Chapter I
В уголках каждой души есть что-то сокровенное, то к чему добраться максимально сложно, а порой даже невозможно. Всё зависит от его носителя, от того, как и с какой охотностью открывается окружающим. Но не зря же говорят, что порой человек, который кажется наверное самым счастливым, на деле простой грустный клоун, вокруг которого разбросанны тысячи вариантов совершения суицида. Правда сейчас у одно из них разбросано немного другое – рисунки. Смотришь на это и хочется плакать – это единственное желание оставшееся с Ней. Муза улетучилась, будто её и не было совсем, а продолжать таймер, который с каждым вздохом добавляет ей время, помаленьку исчезает.
– Идите кушать.
Донеслось к проколотым ушам где-то из низов. Под её комнатой была просторная кухня, где мама готова провести дни напролет, лишь бы семья была сыта. А сердце сжалось, ведь мама хоть и знает о проблемах дочери, и знает, насколько они серьезны, но не оценивает их как следует. Тому доказательство то, что ещё месяц назад, когда сильные приступы тахикардии стали вновь проявляться, а с ними и истерики, мама сразу обратила на это внимание, дав Ей выговориться и пообещала, что найдёт достойного психолога. Правда, как уже было сказано выше, всё это произошло месяц назад, и за это время девушка успела пробыть две недели в больнице с этой же тахикардией. Психолога не нашли, таблетки перестали употребляться, а женщина видимо думает, что всё наладилось. Да только сейчас состояние дочери, если бы она, конечно, видела, внушило бы ей неподдельный страх, ведь та лежит звёздочкой, средь множества разрисованых листочков тяжело дышит. Ей мерзко, мерзко от самой себя, мерзко смотреть в зеркало, которое стоит напротив кровать, ножка которой касается босого большого пальца ноги. Но она смотрит и видит собственное опухшее лицо, чёрную водичку прям у глазного яблока, ведь придя с университета, подводка осталась на глазах. Вот вам и такой еффект.
Стук в дверь заставил резко повернуть голову, быстро приподнявшись, вытерая все улики истерики и с лица, параллельно спросив:
– Что?
Голос пытался быть ровным, обычным, чтобы нарушитель ничего не заподозрил.
– Что за «Что», Кира? – грубый и раздражённый голос старшего брата послышался за дверью, – Жрать иди.
– Отвечаю как хочу, это во-первых; во-вторых, кушать я не хочу; в-третьих, нехер орать, а теперь шёл нахер, – с каждой минутой кровь от раздражения закипала, а мысли путались, – Бесишь.
– Ты совсем охерела?!
Вместе с грубым криком, шёл и звук отмыкающиеся двери, и в долю секунды уже было видно злое выражение лица парня.
– Дверь закрыл с другой стороны. Я тебе разрешала открывать дверь?!
– Ты, блять, доиграешься, и я вообще к херам её сниму.
– Ага-ага, рискни.
– А то что?
– А то окажешься посланным на хуй и окно твоей двери будет вообще разбито.
– Что сказала?!
***
Движение на девушку остановила мама, которая выкрикнула имена детей, поднимаясь по лестнице. И он остановился, смотря на неё и проорав, что его сестра та еще стерва, неуважающая его.
– Да пошёл ты к чёрту! За что тебя, мудилу безбожную, уважать, а?!
– Что ты сказала?!
– Повторяешься. Сказать больше нечего?
Но тут же между братом и сестрой встала мама, расправив свои руки и посмотрев то на сына, то на дочь. Она была будто между двух огней, которые вот-вот рискуют взорваться, уничтожив этим её хрупкое сердце.
– Влад, – голос дрожал, как и губы, а в глаза становились все мокрее, – Кира, да что же это такое? Вы родные брат и сестра, а вжиться вместе не можете.
– Мама, я сказала и тебе, и Владу, что дверь, без моего разрешения не открывать, а Это...
– Рот закрой!
– Да кто ты такой, чтобы рот мне затыкать? Ворвался в мою комнату и возбухает ещё. Что-то не нравится – вали нахер.
– Ну, Кира, зачем ты так?
– А, мам, то есть я ещё и виновата, да?!
Ком в горле всё сильнее мешал глотать, губы – дрожать. Она была на грани новой истерики.
– А что ты постоянно бросаешься, как придурошная?!
– Нехер лезть ко мне! Сам лезешь, а потом: «Ой, почему она то.... Почему она сё».
Разговор закочился на громком стуке дверью и звуком дрожащих окон. Он просто слился, но ведь сам поджёг фитиль... А мама всё стояла, с грустью смотря на дочь, которая опустила голову, да скрутила пальцы в кулак.
– Что ж вы так...
И так всегда. Редко когда хотя бы один день был освобождён от перепалки между кровными родственниками и понемногу это становилось невыносимым.
***
– Ну, что? Есть заказы?
– Ась? – девушка подняла уставшие голубые глаза на сидящую напротив женщину лет пятьдесяти, – На две картины, и что странное не портреты, а что-то другое, на мой выбор.
Кира была художницей и излюбленный её стиль – строгий стиль аниме: все детали проработаны до мелочей, всё видно и работа приближена к реальности. Как казалось девушке, особенно красива в этом стиле природа, ведь она была похожа на сказку, а порой ей в жизни не хватало этой сказочной атмосферы.
– Ну, так почему ты никакая? Ты ведь всегда была рада, когда люди делали у тебя такие заказы.
Шумно набрав воздух в свои лёгкие, девушка проигнорировала вопрос, так же шумно выдохнув. Не хотелось дерзить ей, портить ещё сильнее настроение, поэтому лучше промолчать, верно? Сделать вид, что та не услышала вопрос, загребая свои короткие, подкрашенные в русый блонд волосы в маленький хвостик.
– Я вообще считаю, что Ты должна прекращать эти детский игры и найти уже себе нормальную работу.
Такое со стороны Влада было более чем ожидаемо. Он единственный с семьи считает, что Кира мается дурью и постоянно это маме втирает, которя и сама сначала не поддержала свою дочь. Лишь когда та принесла свои первые деньги, женщина пересмотрела своё отношение к этому виду работы. Но говорить вот такое, после ссоры, которая довела мать до слёз, это же какую наглость надо иметь? Цокнув языком, Кира отодвинула чашку с мятным чаем и с наглядно фальшивой улыбкой посмотрела на брата.
– Сувать свой жирный нос с собственным мнением туда, куда не просят – это признак такого недосягаемого тупизма, – после сказанного улыбка с лица пропала, после чего девушка поднялась, ласково улыбнувшись маме, – Спасибо, но я не голодна.
Уходя с кухни, она слышала крик в перемешку с голосом женщины, которая просила старшего сына оставить сестру в спокое и перестать орать. Он хотел пойти за ней и, возможно, поднять на неё руку, но ласковая материнская рука не давала встать с места. Кира знала, что делает больно матери, но и ей делали так же больно, и никто за это не переживает. Закрыв за собой дверь, Кира подошла к зеркалу, посмотрела на себя, покрутилась, в надежде не увидеть на красивой чёрной джинсе свободного комбенизона, или же на белой хлопковой футболке, пятнышко от краски, и надежды стали реальностью. Хоть что-то её порадовало, заставило улыбнуться, пусть в уме, не на яву. В планах теперь уйти из дому, проветриться, отдохнуть от раздражающей семьи. И она уйдёт, нужно лишь собраться. Красые, чёрные серёжки с висящими крестиками оказались застёгнутыми на мочке уха, осталось лишь накраситься, а это для неё плёвое дело. Пол часа и она уже стоит с небрежным пучком, который захвптил передние мешающие волосы, оставив на льк лиш две тоненькие прядки, с красивым нютовым макияжем и, конечно же, любимыми чёрными очками на немного вздёрнутом носике. Телефон в карман, наушники в уши и девушка идет к выходу из дома, полностью игнорируя присутствуе и вопросы Влада. Обувается в белые кроссы и уходит, поправив открытый, белый портфель на спине со сторчащим белым холстом. В лицо сразу ударил тёплый ветер, и она, будто по зову, пошла за ним. В наушниках играла красивая альтернатива, разбудит все проблемы, будто ранее утро нежные цветочки. По пути один раз пришлось снять сумку, дабы поправить правую застёгнутую молнию, которая, ясное дело, постепенно растегивалась из-за разшатаного бегунок, что и бесило её. В один момент, когда одна из лямок была ещё не натянута на плечо, кто-то с большой силой толкнул её плечом, из-за чего сумка спадает с левого плеча, громко рухнув на пол, а в полёте холс с деревянным подрамником выпал, упав лицевой стороной на грязный асфальт.