Пролог. Песня заводов
Глубоко под скованной бетоном землёй, в самых недрах изрытых её, стучит и бьётся, влекомый древним механизмом, громадный, проржавевший сердечник; из года в год, из ночи в ночь, из часу в час вздрагивает он раз в минуту, сообщая жизнь железной паутине звучащих механизмов. По железному панцирю содрогающегося тела тянутся нити огоньков зелёных, жёлтых, вспыхивающих и гаснущих в согласии покорном с неживым, не природой заданным ритмом; сотни сотен лампочек высвечивают проржавевший, покрытый заводской пылью корпус, а над ним — переплетенье проводов и труб.
Трубы дышат со свистом, натугой, задыхаясь и дрожа: они несут дальше, выше мелодию металла механизмам сложным более, иным; из щелей сквозит и рвётся горячий, жгучий пар, и в клубящемся тумане мелькают отсветы тревожных красных ламп.
А выше, выше, устало, медленно, с металлическим скрежетом движут друг друга громадные шестерни; до блеска истёрты зубцы их — а они всё трутся, трутся друг об друга, и главная из них, подобная Камню Солнца, принимает ритмы сердца, как год, как десять, двадцать лет тому назад. Резка, четка, без лишних нот и пересвиста музыка зубчатых колёс. Раскаляя шестерни, сквозь вспышки ламп взлетает вверх горячий воздух, увлекая волны звука, клубы пара за собой — и заводская труба, образующая с трубами ближайшими подобие огромного, пыльного, закопчённого церковного органа, выплёвывает этот сгусток дыма и лязга; а органов таких десятки от горизонта до горизонта, сколько видно сквозь душный смог, и все пускают чёрный, шумный дым, который изредка вспыхивает изнутри мутными пятнами электрического света. Запятнанное небо отражает их клубящуюся металлическую музыку — и накрывает эту железную музыкальную громаду дребезжащим темно-ржавым куполом.
Вот он — город огней и заводов; город, где живут люди со свинцовыми глазами — люди с дырой в груди, по одной на человека; здесь не услышать шепота и крика, не услышать голоса и стука сердца: всё смято мощной песней железа и стали, всё подчинено звучанию её.