Мы слышим музыку душой и сердцем
Бесконечные потоки информации, бесконечное течение времени, бесконечное продолжение. Всё это длилось бесконечно и длится по сей день, как без остановки течет и одновременно с этим растет тоска Акутагавы. Он не имеет того, что есть у абсолютно всех. Судьба его обделила самой дорогой вещью, какая может быть у одаренного. Она не дала ему творить, в душе Рюноске всегда была пустота, которую не смогло заполнить ни одно другое занятие. Маленьким, он всегда упивался игрой на музыкальных инструментах, когда играли одаренные. Было в их музыке что-то особенное, недоступное обычным людям, что-то, что нельзя услышать просто так, подняв голову. Чтобы понять, надо вслушаться в игру, прочувствовать все эмоции музыканта, его мотив к определенной мелодии. Почему он играет именно это? Почему не что-то другое? Только после этого можно узнать, что скрыто за просто игрой.
Акутагава же мог лишь чувствовать и познавать эти мелодии, он не мог выставить свою собственную игру на всеобщее обозрение. Чтобы другие попробовали понять его. И это не из-за стеснения или чего-то подобного, нет. Рюноске просто напросто не имел того, на чём играть. У него не было музыкального инструмента. Всё что мог делать его Расёмон — это убивать. Наверное, правду говорит человек-тигр: «Кровожадный убийца не способен творить и приносить радость другим. Он способен лишь убивать!»
Может поэтому Акутагава так влюбился в игру? В её игру. Эта игра была порой завораживающей, плавной, но от этого не менее грустной, печальной. Иногда она звучала быстро, обрывисто, весело, с насмешкой, будто стараясь кого-то высмеять. Всё началось с того самого дня, когда ещё совсем зелёный, четырнадцатилетний рядовой член Портовой Мафии, которого приютила Осаму Дазай — самый молодой член исполнительного комитета преступной организации — мафии. Акутагава исследовал тогда каждый этаж, стараясь запомнить строение всего штаба. Петлял в бесконечных коридорах не только здания, но и времени, зацепляя полами черного плаща острые углы. Проходил мимо кабинетов пяти глав и вдруг остановился. За самой последней дверью, в том месте, которое скрыто ото всех глаз, звучала игра. Временами обрывистая, временами плавная, грустная, завораживающая своей красотой.
Рюноске медленным шагом двинулся в сторону этой двери, вытянув руку вправо и проводя подушечками пальцев по бежевой поверхности стены, слушая стуки каблуков собственной обуви. Большая деревянная дверь оказалась приоткрыта, виднелся край красного мягкого ковра с коротким ворсом. Прислонившись всем телом к стене, Акутагава чуть шире открыл дверь, надеясь, что петли хорошо смазаны и его не услышат по хриплому, противному скрипу. Не услышали.
В центре кабинета, слева от большого рабочего стола из темного дерева, заваленного бумагами, стояла девушка. Тёмно-коричневые волнистые волосы ложились на спину, достигая талии. Густая чёлка спадала на прикрытые коньячные глаза и щекотала аккуратный нос шатенки. Облачённая в черный смокинг, состоящий из белой рубашки, черного пиджака, строгих брюк и галстука. Такой же тёмный, как смоль, плащ повешен на мягкое кресло за столом, обитое темно-зелёной, даже болотной тканью. В девушке Рюноске узнал свою спасительницу Дазай, которая вытащила его из трущоб. Шатенка держала в руках скрипку, светлые струны которой поблёскивали в солнечных лучах, льющихся из окна. Из-под искусно сделанного смычка лилась медленная мелодия, завораживающая своей красотой, пронизывающая своей печалью и безысходностью. Это те редкие дни, когда скрипка в точности повторяет настроение ее хозяина.
Способность Осаму принимала вид лакированной скрипки. Игра разных мелодий по разному влияла на инструмент. Играя печальные мелодии, полные депрессии и безвыходности, её струны будто окрашивались в темный цвет, издавая все более и более тихие звуки. Радостную же игру скрипка воспринимала также радостно. Струны белели и блестели в свете, инструмент будто сверкал ещё ярче, играя громкую музыку. Будто бы следуя некоему принципу «Чтобы все знали, какие прекрасные мелодии могут литься из-под смычка этой скрипки! И чтобы слушатели тоже полюбили эти мелодии и развеселились.» Скрипка — идеальный инструмент для Осаму. На ней трудно играть, ещё труднее учиться, её сложно понять, но она приносит столько эмоций в человеческий мир. Она блестит всей своей красотой в симфоническом оркестре, задевая сердца даже самых ярых критиков классической музыки. Но в тоже время скрипка может играть и в уличном ансамбле, даже в одиночку, нарушая все принципы игры и следуя своей фантазии, неподвластной другим.
Дазай остановилась, закончив игру и опустив смычок, приоткрыла глаза, пронзая стену безэмоциональным взглядом. Рюноске в этот момент мог лишь смотреть на спину мафиози, и думать, от чего остановилась такая прекрасная игра? Девушка шумно выдохнула и неожиданно, нарушая тишину, произнесла:
— Иоганн Себастьян Бах, Соната номер один, Адажио.
Акутагава вздрогнул. Она с самого начала знала, что парень стоит в дверях и все равно продолжала играть. Хотя, гуляя по зданию мафии, Рюноске слышал, что Осаму не любит, когда кто-то специально слушает её игру. Любит исполнять мелодии одна, без зрителей. Или хотя бы в дуэте. Дазай развернулась к брюнету, а скрипка в ее руках исчезла, сверкнув бирюзовым светом. Чуть наклонив голову к правому плечу, она будто прожигала глазами дыру в Акутагаве. От этого взгляда парень поёжился и даже вздрогнул. Когда так смотрят, кажется, что копаются где-то внутри тебя, ищут что-то внутри души, хотят узнать нечто недоступное для других глаз.
— Ч-что?
— Я играла эту мелодию. Сонату номер один, Бах. — устало выдохнула Дазай, разворачиваясь к парню спиной и жестом руки приглашая пройти в кабинет.
Её взгляд такой скучающий. Единственное, что он выражает — это вселенскую скуку мира для неё. Будто она наперед знала, что Рюноске там будет стоять, боясь нарушить завораживающую игру инструмента, что непонимающе спросит, страшась осуждающего взгляда за то, что подслушивал. Знала, что он зайдет за ней, следуя всем приказам. Лишь бы только быть здесь и слышать её игру.
— Почему сегодня вы не играете ничего веселого, Дазай-сан? — спросил Акутагава, осторожно присаживаясь на диван, обитый такой же темно-зелёной тканью, как и рабочее кресло.
— А с чего это я должна играть что-то весёлое? — вопросила шатенка, натянуто улыбаясь и поднимая одну бровь, старательно пытаясь показать хоть каплю эмоций. Она раскинула руки в стороны и закончила. — Повода нет никакого, всё ужасно.
— Но почему для радости должен быть повод? — тихо проговорил Акутагава, сверля взглядом пол и теребя край белоснежного жабо пальцами. — Разве нельзя просто быть счастливым, даря другим такое же счастье от игры?
Глаза девушки разом потемнели. Она внезапно оказалась рядом с Рюноске и, схватив его за волосы, заставила поднять голову и посмотреть на неё. Именно тогда брюнет увидел этот взгляд во второй раз. Этот ужасный взгляд, от которого по телу проходят муражки, а может даже дрожь. Черные, суженные зрачки, карие глаза с кроваво-красным отливом. Отливом бессердечной убийцы, которая не посмеет пощадить даже ребенка. Она убьет его без колебаний, это точно.
— Запомни. — вместо мягкого и спокойного тона, голос Осаму изменился на строгий, низкий и приказной. Она произнесла это со всем отвращением к сказанной фразе, которую произнёс Рюноске. — Здесь, где ты будешь существовать сейчас, никогда не будет «просто счастья». Забудь об этом. — гневно шипела девушка, всё ещё держа Акутагаву за волосы и внимательно, со злостью смотря прямиком в серые глаза, полные испуга и неопределенности, непонимания. — Все твои жертвы будут сниться тебе по ночам, мучая кошмарами. Ты уже побывал в трущобах, где тебя называли демоном, за счёт твоего дара. Ты убивал людей, но не испытывал страха и жалости. Ведь ты защищал своих друзей. Теперь все они мертвы, а убивать ты будешь по приказу, и для тебя никаких причин для убийства не будет. Лишь приказ босса. Через два года я посмотрю, как ты будешь «просто счастливым».
Волосы наконец отпустили, переставая больно их оттягивать, а бледная тонкая рука внезапно снова потянулась к волосам. Рюноске ожидал чего угодно, удара, оттягивания волос, но никак не ожидал, что Дазай резко улыбнётся прикрыв глаза и зароется рукой в его брюнетистые волосы, плавно проводя темной макушки до белоснежных кончиков, мило проговаривая:
— Мя-ягкие.
Рюноске сразу замешкался, недоуменно осматривая девушку. Резкая смена настроения пугающая. Вот сейчас перед ним стояла убийца, маньяк, мастер допроса и глава Портовой Мафии, а через минуту уже мило улыбающаяся девушка, которая просто заблудилась в своих чувствах, хочет ласки и доброты в свою сторону. Она же почти всю жизнь провела в пожирающей её темноте и до сих пор живёт. Акутагава блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь коротким временем такой простой, но в тоже время такой волшебной и зачаровывающей доброты. Он словно уличный пёс, которого все били, осуждали и ругали, а потом вдруг у него появился хозяин, который дарит такие мимолётные прекрасные моменты, запоминающиеся на всю жизнь. Но вдруг ласки прекратились и брюнет открыл глаза, ожидая новую смену настроения, но, как ни странно, она не произошла. Девушка просто отошла чуть подальше, в центр комнаты, и в ее руках снова появилась скрипка. На этот раз с белыми струнами, сверкающая.
— Ты спросил, почему я не играю что-то весёлое? А тебе бы хотелось послушать мою игру?
— Да, конечно! Но… — брюнет вдруг замялся. — Вы же не любите слушателей. Мне было бы благоразумнее уйти. — еле выдавил из себя Рюноске. Он ни за что не хотел уходить, он бы остался тут навсегда. Парень надеялся, что его шёпот шатенка не услышит. — Я бы с радостью слушал вас целую вечность, Дазай-сан.
А жаль, услышала. И теперь непонимающе уставилась на Акутагаву. Взгляд так и говорил о непонимании, недоумении. Ему действительно нравится эта игра? Нравится, что её исполняет одна из самых разыскиваемых преступниц Йокогамы? Ему нравится слушать творчество убийцы? Но во взгляде резко что-то промелькнуло, брюнет даже не успел понять, что. Дазай мягко улыбнулась уголками губ и, выдохнув, сказала:
— Всего лишь одно произведение. Я потерплю, особенно если у меня такой тихий и внимательный слушатель, любящий музыку. — Осаму подмигнула Акутагаве левым глазом. Тем, что не был скрыт белоснежной повязкой в отличии от правого. Бинтами была обмотана и голова девушки. Из-под повязок в некоторых местах выпадали шелковистые каштановые пряди, мило топорщась в сторону.
И тут заиграла музыка. Медленная, немного грустная, с цыганскими мотивами. Плавная мелодия виртуозно исполнялась скрипкой. Но вот музыка притихла. А потом с плавной и неспешной сменилась на быструю и оживленную, плясовую. Спустя несколько секунд, мелодия вернулась в своё прежнее, размеренное русло. Величественно и гордо звучали ноты. Уже не такая печальная, но всё равно проникающая в самую душу мелодия разносилась по комнате. И опять быстрая, лёгкая танцевальная вставка разрезала тишину. Звук усиливался, скрипка неистово играла — несомненно, близилась кульминация этой печально-задорной истории. И вот, скрипка ловко вздёрнула несколько нот, девушка важно притопнула ножкой и замерла. Пришло время развязки-кульминации, был сыгран последний и такой эффектный аккорд, и инструмент затих. То волшебство музыки таяло на глазах, от него в полнейшей тишине оставалось лишь лёгкое, сладко-горькое послевкусие. Прекрасное чувство наслаждения. Все молчали, в ожидании непонятно чего. Но увы, мелодия не продолжалась, последний аккорд был по-настоящему великолепен. Строгий и весёлый он поставил неоспоримую точку в этом произведении. Удивление от осознания прекрасного охватило Акутагаву в ту минуту, и он понял, в какие яркие краски окрашивается наша жизнь, стоит только приглядеться. Но и последний аккорд затих, мелодия закончилась, а вместе со всем этим и музыка. Наступила наполненная немым восхищением тишина.
Вот, мелодия закончилась, а скрипка в руках девушки исчезла, издав все тоже бирюзовое свечение. Осаму подошла к Рюноске и устало плюхнулась на диван, закидывая руки на его спинку и блаженно прикрывая глаза. Брюнет был рад, рад, что услышал эту игру. Красивейшую игру, сложнейшего произведения. Он не знал, как оно называется, кто его автор, но с точностью мог сказать, что такое под силу только профессионалу! Дазай приоткрыла глаз и, внимательно посмотрев на парня, сказала:
— Я играла Чардаш — Витторио Монти. Но… Мне уже давно интересно, какой инструмент у тебя? Ты ни разу его не показывал.
Акутагава смутился. Говорить или нет? Что будет если он скажет? Его отвергнут, не обратят внимание или выгонят? Он же один остался отделен ото всех, он отличался, и поэтому был всегда один. Его обошли стороной, оставив пустоту в душе, восполнимую лишь чужой игрой.
Всё же решившись, Рюноске шумно выдохнул и поднял голову, смотря на по-детски заинтересованный взгляд Осаму.
— У меня нет музыкального инструмента.
Глаза девушки непонимающе сощурились, ища в той фразе шутку, баловство, ложь. Такую простую ложь, ведь так не могло быть. У всех одаренных существует их инструмент, их уникальное изделие. Но во фразе Акутагавы не было шутки и лжи, все четко сказанные слова будто эхом пронеслись в его же голове. Он произнес чистую правду и потупил взгляд в пол, ожидая чего угодно.
Так и не найдя неправды, коньячные глаза девушки жалостливо осмотрели парня, будто что-то вспоминая, но тут же загорелись злобой и отвращением. Радужка перелилась знаменитым кровавым отливом, присущим лишь демону, кого Дазай уже давно обошла. Она была больше чем демоном, несчастным демоном. Но сейчас ещё более несчастным был Рюноске, предвещавший что-то плохое.
Осаму поднялась с места и, размеренным шагом подойдя к выходу, остановилась и, держась рукой за дверной косяк, прошептала:
— Значит твой монстр и вправду может лишь убивать.
С того дня начались те самые ожесточенные тренировки, ненавистные взгляды, постоянные убийства по заказу босса. Всё также, как и обещала шатенка. Поняв, что ничего прекрасного черный зверь сотворить не способен, она, следуя своим собственным мотивам и советам босса, воспитывала из Акутагавы бессердечную машину для убийств. Старалась выжить из его способности все возможности, все силы.
А что Рюноске? Рюноске продолжал наслаждаться ее редкой игрой, подслушивая у кабинета. Продолжал радоваться всем ее улыбкам, получая за ними лишь ненависть. Он не понимал, почему все люди вдруг стали такими эгоистами? Они отвернулись от него, не услышав прекрасную музыку. А теперь получают лишь выгоду из него, считая Акутагаву бессердечным убийцей. А ему хотелось встать, выкрикнуть всем этим людям, мол вот он я! Я могу приносить людям радость! Я могу не только убивать! А в ответ получал: Ты всего лишь убийца и тебя не должно волновать состояние других, выполняй приказы, следуй указаниям, большего ты не способен достичь.
А потом брюнет узнал о напарнике Осаму. Им оказался рыжеволосый парень, Чуя Накахара — манипулятор гравитацией. Низкий рост, рыжие волосы, небесные глаза и любовь к дорогим винам и шляпам. Он был импульсивным, слишком много эмоций выплескивались из него. С такими как Рюноске он мог спокойно разговаривать, беседовать на самые разные темы, шутя и смеясь. Но с Дазай была другая история. Постоянные крики, драки, ругательства сыпались в один день. Был один случай, когда Чая умудрился даже сломать правую руку девушке, игнорируя все предостережения свидетелей сего действа. Шатенка больше трёх недель не могла играть на скрипке, из-за чего была очень зла и постоянно ходила с потускневшим взглядом. Но иногда, когда прекращалась вся ругать, насмешки и драки, наступало настоящее наслаждение для ушей.
Способность Накахары превращалась в саксофон. Громкий, пронзительный, сверкающий. Мощный звук оглушал непривыкшего слушателя, но при более близком знакомстве он показал все краски, на которые способен, и большая часть из них были тёплыми.
Они играли дуэтом. Непобедимым дуэтом. Спокойная, но не менее задорная джазовая музыка разносилась по всему небоскребу, достигая даже кабинета босса. Музыканты сами наслаждались такими моментами, полными умиротворения и мира.
Акутагава тогда сидел в своем небольшом кабинете, сидя на диване и закрыв глаза. Игра Осаму — завораживающая игра, красоты которой не превзойти. Брюнет полностью погрузился в музыку, уйдя в размышления и забыв обо всем, что происходило в реальном мире. Как раз в этот момент мелодия резко прервалась хлопком и звуком удара. Опять крики, опять ругань.
Рюноске нахмурился, слыша громкие стуки каблуков о пол, стремительно приближающиеся к его кабинету. Как ни странно это оказался злой, как черт Чуя, держащий в руках свой блестящий саксофон, который уже в следующий момент был с яростью брошен в стену. Но к сожалению, или к счастью, инструмент не достиг своей цели, ибо как только руки Накахары перестали его держать, он растворился, создав вспышку красного свечения, от чего Акутагава зажмурился. В ясных небесных глазах Чуи так и читался холод, ненависть и злость. Что же такого там произошло?
— Как же она меня достала! — вскрикнул мафиози, с силой шаркнув ногой по полу. — Ну вот как так можно было?!
— Накахара-сан, что произошло? — спросил равнодушно Рюноске, будто произошедшее его ни капли не волновало.
— Да эта Осаму во время игры ударила меня своим смычком по голове, во время моей партии! — Чуя активно жестикулировал всё, яростно рыча и бросая короткие взгляды в сторону двери. — Так саксофон и растворился! Она же знала, что это произойдёт! Скрипка ее способность! Одно касание — всё, нет инструмента! — Накахара рыкнул и выругался на французском. Рюноске конечно не мог с точностью сказать, что произнёс рыжий, но определённо что-то нецензурное.
— Эй, коротыш, я же не знала, что такое случится! — раздался радостный возглас пробегающей мимо Дазай. — Кстати, ты забыл у меня свою шляпу! — по зданию разнёсся весёлый смех шатенки. Мягкий, насмешливый, но в тоже время такой громкий, приятный и до безобразия красивый. Акутагава влюбился в этот смех, заворажённо смотря в проход, где только что мелькала её высокая фигура, с шляпой Накахары на голове. Её волнистые волосы очень эффектно развевались во время бега.
— Сволочь! Что ещё за «коротыш»?! — крикнул в ответ Чуя, моментально срываясь с места и направляясь за девушкой, попеременно выкрикивая ругательства в ее сторону. — Шляпу отдала быстро! Я тебе все пальцы переломаю, чтобы ты никогда больше не сыграла на скрипке!
Акутагава прикрыл глаза, запрокидывая голову назад, упёршись затылком в спинку дивана. Он улыбался. Эти моменты вроде весёлые, для наблюдателей. Такие ситуации запоминаются, между этой парой явно мелькают какие-то связывающие их нити. Но Рюноске не испытывал какой-либо зависти или ревности. Ну… Если только совсем немного. Просто… Почему рядом с этим саксофонистом Дазай улыбается искренне, радуется, смеётся, даже если Чуя от этого только сильнее злиться. Их дуэт несравним ни с чем. Как в преступном мире, так и в мире исскуств. Почему он ей ближе чем Акутагава?!
А, точно. Они же напарники.
А Рюноске всего лишь ученик,
Без инструмента
Следующий эпизод в жизни брюнета был пожалуй самым неприятным. Он узнал про человека, который был никем в организации, но при этом являлся всем для Осаму. Ода Сакуноске — рядовой член Портовой Мафии, который никого не убивает. Часто, в баре он и шатенка выпивали, смеялись, разговаривая буквально обо всём. Когда Ода был рядом с Дазай, её кроваво-карие глаза становились ярко шоколадными и светились радостью. Сакуноске был добрым и спокойным человеком, готовым дать совет, поддержать и помочь. Он воспитывал группу детей сирот, коих подобрал во время конфликта Драконьих Голов или можно сказать, Спора Больших Потерь.
Его способность «Безупречный» могла принимать вид черного, большого, лакированного рояля. Белые клавиши инструмента так и сияли при каждом его появлении. Название способности полностью соответствовало и игре Сакуноске. Она действительно была безупречна, ни к чему не придраться — идеален каждый аккорд. С роялем Оды скрипка Осаму смотрелась куда лучше, чем саксофон. Эта пара вечерами приходила на пристань, когда на город опускались сумерки. На пристань, потому что там спокойнее, тише. Тишину, разрываемую лишь бьющимеся волнами, тогда заполняла до краёв игра этих двоих. Безупречная, спокойная и тихая или радостная и громкая. Каждая их мелодия полюбилась Рюноске. А Осаму даже не догадывалась, что каждый такой вечер брюнет следил за ними. Он хотел слышать эту игру. Хотел наслаждаться каждым моментом такой музыки.
А через несколько дней после одного из таких вечеров Дазай вернулась в штаб после устранения Мимика, но не задерживалась там. Тут же отправилась на ту самую пристань, а Акутагава решил проследить. Девушка в подавленном состоянии смотрела на всех, яростно прожигала босса Мори Огая взглядом, полным ненависти. И, уходя, бросила ему:
— Ты ублюдок Мори. Ты даже не достоин обращения на «вы».
Рюноске остановился и покачал головой, отбрасывая лишние мысли и осторожно заглядывая за угол, где у самого края пристани, опираясь о перила стояла Осаму. Каштановые пряди развевались под мягкими дуновениями ветра. Коньячные глаза более не скрывала страшная белая повязка. Девушка горько улыбалась, смотря в даль и плакала. По ее бледным щекам оставляя влажные дорожки текли слёзы. Горькие слёзы боли, которые только в этом месте Осаму позволила отпустить. Один единственный раз, и она пообещала, что больше никогда не будет рыдать.
Слушай, ты сказала мне, что можешь найти повод для жизни, если живешь в мире насилия и кровопролития, но ты должна знать, что, на самом деле, никогда его не найдешь. Ведь ты и так всю жизнь жила в мраке.
Стань тем, кто спасает людей! Обе стороны равноценны, так стань хорошим человеком. Спасай слабых, защищай сирот.
Ни зло ни справедливость не значат для тебя много, я знаю… Но это бы сделало тебя хоть немного добрее… Конечно. Я знаю, как будет лучше, чем кто-либо, потому что… я твой друг.
Рюноске недоумевал. Он не знал, из-за чего девушка плачет? Что произошло на той миссии? Очень хотелось помочь, как-то утешить, но нельзя… Хотя скорее всего его она бы оттолкнула. Кто Акутагава вообще такой, чтобы мыслить о том, как бы успокоить человека. Все же считают его бесстрашным бессердечным убийцей. Постоянно кашляющим, мрачным и закрытым человеком. Кто же догадается, что внутри него сидит все тот же брошенный на произвол судьбы ребёнок, неполноценный в прямом смысле этого слова, неспособный творить.
Наверное, люди могут задаться вопросом, а почему Рюноске не может играть на обычном музыкальном инструменте. Всё просто. Эсперы устроены так, что умеют играть только на своих инструментах. То есть если у Осаму была скрипка, то и из обычных инструментов она может играть только на скрипке. На всех остальных инструментах получается белиберда. И как тогда Акутагаве искать свой собственный инструмент, если его просто нет? Получается, он не может ни на чём играть?
В тот день Рюноске пристально следил за Дазай, нахмурившись, но потом, убедившись, что та более-менее успокоилась, он ушёл. Кто же мог подумать, что именно тогда брюнет и совершил свою роковую ошибку. Ведь на следующий день девушка не появилась в мафии. Не появилась она и на седьмой день. Не через месяц, даже не через год и два. Тогда ее окончательно вычеркнули из документов мафии и статуса исполнителей, поставив на папке с её делом надпись: «Пропала без вести».
А Акутагава верил, верил, что она вернётся. Нельзя было даже предположить что случилось, об этом по всей видимости знал лишь Мори, но он ничего не скажет. Это точно. И опять начались задания, заказы, бумаги, но не было самого важного. Не было её. Рабочее место самого молодого исполнителя мафии теперь навсегда опустело, как опустело и место в комитете. Не было тех криков, запомнившихся на всю жизнь, не было беготни двойного черного, драк. Не было завораживающей игры скрипки, которая разносилась по всему зданию, больше здесь никогда не звучала музыка.
А через четыре года она объявилась. Но только не как хотели бы многие. Девушка числилась старшим детективом в Вооруженном Детективном Агенстве, а на старенькой папке с её делом появилась новая фраза, зарисованная красным маркером: «Предатель». Она ушла из мафии, чтобы потом объявится в рядах их заклятых врагов. Это подло. Так считал повзрослевший Акутагава. Предавать родную организацию — это верх низости. Рюноске смирился с этим фактом. С тем, что при первой встрече ему придется её убить. С тем, что он неполноценен. Он со всем смирился. Оставалось просто плыть по течению времени, следуя схеме «дом-работа-дом». Иногда выдавались дни, когда схема менялась на «дом-прогулка с сестрой-дом», но они были очень редкими.
А потом появился он. Тот, от единственного произношения имени которого, перетряхивало, а разум заполняла злость, ярость, ревность. Ацуши Накаджима — ученик Осаму. Обладатель дара перевоплощения в тигра, имеющий в распоряжении серебряную поперечную флейту из серебряно-цинкового сплава.
Мой новый подчиненный гораздо лучше тебя.
«Почему Дазай-сан? Почему вы выбрали именно его?! Чем я хуже?!»
А… Точно… Как же я мог забыть.
У меня же нет инструмента.
И опять все приводится к способности. Неужели эсперы, обделённые частью дара неспособны быть хоть в чем-то счастливыми?!
Акутагава сжал кулаки в карманах плаща, думая об этом. Опять он возвращается к этим размышлениям. Опять перемещается на четыре года назад, когда его волновали эти проблемы. Нет, сейчас он другой человек, он — убийца, он должен отбросить все эти мысли. Холодный ветер ночной Йокогамы приятно морозит кожу, а сама темнота привлекает своей красотой. Брюнет прогуливается по опустевшим улицам и узким переулкам города, наслаждаясь долгожданной тишиной. Теперь нет криков убитых им людей, нет этой приставучей Хигучи. Помнится, как Осаму шесть лет назад сказала, что жертвы будут сниться ему в кошмарах. Поначалу было так, а потом все как-то успокоилось. Рюноске стало плевать на убитых, он жил спокойно и его ни капли не тревожили все те лужи крови и вывернутые внутренности людей, которых сожрал Расёмон.
Акутагава чуть замедлил шаг, проходя мимо небоскрёба, чтобы прикрыть рот рукой от наступившего кашля. Судорожные вдохи и хрипы раздирали горло, казалось, что лёгкие вот вот разорвутся. Невыносимо. Стоило пройти несколько маленьких шагов, как ботинок хлюпнул, наступив во что-то жидкое. Рюноске нахмурился, прекратив кашлять и опустил взгляд в пол, где из-за увиденного, его глаза удивлённо расширились.
Большая. Тёмная. Красная. Лужа. Брюнет сел на корточки, не страшась испачкать плащ и аккуратно провел пальцами по жидкости. Вязкая. Поднёс испачканные пальцы к носу, желая проверить, верна ли его догадка. Металлический запах. Черт, верна. Это лужа крови. Акутагава инстинктивно поднялся, оборачиваясь и смотря по сторонам в поисках трупа, раненого человека, или хоть чего-то движущегося. Ничего, абсолютно. Признаков жизни нет, как нет и каких-либо следов волочения, следов человеческих ног в крови. Как такое возможно? Ещё раз осмотревшись он так и не нашел чего-то нужного, но уже через мгновение в лужу упала такая же красная капля. Рюноске отшатнулся, в поисках движущихся предметов он нахмурился, а его плащ постепенно превращался в монстра.
— Никого. — задумчиво, но в тоже время настороженно проговорил вслух Акутагава подпирая чистой бледной рукой подбородок.
Кап
Ещё одна бардовая капля, они определённо падают сверху, но там ничего нет. Брюнет нахмурился ещё сильнее и сощурил серые глаза в поисках кого-нибудь на крыше многоэтажки. Там виднелся силуэт человека.
Кап
Темные длинные волосы, бежевый плащ и… Рюноске поморщился понимая, что что-то сейчас прилитело ему в лицо и зацепилось за руку. Парень различил белую ленту, которая оказалась марлевой повязкой.
Кап
Стоп. Марлевая повязка — бинты. Бинты, бинты.
Кап
«Дазай-сан!»
Акутагава сорвался с места, бегом направляясь на поиски входа, лестницы, да хоть чего-нибудь! Он, черт возьми, уверен, что там, на крыше небоскрёба сидит Осаму! Как на зло заветные двери обнаружились лишь после пяти минут бега вокруг здания. Лёгкие разрываются, левый бок под ребром болит невыносимо, сердце бьётся как бешеное и, кажется, оно сейчас выпрыгнет. Рюноске буквально залетел в открывшиеся двери лифта и судорожно нажал верхнюю кнопку на панели. Брюнет осел на пол по стенке, пытаясь отдышаться, судорожно хрипя что-то нечленораздельное. Чёрный плащ расстегнулся, показывая белоснежную рубашку с прикреплённым к ней пышным жабо. Серые, почти чёрные глаза нервно бегали по всему пространству стараясь хоть чем-то занять свои мысли, чтобы унять дрожь. Лифт кажется едет слишком медленно. Двадцать пятый этаж, двадцать седьмой… Тридцатый… Тридцать пятый. Звон, лифт остановился, лениво раздвигая стальные двери с характерным скрипом, а Акутагава буквально выпрыгнул из него, заного поднимаясь на ноги и опять срываясь на бег. Проблема в том, что лифт не останавливается на крыше, теперь надо найти лестницу. Он её нашёл и теперь судорожно цеплялся руками за деревянные перила, ступая по бетонным высоким ступеням, порой переступая через две.
Вот, долгожданная чёрная дверь оказалась приоткрыта и Рюноске пулей протиснулся между ней и стеной, даже не открывая на распашку. На выступе, свесив ноги с крыши сидела девушка в бежевом плаще. Каштановые волосы спадали на плечи, порой развеваясь от ветра. Дазай улыбалась, прикрыв глаза. Руки оказались без бинтов, предоставляя на обозрение страшные порезы, которые во всю кровоточили. Вязкая бардовая жидкость сгустками вырывалась из ран, пачкая одежду, бетон и капая вниз с высоты тридцать шестого этажа. Девушка пошатнулась и стала наклонятся вперёд, соскальзывая с твердой поверхности и падая. Акутагава, глубоко вдохнув, побежал к самому краю, вытягивая вперёд руку и цепляясь за плечо Осаму. Потянув на себя, он чудом спас шатенку от смерти и та, не проявляя какого-либо сопротивления потянулась назад заваливаясь на колени Рюноске спиной.
— Дазай-сан! — проговорил повышенным и испуганным голосом брюнет, тормоша Дазай за плечи. Та всё же открыла свои потускневшие шоколадные глаза, что-то невнятно пробормотав и прокашлявшись кровью. Акутагава с ужасом заметил, что по сравнению с яркостью крови кожа девушки невероятно бледная, почти белая.
— Рю… — прохрипела Осаму, пытаясь понять, не галлюцинация ли это. — Я…
— Молчите! — оборвал ее на полуслове Рюноске, доставая телефон из карманов плаща. Только бы скорая успела, только бы спасти эту чёртову самоубийцу. — Сейчас… Сейчас.
Судорожно нажимая на кнопку вызова он вдруг замер с расширенными глазами. Девушка из последний сил потянулась, хватая запястье с гаджетом и тихо моля:
— Пожалуйста, прошу тебя… Уже ничего не сделать… Умоляю, брось телефон.
Всё было действительно так. Осаму потеряла слишком много крови, врачи бы не успели, какими бы быстрыми они не были. Да и Дазай не хотела себя спасать, она хотела исполнить свою мечту, к которой шла уже так много лет. Мечту, которая всегда прерывалась на пол пути кем-то.
Акутагава выронил телефон, все ещё держа девушку на своих коленях и постыдно роняя непрошёные слёзы. Он не успел, он мог ее спасти, но не успел. Если она умрет, Рюноске больше не сможет наслаждаться ее улыбками, её горящими глазами, её игре на скрипке. Не сможет мысленно радоваться вместе с ней, когда она одаривает его равнодушным взглядом.
— Дазай-сан… — всхлипывает Аку, но тут же осекается, чувствуя как слёзы стирает окровавленная рука Осаму. Девушка улыбается, но по ее щекам тоже катятся слёзы.
— Рю… Я давно хотела сказать тебе… Прости меня. — Шатенка срывается на рыдания и всеми силами цепляется за одежду брюнета, бормоча: — Прости меня… Пожалуйста… Прости…
Дазай замолкает, бессильно разжимая ладони и заваливаясь на пол. На ее лице так и застыла эта счастливая улыбка ребёнка, который наконец получил то долгожданное, что ждал всю свою жизнь. Рюноске аккуратно опустил тело на бетон, полностью спуская его с колен, пульс не чуаствовался, а сердце так и не билось. Плащ неожиданно превратился в Расёмон и Акутагава нахмурился. Что происходит? Он не призывал монстра. Все попытки его спрятать, оказывались тщетными. Зверь обвил окровавленную ладонь Осаму, будто что-то ища, и в этот момент от обоих изошло смешанное свечение бирюзового и красного, постепенно переходя в белый. Расёмон вздрогнул и взвыл, исчезая. Рюноске удивлённо застыл, ошарашенно смотря на растворившегося зверя. На его месте лежала белоснежная лакированная скрипка с черными струнами и таким же смычком.
*******
Прошло три месяца.
Сегодня в Йокогаме пасмурно. Солнце не светит своими манящими лучами, согревая землю. Теперь голубое небо скрыто тучами, через которые не пробивается даже капля света. Молодой парень лет двадцати с черными волосами и побелевшими кончиками на концах обрамляющих его лицо прядей. В черном плаще, брюках и ботинках. Дополняет картину лишь белое жабо. Он идёт неспешным шагом по кладбищу, обходя сторожа, который к слову заинтересованно наблюдает за ним, желая узнать к кому же пришел этот странный человек. Брюнет останавливается у одного из самых крайних надгробий, но при этом одного из самых красивых. Мраморная плита вместо надгробья приятно контрастирует по сравнению с обычными могилами вокруг. На углу плиты скульптура скрипки и смычка, красиво вылепленная настоящим мастером. На самой же основе выгравирована надпись:
«Бог дал нам музыку, чтобы мы, прежде всего, влеклись ею ввысь»
— Фридрих Ницше
Рюноске кладёт букет белых камелий на могилу, поверх неожиданно выросших там лилий. Не удивительно. Парень где-то вычитал, что лилии вырастают на могилах самоубийц. Но он быстро отбрасывает эти мысли, потряхивая головой. Холодный ветер приятно обдувает лицо и Акутагава закрывает глаза, а в его руках, издав красное свечение, появляется белоснежная скрипка. Такой же инструмент был у Осаму.
Он не обращает внимания на ошарашенного сторожа, который продолжает наблюдать за ним, ведь остальное кладбище пустует. Рюноске полностью отключается от внешнего мира, закрывая глаза, кладя подбородок на скрипку и поднося черный смычок к струнам. Он играет. Играет ту же самую мелодию, которую когда-то впервые в четырнадцать лет услышал из кабинета Дазай. Соната номер один, Иоганн Себастьян Бах. Играет так же идеально, как шесть лет назад играла девушка. Девушка, которая подарила ему все, при этом оставшись неизменной в своих чувствах. Хоть она и не ответила на все его старания и эмоции, Рюноске говорит то, что хотел сказать всю свою жизнь с момента знакомства с этой невероятной девушкой.
Я никогда не держал на вас зла.
Я люблю вас, Дазай-сан.
Мы слышим музыку душой и сердцем,
Все переливы и оттенки во звучаньи нот,
Так восхитителен звук белых облаков и неба,
Что хочется за облаками плыть в мир тот...
Быть может облака расскажут о твоих тревогах,
Которые ты повстречал в пути судьбы,
О всех рискованных, тобою пройденных дорогах,
И выбранную лишь одну - ради любви...
Так мелодично музыка переплетается с душою,
Принять, и с головою ты нырнуть в её готов,
И облака небесные звучанием любимы мною,
Лишь потому, что след остался там твоих шагов...