Ночь
— Ты ничего не объяснишь, заварила эту кашу, теперь мне ее расхлебывать. Когда Сидни узнала, он просто…
Он развел руками.
— Шон, послуш…
Шон опять перебил, смотря своими глазами цвета ореха в мои.
— - Чья это куртка? — он кинул взгляд на черную кожаную куртку. Затем посмотрел на мое платье, — где ты была?
— Не твое дело.
— - Мое дело! — закричал он, — Ты ведешь себя как шлюха!
Ау.
Под ребром кольнуло. Я бы сказала, кольнуло топором. Со всей силы. С размаху.
Я вскочила и пригрозила указательным пальцем.
— Я никто тебе, и ты мне теперь тоже никто. Единственная шлюха тут ты, Шон Мендес. Ты вредишь всем вокруг себя, не подозревая этого. Я очень, очень виновата в том, что рассказала этому ублюдку все. Но не делай из меня виноватую в том, что я переспала с тобой. Ты тоже в этом участвовал, не только я. И теперь давай расхлебывать эту кашу вместе, — я сказала на одном дыхании.
Он замолчал.
— Ты права, — он сел ра диван. Затем встал и взял мне за плечи, — прости меня, прости, что я так себя веду. Лили, понимаешь, ты мне нравишься, и это мне не нравится. Я испытываю к тебе чувства, но я не могу ничего сделать, ведь я помолвлен. Черт, Лили, я не могу просто так взять и бросить Сидни с моим ребенком на руках ради тебя. Я хочу тебя, оттого злюсь. На себя, на тебя, на всех. Я не знаю, как мне быть.
Он обнял меня, потом сел, облокотив голову на руки. Ладонями закрывая лицо.
— Я запутался, — сказал он, — наверное, я веду себя, как полный ублюдок. Я знаю. Я и есть ублюдок. Еще и этот Алекс со своей статьей.
Мы все поступаем неправильно, как же теперь быть. Нам всем гореть в аду, но, действительно, кто сказал, что гореть будем мы за плохие вещи? Может, наоборот, хорошие люди будут мучаться, а те, кто всю жизнь делал гадости, будут жить счастливо. А стойте, так же и происходит в настоящем мире.
— Шон, я хочу забыть тебя, забыть все, что было между нами, — сказала я, — я ненавижу тебя, но одновременно люблю.
— Мы перенесли свадьбу.
— Что? Какое число?
— Пятнадцатое марта.
— Это же через месяц! — кажется, я узнала об этом самая последняя.
— Да, и ты до сих пор подружка жениха.
<center>***</center>
Мы пили чай, Шон решил остаться у меня. Дома его ждет разъяренная женушка.
— Пятнадцатого марта в двадцать один час вечера начнется мое кругосветное путешествие, — сказала я, — сразу после вашей свадьбы.
— Где первая остановка?
— Сидней.
Все как будто вернулось на свои места. Мы снова просто общаемся.
— Я чувствую себя паршиво. Я изменил своей невесте. Я потерял свою лучшую подругу. Я рассорился с Эндрю из-за этой статьи.
— Свадьба не была твоим лучшим решением, — заключила я.
Он проигнорировал мой комментарий, запил чаем печеньку.
— Так чья это куртка? — нет, ну не отстанет.
— Ничья.
<center>***</center>
Ночь была крайне тяжелой. Я не могла заснуть, зная, что в за стенкой лежит человек, который нужен мне больше всего на свете. Без которого я гнию изнутри.
Я встала и пошла к нему. Я должна быть с ним. Но мы встретились в коридоре. Он крепко обнял меня. Наши губы слились в нежном поцелуе. Я скучала, Шон.
— Я так скучал, Лили, — он отпрянул и взглянул на меня сквозь темноту.
Мы лежали вместе. Просто лежали. Его рука обхватила мою талию, моя голова расположилась где-то на его ребрах. Он тяжело дышал.
— Почему все так происходит? — спросил он.
— Потому что мы идиоты.
Это, наверное, последний раз, когда мы так близко. Когда я могу поцеловать Шона в губы. Когда он тут, прямо передо мной, а не в моей голове.
— Если бы ты знала, как часто я о тебе думаю, — я слышала его улыбку, — ничего не могу с собой поделать.
Я посмотрела на его лицо. Почему мне придется его оставить с Сидни?
— Шон, — я погладила его по щеке, — я не хочу оставлять тебя.
Это слеза? Да, слеза. Она долго катилась по моей щеке и в итоге упала на его губы. Из его глаз тоже катились слезы.
— Я тоже, — прошептал он.
Я люблю тебя! Люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю. Скажи ему это! Говори, Лили. Говори сейчас или никогда, тупая ты дура!
Я хочу это сказать, но не могу. Я разучилась говорить на мгновение, я забыла алфавит. Это единственный раз, когда я могу ему сказать это.
— Я тебя… — я заплакала, утыкаясь лицом в его подмышку. Нет, зарыдала. Даже его подмышки пахнут восхитительно.
— И я.
Он в последний раз поцеловал меня в губы. Это был самый прекрасный поцелуй в моей жизни.
Мы заснули. Или я заснула первая. Факт в том, что ночь закончилась. <i>Наша</i> ночь закончилась.
<center>***</center>
—… Да, так и скажу. Я так и скажу, Эндрю, не ори! — Шон ходил из угла в угол, разговаривая с Эндрю.
Он положил трубку и включил видеозапись.
— Привет, ребята. Вы все знаете, накануне состоится моя свадьба. И я самый счастливый человек на свете, я очень рад, что встретил ее, — ложь, ложь, ложь, — также у нас скоро будет ребенок, и вы не представляете, как я рад. Я не хочу, чтобы клевета испортила наши отношения. Не верьте этой желтой прессе, пожалуйста. Я прошу вас не верить историям каких-то людей и не делать из этого скандалы. Я люблю вас. Пока.
Ложь.
Мир состоит из лжи. Она сплошь и рядом, где вы еще найдете столько вранья? Признайтесь сами себе, вы тоже врете кому-нибудь. Обманываете либо себя, либо людей вокруг. И не говорите нет. Такова человеческая природа. Таков мир.
Шон нервно стучит по столу.
— Репетиция свадьбы через две недели, тебе быть обязательно, — сказал он, — и обязательно будь в том платье, зеленом. Хочу запомнить тебя такой. Красивой.
Я улыбнулась, прогоняя слезы.
— Увидимся, Лили, — он улыбнулся и хлопнул дверью.
Я осталась одна.
Где папа?
Я позвонила ему. Он не брал трубку. Где он?
Через пару минут он мне перезвонил, но голос был совсем не его. Оказалось, что это был вовсе не он.
— Пап?
— Добрый день, я доктор Ризли, ваш отец в городской больнице номер шесть. Вчера он попал под колеса машины. Перелом трех ребер со смещением, перелом ключицы, сотрясение и много ушибов. Сейчас он в стабильном состоянии.
Боже.
— Я… Я уже еду.
Черт, черт, черт. Как же так?
Я накинула куртку Люка, ботинки, шапку и выбежала на улицу.
Поймав такси, я уже через тридцать минут была в той самой больнице. Мне подсказали палату. Выдали халат.
— Пап? — полушепотом сказала я.
— Лили, дочка, ох! — он хотел привстать, но его тело пронзила боль и он искривился.
— Папа, лежи.
Я подошла и села рядом.
— Мама знает?
Он кивнул.
Он был весь в бинтах, гипсе, прочих повязках.
Я взяла его руку, сжала крепко его ладонь.
— Все будет хорошо.
Отлично.