4
Тьма.
Шнайдер понимает что, перед ним кто-то стоит, скрываясь в полутьме, далёкой улицы, где чужой души не сыскать, а свои все дома. Сам не знает как попал в эту ловушку, хотя ускользая каждый раз, он понимал, что рано или поздно ему преградят путь, поймав в свои гадкие руки.
Как дикого зверя в капкан.
Дум не пытается убежать, знает что не время, хуже будет, но и сам хочет плевать на это, спасая себя от того, кто вскоре может сорваться из этой тьмы и применить оружие.
Только это уже русская рулетка. Что же выпадет, не знаешь. Тут или дубинка с гвоздями, или быстрая смерть от револьвера, после которого можно остаться дырявым. Хотя от гвоздей тоже будет достаточно отверстий.
Всё колышется внутри, органы три раза поменяли своё положение, а Шнайдер так и стоит застыв, выжидая момент когда всё начнется.
Начнётся охота.
На него.
Едва ли понимая что делать, он застывает в страхе. Длинное дуло, показывается из тьмы, освещаясь жёлто-зелёным фонарным столбом.
Охотничье ружьё.
Из тьмы так и доносится:
— Дум-дум... — так хрипло и с насмешкой, а внутри Шнайдера мгновенно всё холодеет, едва он слышит эти слова.
Он ещё со времён армии помнит это опасное оружие, и что же это "Дум-Дум", обозначает.
Было иронично назвать себя также, думая что его же имя обыкновенное, и добавит красок это роковое "Дум".
Успеет ли он убежать?
Внутри колышется буря, нескончаемо заставляя все органы сжиматься от осознания того, что ему остаются считанные минуты. Кровь стынет в жилах, руки мгновенно потеют, становясь холодными, а всё тело прошибает током, заставляя оставлять росинки пота на лбу.
Вновь это мерзкое:
— Дум-дум...
Которое заставляет Шнайдера наконец сорваться с места, бежать точно от смерти, меняя пути, мгновенно выстраивая свой путь к спасению. Сначала бежит у забора, скрытого небольшим количеством деревьев и кустов, стараясь держать дистанцию, пытаясь поймать разрыв, а потом скрывается в переулке, ловко перепрыгивая через маленькую ограду, в которую через секунду попадает та страшная пуля, что мгновенно разрывается, заставляя Кристофера вздрогнуть.
Он мечется, зная что его вот-вот настигнут, продолжает бежать на подкашивающихся ногах, иногда спотыкаясь и собирая на колени куски битого стекла, встреющие в его синих варёных джинсах, из-за которых неделю назад он поссорился с Рихардом. Шнайдер сейчас бы предпочёл эту неразбериху с Круспе, вместо погони, которая явно закончится плачевно, если он продолжит замечать такие мысли вместо разработки нового плана.
Секунда ему нужна, чтобы понять что он обречëн, две секунды чтобы смириться, и ещё дополнительная чтобы принять ситуацию и отчаянно сесть за железным баком, что забит кучей не нужного металлолома.
Теперь его черёд превращаться в не нужное отродье, которое по своей глупости взбрело влезть в позднее время туда, куда мышь не сунется.
Он в тупике. Шнайдер забежал в тупик. Вот так думал что за поворотом в переулке будет выход, а тут во как.
Безусловно, гениально!
Ни черта тут нет, кроме намёка на завершение жизни.
Мысленно он прощался со всеми, думая как же он провинился перед друзьями, не слушая, а уж тем более переча что и без них знает как жить.
Даже так, он просил прощения у каждого, думая какой же важной частью жизни они стали для него.
Тяжёлые шаги, отчётливый хруст стекла под чьими-то тяжёлыми ногами, и совершенно рядом.
Внутри барабанщика всё застывает, даже дышать не смеет от страха. Ему искренне хочется чтобы это закончилось. Быстро, может болезненно, но не растягивая.
Железный бак пробивает пуля, создавая страшный взрыв, в этом высоком и замкнутом тупике, застроенным кирпичами, что пропитаны грязью. От хорошего только открытое чëрное небо, в которое Шнайдер устремляет свой, последний, взгляд, ожидая собственную кончину.
Ударник чувствует что на него пронзительно смотрят, со смешком хрипя и перезаряжая ружьё, всего парочкой движений.
Не ожидая ничего хорошего, Кристоф закрывает глаза, максимально расслабляясь, не показывая своего дикого ужаса, который уже ни к чему.
Чувствует ветерок, который на самом деле является чужим дыханием, отдающим мертвецки холодным потоком воздуха.
Барабанщик в страшном оцепенении.
Острый холодный, практически ледяной, нож, медленно входит в бок. Кристоф мученически стонет, закусывая губу, но не может сдержаться, чувствуя как острие заходит всё дальше, причиняя всё больше боли. Убийца легко улыбается, что может мимолетно подметить барабанщик, даже не видя лица. Приобнимая Шнайдера, заботливо нажимает на нож, чтобы тот мучился, изнывая от боли. Сладко мучился. И убийца так и желает выбить из Кристофа крик.
Барабанщик хочет закричать, но не хочет показать тому, как ему больно, ведь тот наверняка стремится насладиться процессом, получая удовольствие от страданий жертвы.
— Мне же больно... — тянет Шнайдер, выпуская скупую слезу, даже не открывая глаз.
Он старается вытерпеть.
Только сейчас ему вдруг стало страшно подумать, что это может быть кто-то из своих. Он же даже не знает, кто желает ему такой участи.
Через боль ему было напоследок о чём подумать.
Определённо было.
Оливер. Шнайдер же убежал от него, наговорив кучу гадостей, а потом сказал что уходит, да ещё и с концами.
Выходит что сам нарвался на такую участь, а слова его и правда оказались судьбоносными.
— Это та жизнь, которую ты выбрал, а я её у тебя, отнимаю. — с этими словами, убийца внезапно резким движением вытягивает холодное оружие, откуда начинает струиться кровь, и Шнайдер корчась от боли, хватается за бок. — Я думаю ты имеешь право знать перед своей кончиной, кто же я. — незнакомец игриво машет ножом, показывая чем же всё закончится.
Капюшон медленно спадает, открывая блеклые черты лица в тьме, освещённые луной.
Кристофер готов умиреть только открыв глаза и поняв кто перед ним.
Ему совсем не тяжело узнать в человеке напротив, самого себя.
Он сам себя убивает.
Точная копия, все изъяны, что он видит перед зеркалом, сидели и улыбались ему, показывая чего он добился.
И кажется ему, что это преступление теперь полностью законно, в его понимании справедливо.
— Чего ты ждёшь? — сдавленно тянет Кристоф, улыбаясь своей копии. — Не дрейфь! Будь смелее упырок! — требует барабанщик срываясь на крик, усмехаясь смерти в лицо.
Чувствует как меж пальцев, и без того, сочится кровь из раны, но он давит на своё больное, смело принимая ситуацию. Теперь уже тому улыбаясь как можно шире, пока убийца опешив безумно смотрит на него.
Копия поднимается, хватая в руки ружьё, Шнайдер не сводит глаз, ждёт пока тот решится выстрелить. Он хочет этого, теперь очень хочет.
Плевать взорвется ли эта экспансивная пуля внутри его головы, или нет.
Он будет убит самим собой, оружием, которое выбрал сам.
— Ты всегда был трусом, Шнайдер, так будь же смел прямо сейчас. — без толики эмоций, холодно говорит барабанщик, самому себе напротив, подбивая того на незавершённое дело, которое стоило бы закончить.
Ожидаемый хлопок и раненое тело застывает, с посмертной гримасой довольства, ведь в последние минуты своей жизни, он смог добиться того, чего хотел.
Копия усмехается и следующий выстрел гремит среди тихой ночной пустоты.
— Шанечка, миленький! Ну открой свои глазки... — просит рядом Оливер, дергая потеряху в траве.
Он немыслимо испугался за того, разыскивая по всему району, боясь что барабанщик куда-то влез.
— Олли, дай мне пять минут...— тянет Шнайдер, что брови Риделя ползут вверх от возмущения.
— Нет, ну ты совсем обнаглел, я тебя тут повсюду ищу, дурака, думая цел ли, а он спит в траве и просит ещё пять минут! У тебя муравьи в трусах ещё не построили укрытие? — недовольно говорит тому Оливер и ударяет Шнайдера по ягодице.
— Я вообще-то умер. — жалобно выдыхает ударник, не открывая глаз, отворачиваясь и приглушённо хныкая.
— Как умер то? Шанечка, ну ты дурак? Жив-здоров лежишь в траве, под ивой, мы с тобой поругались утром, а потом и остальные ввязались, что ты убежал.
В голове Дума всë становится на свои места.
Это всё был сон, который перерос в кошмар. Значит не умер он и вовсе, бороться не с кем. Единственное что ему остаётся, так это решить глупые конфликты с ребятами, и с Олли в особенности.
— Олли, прости меня, прошу! Прости! — срывается ударник, как можно скорее пытаясь вцепится в того, обнять покрепче, доказывая себе что может всё исправить, только лишь чувствуя что Олли настоящий. — Больше не слушай меня, когда я несу весь этот бред! Никогда! Слышишь?! — его голос становится тише и он утыкается в грудь Оливеру, что без лишних слов прижимает ударника сильнее, чьë тело крупно дрожит.
— Обещаю. Обещаю что не послушаю тебя, когда ты вновь будешь злиться. Только больше не беги, не беги от меня, я больше не выдержу искать тебя, волноваться не сделал ли что, на дурную голову. — нежно шепчет Ридель, гладя Шнайдера по голове, утыкаясь носом в макушку, чувствуя лёгкий запах мужского парфюма.
Шнайдер хнычет, пуская мелкую слезу, думая что не скажет Риделю о его борьбе с самим собой, которое заставило переступить через многие страхи, выдуманные им же. Потому что в этом больше нет надобности, эта борьба закончилась победой. Он позволил самому себе убить эту трусость, страх и непонимание, что сталкивалось в нём не один год.
Он не боится.
— Олли, а хочешь... Хочешь я тебя черникой угощу, тут, совсем рядом! Мы же в лесу, я ещё мальчишкой знал где её искать! — воробушком твердит Кристоф, уже не спрашивая, начинает подниматься, вытягивая басиста за руки, но сменяется в лице и как прокаженный падает на спину, почувствовав внезапную боль в правом боку.
— Что же это такое, Шнайдер, я начинаю думать что ты и правда грозился себе навредить. — обеспокоенно говорит Олли, пытаясь понять что не так. А потом вдруг осознав, басист подмечает странную светящуюся бледность, от чего по инерции прикладывает руку к лбу, понимая что у того жар. — К чёрту твои ягоды, нужен Флаке!
Что же от этого получил Шнайдер?
Определённо воспаленный аппендицит, две недели отдыха в больнице, яблоки в сетке и большое внимание Оливера, которое он бы хотел заработать не таким способом.
Кроме этого работа группы приостановилась и дала отдых, что пошло на пользу всем без исключения.
А позже оказалось что Шнайдер в бреду от набирающего обороты аппендицита, видел весь тот кошмар в обмороке, что перешёл в медленную фазу сна, режущая боль оказалась не совсем сном.
Ридель достаточно времени потратил на то чтобы того привести в чувства. Сам факт того что Кристоф перетерпел и не получил разрыв аппендикса, просто чудо. Бог определённо любит барабанщика.
И всё же, из того больного бреда было извлечено достаточно, чтобы Дум пересмотрел детали своей жизни, и понял для себя, что он просто не может загубить свою жизнь, вот так на ровном месте, везде найдётся компромисс, даже с собой.
Если своя же копия не решиться протестовать с охотничьим ружьëм в руках.
Хотя боятся в этой жизни ничего нельзя.
_____________________________
Думаю тут должно быть небольшое объяснение. Фраза "Дум-дум", фигурирует в главе не просто так, в охотничьем деле так называют экспансивные пули, а то есть те, что раскрываются после попадания в цель, чтобы мгновенно её поразить. Их ещё можно описать как взрывающиеся, очень опасны для человека, и впринципе всего живого, так как разрывают плоть, увеличивая в несколько раз риск умереть от потери крови.
Дум попался на "дум-дум", иронично.
Благодарю вас за прочтение! Хотела бы увидеть комментарий и оценку к этой главе!