Affettuoso

Понедельник — день тяжёлый. Когда твой строгий преподаватель фортепиано не видел тебя последние несколько дней, а теперь тебе предстоит провести с ним две пары — не просто тяжёлый, а обещающий быть выматывающим и очень, очень долгим.

Антон не находил в себе смелости постучаться и зайти в аудиторию уже десять минут и то решительно делал шаг к двери, то отступал назад, пока сзади тихо не подошёл Арсений Сергеевич и не опустил дверную ручку, попутно толчком в спину запихивая студента в кабинет. Шастун не успел даже посопротивляться — осознание произошедшего к нему пришло уже тогда, когда он, оглядываясь, обнаружил, что стоит возле рояля, а около подоконника хрустит пальцами Павел Алексеевич.

— Доброе утро, — юноша виновато улыбнулся.
— Сел, — Добровольский указал на банкетку. — А теперь честно говоришь мне, по какой неуважительной причине тебя не было в четверг и пятницу.
— Ну… я… у меня… — Антон забегал глазами по аудитории, стараясь не встречаться взглядами с преподавателем.

Павел схватил Шастуна за плечи и усадил его на банкетку, наклонившись к парню так близко, что лбы почти соприкасались.

— Говори как есть, — Добровольский вжимал своего ученика спиной в рояль. — Я слушаю.

Зрачки от страха расширились. Соврать было нечего, сказать правду — подписать себе смертный приговор. Антон просто молчал и перепугано смотрел, вцепившись обеими руками в банкетку, а позвоночник от такого давления, казалось ему, вот-вот переломился бы напополам.

— Я был в запое.
— Врёшь.
— Мне было плохо.
— Врёшь.
— Я был в другом городе.
— Снова врёшь.
— Да не Ваше это дело, в конце концов!

Добровольский размахнулся и с силой ударил кулаком по крышке рояля. Антон не мог вспомнить, когда в последний раз ему было так страшно. Возможно, даже никогда. Юноша боязливо привстал с банкетки и сделал маленький шаг назад, опасаясь, что следующий удар придётся ему в челюсть.

— Слушай сюда, — Павел глубоко вдохнул и задержал дыхание на несколько секунд, постепенно успокаиваясь. — Единственной причиной, по которой ты можешь пропустить мои пары, является плохое самочувствие. И если с твоим несчастным дрыщавым тельцем вдруг что-то не так, ты должен мне об этом сообщить, а потом принести справку.

«Чьё бы дрыщавое тельце мычало, Павел Алексеевич», — пронеслось у Шастуна в голове.

— Я понятно изъясняюсь? — спросил Добровольский.
— Предельно, — на всякий случай пианист шагнул в сторону двери.
— Отлично. Во время перерыва поговорим. Играй гаммы. Все.

Из-за такого отношения Антону показалось, что ответить на это он должен был фразой «да, сэр» и низким поклоном. На деле он коротко кивнул и вернулся за рояль.

***

Пока Добровольский докуривал сигарету, ища что-то в телефоне, Шастун ходил кругами возле преподавателя, пытаясь согреться, и тряс ноющими после игры руками. Павел Алексеевич, отвлёкшись от телефона, несколько секунд пронаблюдал за учеником и, когда тот в очередной раз прошёл мимо него, подставил Антону подножку. Музыкант, вовремя выставив руки, упёрся ладонями в стену, чертыхнулся и развернулся к преподавателю, захотев возмутиться, но потеряв дар речи.

— Извини, просто у меня чуть не начался приступ эпилепсии из-за того, что ты перед глазами маячил, — не отрывая взгляда от экрана мобильника, проговорил Павел, швыряя окурок на асфальт. — И руками не тряси. Это всё равно не поможет.
— Вы, может, скажете уже, ради чего мы сюда пришли? — пряча пальцы в рукавах рубашки, спросил Шастун. — А то холодно.
— Ах, да, — Добровольский надавил пальцем на кнопку блокировки. — Про консерваторию имени Чайковского слышал?
— Конечно, — студент активно закивал. — И что?
— И то, что они для всех музыкальных учреждений устраивают конкурс, который заключается в том, что преподаватель и его ученик должны что-нибудь вместе сыграть. У меня есть парочка идей, но я готов, если что, выслушать твои варианты.
— Всё? — дослушав Павла, поинтересовался Антон. Возможность поучаствовать в конкурсе для него была скорее возможностью облажаться на глазах у пары сотен человек.

Пианист угукнул.

— Почему именно я? Вы же сами говорите, что я играть не умею. Да Вы же проиграете из-за меня! — Шастун сорвался на крик. — Это глупо!
— Тут есть небольшой нюанс, — на лице Добровольского появилась хитрая улыбка. — Я слышал, тебе придётся вернуться в Воронеж, если ты не сможешь попасть на бюджет в следующем семестре.
— И к чему Вы клоните? — недоверчиво поинтересовался студент.
— Призовое место — и ты учишься на бюджете и получаешь новенький неплохой синтезатор, — Павел Алексеевич с интересом взглянул на своего ученика. — Звучит очень привлекательно, согласись.

Антон сделал вывод, что преподаватель хочет за какие-то заслуги довести его до самоубийства.

— Допустим, я согласен. Но сколько времени даётся? Что мы будем играть? Мы успеем подготовиться? У Вас что, не нашлось более способных студентов? Да ни за что не поверю! — завозмущался юноша. — Я не понимаю Вашей логики.
— Тебе и не надо, — Добровольский отмахнулся. — Отыграем — объясню, если сам не поймёшь. Концерт будет в конце ноября, а над произведением даю время подумать до завтра. Но лично я хочу помучать тебя «Лунной сонатой».

Шастун присел на корточки и схватился за голову, протяжно замычав. С одной стороны, два месяца усердных репетиций — не такая уж и большая плата за возможность остаться в Москве ещё на четыре с половиной года минимум. С другой стороны, репетиции вряд ли были бы просто усердными — пока что Антон ласково называл то, что его ожидало, тринадцатым подвигом Геракла.

— Не преувеличивай, — Павел толкнул колено парня носом ботинка. — Я бы не стал даже предлагать тебе это, если бы на сто процентов был уверен в том, что ты не справишься.
— Спасибо, что верите в меня, — выпрямившись, с сарказмом ответил студент. — Вы действительно считаете, что шести пар в неделю хватит, чтобы за два месяца целиком выучить «Лунную сонату»?
— А тебе что-то мешает оставаться после пар?

Антон тяжко вздохнул, сунул руки в карманы и, ничего не ответив, вернулся в здание консерватории.