МОРФИЙ

Мне снимают плотную марлево-бинтовую повязку с уха и глаза, и волна очень неприятных ощущений накрыла меня. Врач просит меня открыть левый глаз, но я не могу разлепить веки, которые, как мне казалось, были очень тяжёлыми и слипшимися. Переборов боль, я всё-таки открываю глаз и  в Этот же момент щурюсь от яркого больничного света.
Меня просят посмотреть на палец, светя при этом прямо в глаз: какого хера ты просишь посмотреть на палец, если блять светишь мне прямо в зрачок ярким фонариком!
Вижу все этим глазом расплывчато, изображение дрожит словно картинка в старом чёрно-белом телевизоре, и видны только очертания и пятна — так, я вижу силует.

— У него упало зрение на левом глазе,— слышу я здоровым ухом, — Парню мы сделали операцию, но как было минус четыре, так и осталось.

— Что мы можем сделать?— спрашивает мама, и я поворачиваюсь на ее голос.

— Линзы, — громко, произнёс мужчина, — И конечно разные процедуры и тренировки для глаза, чтобы не сделалось ещё хуже.

— Это же не помешает ему жить? Мальчик же сможет дальше учится, и после работать, а как же его карьера и спорт?

— При желании, можно все что угодно сделать. А он у вас целеустремленный, выкарабкается малец, — он хлопает меня по плечу. Затем, вновь что-то пишет в журнале, а потом опять осматривает меня, — Боли. Они не пройдут. Мы пропишем тебе таблетки, но на случай, если будет не в моготу — морфин.
Когда тебя нашли, ты был на второй стадии обезвоживания организма, и ещё, когда избили, задели один участок головы, где находится важная часть головного мозга, у тебя не только мигрень, но и амнезия. Скажи, ты...помнишь что-то с того дня?

Я молчал, пытаясь чтото вспомнить, пока удивлённые и склонен испуганные взгляд врача и матери прожигали меня насквозь.

— Футбол. Мы с Райли играли на поле перед школой, — ответил я, думая, что говорю верно.

Мама всхлипнула. Врач оторопел.
А я ничего не понял.

— Это было два месяца назад, — произнесла мама, — Сынок, Хан, ты помнишь, кто такой Феликс Ройз? Помнишь его?

— Нет.

***

— Он не помнит тебя, — произнёс Оушен в школе, — Он не помнит ни тебя, ни ваши отношения и все что между вами было. Амнезия, частичная, яркие моменты он забыл. А вспомнит максимум через месяц, два.

— Ты мне говоришь об этом, чтобы окончательно разбить меня?— сдерживает эмоции Фел, — И какой он?

—  Другой, — отреченно, ответил парень, закуривая, —Нет, просто говорю, что тебя здесь ничего не держит и этот тур не принесет тебе вреда, — на самом деле, Оушен говорил это ради собственного удовольствия, чтобы перекинуть вину на кого-то другого, но не признавать то, что виноват он и только он.

— Слушай, я не хотел чтобы все повернулось так, — жалобно, почти скуля, шепчет парень, — Но я могу увидеть его?

— Не надо. Мальчишке и без тебя плохо.

— Ему плохо с тем, кто бросил ему год в спину, — Оушен понял, что эти слова про него, — А я делал его серую жизнь цветной и счастливой, и если бы не ты — мы бы встречались и дальше.

— Ничего не вернуть уже! — парня бесило все. — Отец увозит Хантера в Норвегию и это уже решено.

****

Все бы и ничего, но Хантер Джуниор Эванс и правда был — другим.

Мальчишка как и раньше сидел часами за ноутбуком, так же играл в приставку икс-бокс,  и пялился в окно. Тупо втыкал в потолок ночами, мучаясь в кошмарах и пустоте в голове. Все в семье, абсолютно все заметили, что с Хантером все не так как раньше. Совсем не так. Он даже не препирался и не ругался с Оушеном, а просто игнорировал все его шутки, подколы и издевательства, просто проглатывал все и проносил через себя, как губка.

Самое ужасное это то, что когда люди смотрят в его глаза, то кроме сияющей пустоты и холодной глубины уголочков души.

— Сына, — окликает Хана отец, — Сын, иди погуляй. На улице неплохая погода, да и Райли уже обзвонился, — отец смотрит на своего сына, и понимает, что он уже не его и уже не такой, он другой, — Выйди. Проветрься, тебе будет полезно погулять и пообщаться с друзьями.

Мальченка молчал и не отрываясь смотрел в телевизор, поджав колени под себя и натянув на себя черную толстовку.

— Хантер, — мужчина, то-ли ради себя, то-ли ради сына, пытался как то достучаться до него и привести в чувство.

Вернуть в реальную жизнь.

— Пап, я хочу побыть один.

— Что я должен сказать Райли?— отчаянно, спросил мужчина, — Хан.

— Ладно, ща выйду, — проныл Мальчишка и встал с дивана.

Он с угрюмым видом натянул на себя черную парку, кросовки и кепку. Это выглядело странно, что сейчас с его то депрессией и апатией, это нормально. Когда мальчишка вышел из теплого дома на мерзлую улицу.

— Братишь, — Райли, подпрыгнул с лестницы и бросился к другу.

— Не ной, — равнодушно, произнёс парень, с хладнокровным видом и нехотя, обнял друга, — Как ты?

Райли отстранился и приударил друга в плечо, смеясь. Мальченка только и смог натянуть глупую улыбку.

— Это я должен был у тебя узнать, — пожал тот плечами, и ребята пошли на площадку в их районе, — Так, все таки, как ты?

— Хуево, — сипит он, — Я ни черта не помню. Последние дни и недели просто взяли и стёрлись из моей головы.

— И его не помнишь?— Рай, кивнул головой сторону баскетбольной площадки, где играла группа ребят. В один момент, повернулся он.

Феликс смотрел на мальчишку, удивляясь своим глазам: жизнь сломала этого человека. В тускло-синих глазах сияла пустота и хладнокровное опустошение; яркие, насыщенные каштановые густые волосы поблекли и потускнели; обычная белая кожа, которая преимущественно была у большинства американцев на Аляске — побледнела ещё сильнее так, что казалось, она настолько тонка и прозрачна, что от любого прикосновения останется синяк.
Феликс смотрел на него и даже выронил мяч из рук.

Он помнит ту ночь. Их первую и последнюю ночь Вместе, которую увы, дано было запомнить и прокручивать в голове только одному Ройзу, и их длинные отношениях с сентября по конец ноября, запомнил только он.

Феликс помнит все чувства, эмоции и ощущения, когда был вместе с этим парнишей. Он помнит его стоны ему на ухо, помнит хриплый голос по ночам под "Лунный свет", помнит каждый миллиметр его тела, помнит каждое его прикосновение, он все помнит. И он никогда не сможет это забыть.

— Малой, — шепчет он одними губами, и вытирает глаза рукавом затасканной, уже давно переданной из поколения в поколения толстовки, наверное, времени СССР ещё.

Отчего то, парень понимает и принимает решение, что никто больше не появится в жизни этого мальчишки.  Почему-то, парень знает, что этот мальчишка никогда его не вспомнит и нет смысла биться об заклад. Как-то, парень осознает, что все уже давно потерянно, и что нужно оставить все как есть. И из-за чего-то, парень делает вывод, что лучше бы это он потерял память и навсегда забыл бы этот самый лучший момент в его жизни.

Лучше бы он не слышал этих слов, не запоминал бы эти глаза, не чувствовал бы этих испепеляющих до пороха чувств. И никогда бы не прикосался к этому телу, не целовал бы эти губы, не задевал бы кончиком носа этот веснушчатый нос, не прикосался бы к нежной коже на лице тыльной стороной ладони.
И он бы не запоминал бы всех тех сказанных мальчишкой слов по ночам в его комнате под песни "Лунный свет", не учил бы он его танцевать медленный танец, не вспоминал бы тот день, когда сам начал забираться в комнату мальченка и смотреть на то, как он мило спит.

— Ты подойдёшь?— спрашивает у парня его друг. Близкий друг.

Он видел, как с приходом в жизнь Феликса этого мальчишки он изменился,  и заметил, как резко изменился Феликс сейчас, когда он увидел мальченку на улице. Как из активного и веселого парня, он в миг стал вялым, изнуренным, исчезнувшим, оцепененным и раскисшим.

Испуганным.

— Фел, пойдёшь?— этот "друг", который был намного больше чем просто друг, непрекрытно лез и приставал к Ройзу, почти повиснув у парня на плече.

— Мы уходим, — грубо, и даже через чур резко, произносит басистым низким голосом он, и на виду у всей своей крутой компании, уводит за руку, так называемого "друга", с баскетбольной площадки.

В зимнем пуховике, задрипанной кепке от "Адидас" на голове, кроссовках "найк" и домашних спортивных штанах, с ещё большем удручением и апатием дисперсии на лице, стоял, и на все это,  смотрел Хантер.

Хоть убейте, но он сейчас был точь в точь как отец. Глаза горели и метали молнии, руки сжимались в кулаки до посинения костяшек на пальцах, а зубы скрипели от того, как сильно их сжали.

— Пошли от сюда, Хан, — просит его Райли, и они уходят.

Ребята решают пойти по богом забытым улицам и районам, где можно купить дешёвую и не особо качественной травкой и косяками, где полно хипстеров и странных людишек, которые вели там полную криминальную жизнь и им было похуй на абсолютно нормальную жизнь, ведь у них она абсолютно ненормальная.

Даже самый близкий и лучший друг Хантера — Райли, и тот заметил с первой встречи после инцидента, что его друг — стал другим.
Да, он сразу при первом знакомстве понял: Хан не такой как все и никогда таковым не будет. Но чтобы так как сейчас, и врагу не пожелаешь.

Ребята идут в тишине, вслушиваясь в звуки хрустящего первого снега под ногами и завывания противного ноябрьского ветра в переулках между домов.

— Тот парень, который вешался на баскетболиста, он что, его горе-ебальник?— Райли хохотнул. Мда.... видимо, он плохо знал своего друга, либо, он правда в корнях изменился.

— Можно и так сказать,— покупая две банки колы, отвечает Остин, — А что?

— Ничего. Просто, мне кажется, что я где-то его видел и почему-то, мне кажется что я его помню. Но не помню где и как, просто как , провал в памяти, а тело помнит.

По сути, сказанное подростком все — бред сумасшедшего. Но в нем была толика правды. Мальчишка вам не понимал ,что только что сказал, но все таки принял банку колы и решил, что лучше будет промолчать, как и делал это раньше.

— А если не "можно и так сказать"?— не успокаивается он.

— Да что ты пристал-то к этим пидрилам-заднеприводным?— Рай, как обычно, все пытается вывести на шутку. Но по лицу Хантера видно, он не шутки шутить тут собрался, — Ладно. Я скажу тебе, скажу, но только то, что тебе нужно знать сейчас.

— А что, все мне знать не нужно?— фыркает парень.

— Сейчас — нет. Не нужно.

— Ну выкладывай, — вслескивает тот руками, и садится вместе с другом на бетонный бардюрчик у края крыши одноэтажного здания.

— Тот баскетболист, он лучший друг твоего брата и играет в его рок группе. А тот, кто на него вешался и откровенно лез к нему в штаны — его парень. Они уже давно вместе, просто очень хорошо это скрывают. Но спортсмену он нужен только ради стабильного секса и только то. А парень леит себя иллюзиями, мечтами и надеждами, что всё у них серьезно.

Хантер слушал и впервые молчал, а не прерикался с другом. Потом, Райли расказал, что этот баскетбооист из знаменитой банды на районе Анкориджа, и его репутацию невозможно испортить ни чем, и ещё, что он гей, не мешает трахать ему других девушек.

— Ну бля он извращенец!— возмущается Хан, и Райли горько усмехается.

"Если бы ты все помнил, это бы разбило твое сердце на кусочки, а сейчас ты другой и ничего не помнишь, и разбивать то нечего."— думал Рай, когда его друг начал выводить свои гипотезы по поводу аморального поведения этого баскетболиста.

— Погоди, он что, бисексуал что-ли?— все трещал и трещал Хантер, — Пиздец он тогда.

— Осторожней со словами, — произнёс Райли, чтобы как то остудить пыл друга, — Был бы ты как раньше, ты бы ничего не сказал.

— А щас то что-то изменилось?!

— Да Блять! Ты Блять другой совсем! Совсем другой!

Мальчик не признает этого. И он просто натягивает капюшон куртки на голову и звонит отцу, и просит того, чтобы он его забрал.