Глава 2. Мяу-драма с перспективой тунца
Поздний вечер, сумерки уже накрыли город синеватой дымкой. Я сидел под мусорным баком, философски размышляя о том, почему все крысы в этом районе внезапно стали такими нахальными. Мусорные баки, возле которых я сидел, выстроились вдоль кирпичной стены, как усталые солдаты после боя. Один из них перевернут — видимо, здесь уже прошлись местные еноты. Вокруг ощущался кисловатый дух испорченной еды, сладковатый аромат разлитой газировки и вездесущий городской смог. Где-то далеко воет сигнализация, а из открытого окна над головой доносится спор двух голосов: «Я тебе говорил, это не моя очередь выносить мусор!»
- Может, крысы тоже читают мотивационные книжки? По типу «Как перестать бояться котов и начать жить?»
Пока я размышлял на особо важные темы, над моей головой появилась темная фигура. Подняв голову, я увидел девушку, которая жила в одной из квартир дома, рядом с которым я живу. О боже, это была девушка, от которой у меня сворачивались уши в трубочку по ночам. Та самая, которая орала ночами в своей квартире, аккомпанируя себе на гитаре. Теперь она стоит надо мной, закутанная в огромный шарф, с двумя пакетами в руках. Один из них подозрительно шуршал, а я, как истинный гурман, знаю, что так звучит только упаковка корма.
И именно сейчас, когда на кону стоит, получу ли я за свою мордашку корм или нет, я выгляжу как потрёпанный ботинок, а не как благородный бродяга... Я попытался принять величественную позу, но в этот момент ветер подхватил старый пакет и накрыл мне голову.
Лилиан (приседая):
— О боже... Ты же... Перс?!
Я (из-под пакета):
— Мяу. (Перевод: «Нет, я — дух мусорного контейнера. Исполни три желания, и я исчезну».)
В этот момент я посмотрел по сторонам. Сумерки сгущались, но фонари ещё не зажглись. Мне в глаза бросилась стена дома, покрытая граффити, и чей-то криво нарисованный дракон с надписью «Беги!». Под ногами Лилиан была лужа, в которой отражается бледное небо. Если присмотреться, в ней плавает одинокий окурок. Принюхавшись, в воздухе чувствовался влажный запах предстоящей грозы, хотя тучи пока только копятся на горизонте.
Я снова обратил внимание на Лилиан, когда я услышал, как она достает из пакета банку тунца. Банку. С открывашкой. Это либо любовь, либо жестокий эксперимент. Я согласен на оба варианта.
Лилиан (открывая банку):
— Итан говорил, что ты сбежал. Я думала, ты... ну.
Я (пожирая тунца):
— Мррр. (Перевод: «Что? Умер? Ха, смерть меня ещё не догонит. Я же девять жизней отрабатываю в рассрочку».)
Она протянула руку, чтобы погладить меня. Но я инстинктивно дёрнулся — старые привычки никогда не забываются.
Лилиан (шёпотом):
— Боже, ты весь в царапинах... Как же ты тут жил.
Я (отворачиваясь):
— Мяу. (Перевод: «Это не царапины. Это боевые шрамы. Я сражался с енотом. Ну... почти».)
Правда, если быть честным, в том сражении меня хорошенько отметелил енот за кусок пиццы из мусорки, зрелище было еще то. Резкая вспышка почти ослепила меня. Это были фонари, которые только что зажглись, отбрасывая жёлтые круги света повсюду. Поднялся сильный ветер, который чуть не снёс банку с моим драгоценным тунцом, он поднял старую газету, которая на секунду закрутилась в воздухе, словно пытаясь улететь. Где-то вдалеке я услышал, как заскулила собака — звук был таким же одиноким, как и этот переулок.
Как только я доел, почувствовав неладное, я обратил внимание на Лилиан, она достала переноску для кошек, мне кажется, я понимаю, что сейчас будет, так что пора уходить отсюда. Подойдя поближе ко мне, Лилиан открыла переноску, приглашая меня зайти в нее.
Я (отпрыгивая):
— Шшшссс! (Перевод: «О нет, только не это! Я вольный дух улиц! Я не вернусь в рабство к тому, кто называет меня 'пушистиком'!»)
Лилиан (с хитрой улыбкой):
— У меня дома есть... лососевые консервы, тёплое одеяло и... гитара.
Я (задумавшись):
— Мяу? (Перевод: «Гитара? Ты хочешь, чтобы я снова слушал твои ночные репетиции?»)
Но потом я вспомнил про дождь, голод и того психа-енота из соседнего двора... Я подумал о том, что можно сделать ей одолжение всего на один день, а потом снова уйти жить своей вольной жизнью.
Я (героически залезая в переноску):
— Мрр. (Перевод: «Ладно. Но если Итан опять будет тыкать в меня камерой — я ему штаны порву».)
Сидя в переноске, на улице было уже совсем темно, но город, как всегда, еще не спал. Смотря через окошко переноски, я смотрел на проносящиеся мимо меня здания. Одним из них было закрытое кафе: стулья которого уже убраны, но в витрине ещё горит неоновая вывеска «Coffee & Cats». Увидев это название, в голове промелькнули воспоминания о моей короткой домашней жизни с Итоном. Рядом с этим кофе он нашел меня мокрого с головы до кончиков хвоста. В том, что я выглядел так жалко, была виновата мимо проносящаяся машина, что словно специально въехала в лужу рядом со мной, окатив меня водой.
Из моих воспоминаний меня вытащило мелькнувшее на тротуаре отражение фар проезжающих машин, словно светлячки, которые не могут найти дорогу. Из подворотни доносится музыка, кто-то играет на гитаре грустную мелодию. Лилиан несла переноску со мной с особой любовью, так, будто это драгоценный груз, а не облезлый кот.
Пока мы шли, Лилиан то и дело что-то бормотала про глупого кота и как же ты исхудал. А я думал о том, что... Чёрт. Я всё-таки сдался. Но хотя бы теперь у меня есть шанс снова гадить в тапки Итана.