Сладкий яд.

Спортзал больше не казался мастерской — теперь он дышал, как зверь. По углам — завешанные ткани, под ними конструкции из труб, металлических пластин, старых телевизоров. Воздух был плотный, насыщенный запахом клея, пыли и пота. На полу — схемы, гвозди, отрывки газет, на стенах — хаотичные надписи вроде «ГЛАСОМ ПРОТИВ» и «ЗА ГРАНЬЮ МОЛЧАНИЯ».

Кай управлялся с проекциями — его руки двигались быстро, как у дирижёра. Сандро проверял звуковую схему. Алиса набирала код на пульте света, но краем глаза всё время следила за Евой и Марком.

Они стояли в углу. Ева в чёрной рубашке, расстёгнутой на одно плечо, с гитарой в руках. Марк держал в руках старый фотоаппарат. Он снимал её, не как художник — как человек, запоминающий навсегда. Ева не отворачивалась. В её глазах было что-то новое — уязвимость, которую она позволяла только ему.

— Ты опять за ней, — не выдержала Алиса, сдержанно, почти беззвучно, подошедшая сзади.

Марк опустил камеру.

— Это важно.

— Кому? — Она посмотрела на него. — Ей? Тебе? Или твоей новой версии самого себя, в которой ты, наконец, тоже что-то значишь?

Он не ответил.

Алиса сжала руки. Потом почти шепнула:

— Я знаю её дольше. Я видела, какой она была после метро. После Владислава. После всего. Она всегда ломается в тишине. Не будь для неё очередным огнем, Марк. Она не выдержит.

Он смотрел ей в глаза.

— Я не хочу, чтобы она ломалась. Я хочу, чтобы она жила.

Алиса улыбнулась криво.

— Тогда лучше уйди. Пока всё ещё можно.

Позже. Ночь. Крыша.

Ева сидела, перебирая струны. Ветер трепал её волосы, но в остальном она казалась непоколебимой, как скала.

Марк сел рядом. Протянул термос.

— Чай с кардамоном. Помнишь?

Она кивнула, но не взяла.

— Ты боишься?

— Да, — признался он. — Но не за себя.

Она всё ещё смотрела вперёд.

— Они нас раздавят, Марк. Не впрямую — системно. Молчанием, изоляцией. Превратят в ничто. И я не знаю, что страшнее — быть сломленной или быть забытой.

Он положил руку ей на плечо. Её кожа была холодной.

— Ты не одна.

Только тогда она повернулась.

— Я знаю. Поэтому и страшно.

Они замолчали. Внизу, в спортзале, Влад разговаривал с кем-то по телефону. Его голос был сух, выверен, словно выстрел.

***

В спортзале тускло горели лампы. Воздух был натянут, как струны. Шаг — и он дрогнет.

Сандро стоял над звуковым пультом, морщился, что-то стирал. Кай в одиночестве возился с плёнкой: вырезал, сшивал, проверял проекторы. Алиса исчезла — никто не знал, куда. Влад — у стены, с чашкой чая, наблюдал. Он не вмешивался, только сверлил взглядом. Иногда делал записи в маленький кожаный блокнот.

Ева была в центре. Вся в чёрном, с бледными щеками и горящими глазами. Вокруг неё — как вихрь, всё собиралось, стекалось, оживало. Пластинки, провода, камеры. Это было её поле боя. И её исповедь.

Марк пришёл последним. Он стоял у входа, смотрел — и не решался войти. Но она заметила. Подошла, взяла его за руку. Без слов.

— У нас всё готово, — сказала она. — Почти.

— Почему ты это делаешь? — спросил он. — Что будет, если тебя вызовут снова?

— Я хочу, чтобы они увидели. Хоть раз. По-настоящему. Всё, что мы не можем сказать словами.

— И кто-то опять упадёт на рельсы?

Её лицо изменилось. В нём что-то дрогнуло — память, вина.

— Я не хотела. Но теперь не могу остановиться.

Он кивнул. Тогда она сделала шаг ближе. Взгляд у неё был — открытый, без защиты.

— Я боюсь, Марк. Если ты уйдёшь — всё это рухнет. Даже если я буду делать вид, что не важно.

Он коснулся её щеки.

— Я не уйду.

И тогда — коротко, осторожно — она поцеловала его. Не как в кино. Без победы, без триумфа. Это был поцелуй двух уставших людей на краю, которые ещё держатся. Пока.

Параллельно

На верхнем уровне спортзала, в одной из ниш, Алиса сидела, прислонившись к колонне. Слышала всё. Видела.
В её руках — телефон. На экране: переписка. Фото. Запись прошлого перформанса. Файл был готов. Отправка — одним нажатием.

Но она закрыла экран.

— Я люблю тебя, дура, — прошептала она в темноту. — Но если ты выбрала его... я тебя потеряю.

Внизу снова заиграла гитара. Голос Евы пробился сквозь бетон.

Алиса вытерла слёзы и исчезла в тени.

***

Ветер срывался с крыши, гоняя флаги фестиваля, прикреплённые к поручням. Было прохладно, но не холодно — тревожно. Под ногами — гудящий металл перекрытия. Отсюда было видно всё: двор университета, толпу внизу, колонны и окна административного корпуса. Крыша была выбрана неслучайно — как сцена и как граница между "над" и "под".

Ева сидела на низкой бетонной плите, на коленях у неё лежала гитара. Пальцы перебирали струны почти машинально. Звук ускользал в воздух, как дым. Рядом — Марк, не двигается, смотрит на неё. Слова будто зависли между ними, но ни один не решался первым.

Позади, у выходного люка, Кай возился с прожекторами. Сандро таскал аппаратуру, сканировал небо — рассчитывал тени. Влад стоял у парапета. Глаза — затянуты льдом. Он не говорил. Он ждал.

Из люка вынырнула Алиса. Ветровка, капюшон, глаза — обеспокоенные.

— Администрация ждёт Еву внизу. Немедленно. Отдел гуманитарных программ, комиссия по безопасности.

Тишина ударила глухо.

— Зачем? — спросил Сандро.

— Из-за "инцидента в метро", — сказала Алиса, не глядя на Еву. — Кто-то снова поднял материалы. Их слили. Видимо, кто-то из студентов. Или... нет, неважно.

Ева резко поднялась. В глазах — огонь и презрение.

— Они боятся. Я даже рада. Значит, мы задели живое.

— Не веди себя, как идиотка, — срывается Влад. — Если тебя закроют — весь проект пойдёт к чертям.

— Разве ты не этого добивался? — бросила она. — Или боишься потерять свою витрину?

— Я боюсь потерять хоть что-то живое, — тихо сказал он.

Она смотрит на него — почти с жалостью. Потом — разворачивается к Марку.

— Пойдёшь со мной?

— Конечно.

Они уходят вместе. Алиса остаётся. Её взгляд — прикован к Еве, но губы плотно сжаты. Она хочет сказать что-то. Всё.

— Я... — наконец вырывается из неё. — Я не хочу, чтобы ты исчезла. Даже если ты никогда не...

Она осекается. Глаза — полны слёз, но спина прямая.

— Просто... не исчезай.

Ева останавливается. Подходит. Осторожно берёт её за ладонь.

— Я здесь. Пока мы говорим — я здесь.

И уходит с Марком.

Внизу, в кабинете

Серые стены. Один длинный стол. Три человека напротив: представитель деканата, сотрудник службы безопасности, и куратор художественной программы. Все — холодны, отстранённы.

На столе — досье. Распечатки. Кадры.

— Это вы? — спрашивает одна из женщин, указывая на видеокадр. Белая рубашка, латекс, армейские ботинки. Толпа. Падение на рельсы.

— Это я.

— Вы осознаёте, чем это могло закончиться?

— Да. Именно поэтому я делаю это.

— Ваши перформансы выходят за рамки допустимого. Университет не может покрывать действия, которые граничат с преступлением.

Марк не выдерживает.

— Её работа — не преступление. Это зеркало. Просто вам не нравится, что вы в нём видите.

— Студент Колосов, если вы не участник этого дела — вы можете покинуть...

— Я часть этого. Я здесь по своей воле.

Члены комиссии переглядываются. Пауза затягивается.

— Мы вынуждены временно отстранить вас, — говорит куратор. — До завершения внутреннего расследования. Все ваши проекты в рамках фестиваля приостанавливаются.

Ева молчит. Гитара в руках — как щит.

— Спасибо, — говорит она. — Это значит, что я сделала что-то правильное.

Позже, на крыше

Ветер крепчает. Алиса снова одна. Кай и Сандро работают молча, напряжённые. Влад разговаривает по телефону.

— Да, она ушла. На допрос. Но она не сдастся. — Пауза. — Я не знаю, как это кончится.

Он заканчивает звонок, поднимает голову. Видит Марка, вернувшегося первым.

— Ты остался.

— Я с ней. Пока могу.

— Ты не знаешь, с кем ты.

— Я — с ней.

Они смотрят друг на друга. Слишком много невысказанного. Слишком поздно.