мутно — непонятно кем. Ему просто хочется определённости и Минхо рядом, но чтобы тот — другом или парнем, а не передругом или недопарнем. Хотя надежда в груди маленьким светлячком заявляет о себе, напоминая, что губы у Минхо даже с привкусом соджу требовательно мягкие и уносящие землю из-под ног. Если и придётся вытравливать, то, вероятно, самым сильным ядом, который сможет найти.

— Хорошо. Только у меня есть ответная просьба, — соглашается Хёнджин после недолгих размышлений. — Обещай, что, к какому бы итогу ты не пришёл, ты обязательно дашь мне знать. Обещай, что не закроешься снова и не отдалишься ещё больше.

Минхо просьбу выслушивает спокойно, а в душе кошки скребутся. Он знает, что не самый хороший друг, но слышать от близкого человека нечто подобное по-виноватому неприятно. Хочется извиниться за всё произошедшее, да момент словно не тот. Они только-только смогли наладить контакт, и Ли не облажается больше. Хотя бы попытается не.

— Обещаю.

Пропитанный откровенностью воздух жжёт лёгкие. Кажется, нужно сказать что-то, как-то выбираться из этой густой атмосферы, но никто из них не знает как. Молча разойтись каждый по своим делам? Пожелать приятного дня? Вместе пойти пить чай? Что?

На помощь, так кстати, приходят звук открывающейся двери в коридоре и последующий собачий лай: их соседка вышла погулять со своим шпицем. Хёнджин только сейчас понимает, что они всё ещё находятся в прихожей. Он даже дверь не закрыл на замок, как зашёл. Снаружи доносится наигранно писклявый голос женщины, которая сюсюкает своего радостно гавкающего из-за предстоящей прогулки питомца. Хёнджин не выдерживает первым, сдаваясь и стараясь негромко смеяться в ладонь. Минхо поддаётся смеху следом, шумно втягивая носом воздух.

Из-за тесного пространства кажется, будто они от кого-то прячутся и им ни за что нельзя попадаться. Оба ощущают несуразность ситуации, и от этого становится ещё смешнее. Шаги за дверью отдаляются, затихая вскоре совсем, тем самым заставляя их вернуться к реальности.

— Ты, вроде, в душ собирался, — подсказывает Хёнджин, невольно скользя взглядом по обнажённому торсу. И как он не обращал на него внимания всё это время? Видимо, эмоционально напряжённый разговор перетянул всё внимание на себя.

— А тебя пирожные ждут, — встречно напоминает Минхо, отходя к проёму. — И какой-то пиздецки важный разговор с Сынмином. Не спрашивай.

— В смысле? — Хёнджин, уже наклонившийся снять обувь, подскакивает обратно, но Минхо и след простыл. Он громче спрашивает вслед: — Какой ещё важный разговор с Сынмином?!

Ответом служат долетающие из ванной отголоски смеха. Хван страдальчески вздыхает и принимается-таки снимать надоевшие кеды.

Единственное, чего боялся абсолютно каждый в их компании, так это серьёзных разговоров с Сынмином. Господи, храни Хёнджина.