24. эпилог
Через неделю после последнего побега Джокера из лечебницы Аркхэм и последующих взрывов, лейтенант Адам Картер, относительно новый глава оперативной группы, после возвышения Джима Гордона в комиссары, быстро шел по коридорам Готэмской больницы, ища одну конкретную палату.
Это не заняло много времени. Охранники, стоявшие возле палаты доктора Дэвида Уилсона, на случай, если злоумышленник, напавший на Уилсона, решит вернуться и завершить работу, указали на то, что он искал. Картер подошел к ним, с нетерпением показывая значок. Он ждал разговора с пациентом в течение всех выходных в неделе, что бы дать оправиться Уилсону от значительных травм, но это очень замедляло расследование.
Охранники отошли в сторону, и Картер прошел мимо них в комнату. Он был рад увидеть, что Уилсон в сознании, он тут же принял более-менее полусидячее положение на койке при виде вошедшего. Картер, уже претерпевший несколько огнестрельных ранений, понимал, насколько энергичному Уилсону хочется встать с кровати, и насколько нерасторопное тело его предает, поэтому Картер немедленно посочувствовал.
- Офицер? - спросил он не подозрительно, но настороженно, и Картер поднял свой значок, ожидая, пока Уилсон удовлетворенно кивнет, прежде чем снова его спрятать.
- Доктор Уилсон, я лейтенант Адам Картер, - представился он и подтянул стул к больничной койке. - Сожалею, что не смог дать вам больше времени на восстановление, прежде чем проводить допрос.
- Нет, нет, - резко сказал Уилсон. - Я бы принял вас раньше, если бы эти тираны, которые управляют этим местом, мне позволили.
Губы Картера слегка дернулись, пока он устанавливал на своем колене диктофон, пытаясь его нормально сбалансировать под углом к Уилсону.
- Разговор будет записан, - сообщил он покорно ожидающему Уилсону. - Вы не подозреваемый, вы не под присягой, и я не ожидаю, что вы ответите на все мои вопросы. Просто попытайтесь все вспомнить детально. Вы понимаете?
- Да.
- Хорошо. Может быть, вы начнете с того, что произошло в ту ночь, начиная с момента, когда вас взяли в заложники?
- С того раза, как схватили Джокера на Хэллоуин, я выходил из больницы в первый раз, - сказал Уилсон и помедлил, чтобы прочистить горло, - я шел по коридору, направляясь к своей машине на парковке. Я повернул за угол и... там была она.
- Извините, была кто?
- Это... это была Харлин Квинзель, бывшая работница лечебницы Аркхэм. Она была одета под клоуна, в гриме и с пистолетом, - Уилсон сделал паузу, но когда Картер не задал вопроса, продолжил, отказывая себе в представлении этой картины. - Она... заставила меня подняться на верхний этаж, где был заключен Джокер. Она приказала мне ввести код, чтобы открыть камеру. Когда я отказался и попытался бежать, она выстрелила в меня и приставила нож к запястью, - Уилсон снова сделал паузу, скользя взглядом по мебели, видимо задумавшись и коснувшись повязки, скрывающей искалеченную руку.
Картер дал ему несколько секунд, а затем мягко спросил:
- Что произошло потом?
Уилсон посмотрел на него, снова отвел взгляд и сказал:
- Я дал. Я дал код, чтобы спасти себя.
Картер подумал, что Уилсон почти боролся с собой, чтобы это сказать, и он его не винил. Если бы какая-то женщина издевалась над ним, освобождая преступника Готэма номер один, он бы тоже стыдился.
- А дальше?
- Дальше она ударила меня пистолетом, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, они оба уже скрылись.
Картер взял секунду, чтобы это обдумать, медленно кивая, а затем спросил:
- Зачем бывшему работнику лечебницы помогать Джокеру?
- Она была его любимым терапевтом во время его первого заключения в Аркхэме. Доктор Стратфорд, директор, предшествующий мне, думал, что он лучше отреагирует на ее молодость и очевидную привлекательность, чем на более взрослых и опытных сотрудников Аркхэма, и он был прав. Связь между ними... быстро вышла за пределы врачебных отношений.
- В каком смысле? - спросил Картер. Он немного отклонился от списка вопросов, но ему стало любопытно - и это ясно, подумал он. О Джокере было известно не так уж много. Все, что выходило за пределы терапии, вероятно, стоило узнать.
Уилсон задумчиво помолчал, вероятно, пытаясь придумать, как объяснить, не нарушая правила конфиденциальности лечебницы. Наконец, он сказал:
- Ну, он был зациклен на ней, нападал на всех, кто пытался с ним работать. В результате его целеустремленного внимания, она начала реагировать более остро, сопереживать ему, и считала, что он здоров. Стратфорд отстранил ее от дела с моей искренней поддержкой, но это была лишь временная мера. Состояние Джокера ухудшилось, и Стратфорд начал беспокоиться, что государство выведет больного из его содержания, поместив в тюрьму. В конце концов он уступил, не обращая внимания на мои протесты, отправив ее к нему. В конечном итоге это привело к первому побегу Джокера. С этимпобегом она никак не связана, насколько мы можем судить, кроме того, что она находилась в больнице той ночью. Он взял ее в заложники, но оставил в живых. Я попытался поговорить с ней после этого, но травма позволила отвечать на мои вопросы сугубо иррационально. Я попросил взять ее отпуск, так как она была не в состоянии работать с пациентами. Когда я попытался связаться с ней на следующий день, она уже исчезла.
- У вас есть идеи, куда она пошла?
- Сначала я думал, что Джокер ее похитил. Полиция предполагала, что он ее убил. Однако, в ту ночь она сказала мне, что она сама его нашла.
Картер поднял бровь.
- Она просто... нашла его? Она за считанные дни сделала то, что полиция не могла сделать в течение недели?
- Я предполагаю, что он оставил ей какие-то указания о своем местонахождении, - капризно ответил Уилсон. - Я не видел ее и не слышал от нее ничего в те дни, но, думаю, Джокер воспользовался ее хрупким состоянием и эмоциональной травмой, сыграв на ее разуме как посчитал нужным. Моя теория состоит в том, что она страдает от, своего рода, активного Стокгольмского синдрома.
- Вы не могли бы объяснить, что имеете в виду?
- Я думаю, на подсознательном уровне она считала, что он неизбежно найдет ее снова, поэтому решила обратиться к нему первая, не ожидая, пока он заберет ее силой. Я думаю, она сделала это, чтобы заработать его благосклонность. Думаю, инстинкт выживания обошел ее волю и рассудок - да, так и есть, инстинкт самосохранения извратил ее разум до такой степени, что она считает, что находится с ним по собственной воле, а не в заложниках.
- Итак, вы считаете, что Харлин Квинзель безумна?
- Как человек, которые был ее другом и знал ее до встречи с Джокером, да, я думаю, что так и есть.
- По вашему мнению, Харлин Квинзель опасна?
- На данный момент? Очень. Она сильнее, чем выглядит, и Джокер выкачал из нее последние остатки совести. Он дал ей оружие и научил им пользоваться; в последнее ее появление она выглядела так: грим на лице, разноцветная одежда - это наводит на мысль, что она намерена стать его сообщницей.
- Вы действительно думаете, что она может выжить в компании Джокера?
Уилсон на секунду моргнул, а затем медленно кивнул.
- По моему личному мнению, она продержится с ним, по крайней мере, некоторое время. Она его... создание, его собственный монстр Франкенштейна. Я думаю, он гордится тем, что с ней сделал. Думаю, он захочет увидеть отчаяние и желание людей, которые ее когда-то любили, вернуть ее.
- Как вы думаете, ее можно вылечить?
- Если нам удастся ее поймать и отделить от Джокера на достаточно долгое время, чтобы разорвать одержимость им... Я надеюсь от всего сердца, что да.
***
24 декабря
Готэм-сити находится в плену Рождества, хотя, по общему признанию, сезон не слишком праздничный, как это бывает обычно. Как он может таким быть, когда преступник, известный как Джокер, на свободе? Готэм задержал дыхание, ожидая следующего хода Джокера, а его молчание беспокоило его жителей еще больше. Это беспокойство только усугублялось тем, что сейчас наш Клоун Принц преступного мира, по-видимому, имеет компаньона.
Ее личность была раскрыта для общественной безопасности, но это не особо помогло. В ориентировках ее называют уже Харли -Квинн, взяв пример с грима, который она носит в тех редких случаях совместного появления с Джокером.
Они были случайными. Несколько ограблений банков. Одно убийство. Ничего серьезного. Пока ничего. Готэм больше беспокоило то, что их чаще видели независимо друг от друга.
Один сумасшедший клоун достаточно ужасно, но два?
Готэм не заблуждался. Никто бы не боялся Харли Квинн, появись она одна. Но тот факт, что она с Джокером, прибавлял ей капельку уважения у населения Готэма. Джокер был известен убийствами своих подельников. Факт, что она сумела выжить с ним целый месяц или даже больше, если слухи, окружающие убийство сенатора Джордана, оправдываются - страшно должно быть всем.
Насколько человек должен быть сумасшедшим, чтобы жить с Джокером?
Мы оставляем Готэм с его неприятностями и присоединимся к новой парочке на темной крыше на Соборной площади.
Харли стоит в стороне, опустив голову и руки, молча. Она одета в красное и черное, она дрожит на морозном воздухе, а на левом плече кровоточат свежевырезанные ромбы. Она не обижена, - а чем-то расстроена. Джокер причина беспокойства и причина ее настроения. Он в нескольких шагах от нее, шагает вокруг тела раненого и стонущего человека, лежащего на крыше.
Рука человека в крови, он протянута к музыкальной шкатулке в нескольких дюймах от его пальцев; она упала, когда его ранили ножом, забрызгав ее в крови.
Кто этот человек, и почему эта пара решила сделать ему больно?
Не все ли равно?
Джокер, кажется, так не думает. Небрежно, словно выполняя бытовые дела, он заставляет человека замолчать пулей в голове; и в самом деле, убийство для такого человека как Джокер - бытовая задача.
Клоун прячет пистолет в кобуру.
- Ладно, - напевает он, - так вот.
Он отворачивается, но потом его поражает мысль, пальцы подергиваются, он наклоняется и поднимает музыкальную шкатулку. Он держит ее в перчатках на мгновение, рассматривая, а затем заводит и устанавливает на парапет, оставляя играть. Он слушает жестяную мелодию, которая возникает, подняв голову, затем поворачивается и отрывистыми шагами направляется к своей девушке.
Он хватает ее за руки и тянет в танец; ее лицо тут же светится, когда она понимает, что он на нее больше не сердится. Два шага рывками по крыше, проносясь в опасной близости к краю, либо не замечая, либо не заботясь. Он отпускает одну ее руку, кружа, а когда она поворачивается, наступает ему на ногу, совершенно случайно.
Его глаза сверкают, он поднимает руку и дает ей сильную пощечину. Она наклоняется от боли, но не предпринимает никаких шагов, чтобы нанести ответный удар, выдерживая пощечину. В течение нескольких секунд он, кажется, забывает ее проступок и снова притягивает к себе, возобновляя танец.
Любит ли его Харли?
Ну, да, или это явная одержимость. Она жаждет его внимания и привязанности, питается от него достаточно, чтобы терпеть боль и манипуляции. Она ужасно раздражается, когда ее любовь ставится под сомнение. Когда ей рекомендуют оставить Джея, она утверждает, что другие люди не знают, что такое истинная любовь.
Любит ли ее Джокер?
Этот вопрос должен ставиться с другой стороны: может ли Джокер действительно любить? Ответ почти наверняка: нет. Это правда, иногда он говорит ей эти слова, но он использует их в качестве инструмента, холодного, расчетливого, далекого от подлинного чувства. Тем не менее, Харли идеальный компаньон для такого парня, как он. Она льстит его нарциссичному эго, не бежит от боли, которую он часто ей причиняет, волнуется и борется за него, она счастлива заполучить его внимание и не требует то, чего он не может (или не хочет) дать. Он ценит, как опасна она стала за столь короткое время, ему нравится, что онявляется причиной того, что теперь она может убивать не задумываясь, не пытаясь оправдать свои действия, без горячей страсти новичков.
Иногда, когда она спит, он смотрит на нее и думает о гибели всех, кто когда-либо ее знал: о ее невежественном отце, на севере штата, о ее повернутой "обнимательнице деревьев" - лучшей подруге, от которой она убегает, стоит той заикнуться о грубости в их отношениях, о милом, надежном докторе Уилсоне - о всех. Соблазн щекочет его. Перспектива ее полной изоляции - идея заставить ее полностью зависеть от него - практически двигает его на действие, но пока он сопротивляется. В конце концов, смерть - это конец боли - и он знает, что она этого не пожелает, пока эта драгоценная девушка охотно сидит в его ладони, так что в любой момент он может ее... прихлопнуть. Он знает, что ее отец чувствует теперь только боль. Он представляет его, глядя на него в ложном сочувствии, и говорит:
- Я знаю, это ваша вина, - он указывает на его печальные недостатки, на неспособность защитить его единственного ребенка, его милую дочку.
Зачем тогда ему оказывать им милость и освобождать их от агонии?
Принимая это во внимание, ее преданность и готовность доставить ему любое удовольствие, он, возможно, делает это ради нее, искренне полагая, что привязан к ней. Если Джокер способен любить, то он будет любить ее.
Тем не менее, это не так. Таким образом, он будет продолжать играть с ее разумом, бить ее, резать ее, делать ей больно.
Харли не принимает это без боя, и он рад этому. Она имеет очень четкую точку накала. Когда она достигает этой точки, она кричит на него, говорит, что ненавидит его, и уходит к своей подруге Пэм Айсли, которая точит собственный зуб на Готэм-сити, проделывая некоторые коварные планы вполне самостоятельно.
Тем не менее, она всегда возвращается. Она знает это. Джокер знает это. Она всегда возвращается к нему, и всегда счастлива его встретить. Волк был бы глуп, отваживая ягненка от своего логова.
Вполне возможно, что в будущем один из них полностью уничтожит другого. Джокер довольно небрежен со своими игрушками, в конце концов, а Харли может в конечном итоге отказаться мириться с этим злоупотреблением и в один прекрасный день может вскрыть ему артерию в горле, пока он спит. Тем не менее, они могут задержать это на неопределенный срок. Мазохисты и садисты созданы друг для друга, в конце концов.
И какими бы жуткими и непонятными не казались их отношения, они существуют. Разногласия существуют во всех парах и будут существовать еще долго, создавая их, разрушая и убивая.
Но они бросают вызов смерти. Может быть, это их отвращение к правилам. Может быть, это то, что они отказываются верить, что когда-нибудь сами умрут. В собственном представлении - они бессмертны.
И до сих пор никто не доказал, что они неправы.