Глава 15
Сквозь шторы пробивались первые лучи уже холодного солнца. Нью-Йорк окутала поздняя осень с ее характерным запахом прелых листьев, с ледяными дождями и неприятной промозглостью. Я лежал на кровати и пытался прийти в себя - голова раскалывалась, во рту царила пустыня, а в глаза словно накидали раскаленного песка. С глухим стоном я спустил руку, кое-как нащупал валявшуюся на полу бутылку дешевого рома. Подтянул ее к себе и хрипло закашлялся, пытаясь приподняться. Остатки отвратительного настоявшегося пойла обожгли горло, из глаз брызнули слезы. Воздух с шумом вышел из легких, и я подавил рвущийся из груди всхлип.
Тринадцать дней тотальной пустоты и тишины. Столько же дней самоуничижения и самобичевания.
Все эти дни я пытался заливать свое горе алкоголем, ступить на путь отречения от реальности, но это не помогало. Мне не хотелось вообще когда-либо выходить из квартиры. Я неистово желал, чтобы все вообще забыли о моем существовании. Но люди, что окружали меня, были иного мнения. Парни несколько дней подряд сначала пытались дозвониться до меня, потом стояли под моими дверями, требуя объяснений что за чертовщина происходит. В конце концов они так достали моих соседей настолько, что те пригрозили вызвать полицию или позвонить хозяину квартиры, чтобы он вытурил меня на улицу. Мне не осталось ничего другого кроме как впустить их и объясниться, да и сам понимал, что обязан сделать это - другие люди не должны страдать из-за моих дрязг.
Всю ночь я изливал душу друзьям, во всех красках «расписывал» какое я ничтожество. Джек, Гэри и Дюк спокойно выслушали и поддержали меня, ни один из них даже и не думал отказываться от нашей дружбы. За такие мысли я даже получил фирменный подзатыльник Дюка «чтоб мозги на место встали», но был только рад ему. После наших лечебных и сердечных разговоров я наконец нашел в себе силы сходить в душ и побриться, чтобы вновь стать человеком.
Да, я потерял очень важное и сокровенное в своей жизни, но не все.
Несколько дней назад ко мне приезжала Мириам Мозес. Сначала она молча ходила по квартире и собирала кое-какие вещи Лизы, что остались у меня, а затем не выдержала и, расплакавшись, крепко обняла.
- Эдди, я знаю, что произошло у вас с Лизой. Не имею права осуждать, да и, честно признаться, мне бы не хотелось делать это. Но ты же понимаешь, что я не могу быть на твоей стороне, - печально сказала Мириам, бережно сжимая в своих теплых ладонях мои ледяные пальцы.
- Прошу, пожалуйста, скажи мне как она, - тихо попросил я, взглянув на Мириам украдкой.
Она смотрела с такой материнской любовью и в то же время горьким разочарованием, что мои внутренности еще больше разбирало на мелкие запчасти.
- Лиза сменила квартиру и уехала жить к своей сестре. Это все, что я знаю, милый, - немного помявшись, призналась миссис Мозес.
Наморщив лоб, я попытался вспомнить, что знал о семье Лизы. И под дых ударила неожиданная мысль: я понятия не имел о наличии сестры у своей, теперь уже бывшей, девушки. Это осознание неприятным и тяжелым комом осело где-то в желудке и придавило к земле. Голова загудела от назойливых словно осы вопросов, они жужжали и жалили. Как же так вышло? Это я был таким невнимательным к ней, или это она не была со мной до конца откровенна? О прошлой жизни Лизы я предполагал лишь то, что та была далеко не радужной, и поэтому она уехала в Нью-Йорк, оборвав все связи. Мои предположения подтвердились, когда я заметил как она вздрагивала от каждого телефонного звонка и напрягалась до предела стоило только какому-нибудь мужчине в баре подойти к ней.
Я с силой потер ладонями лицо, пытаясь взбодрить себя и включиться в разговор: Мириам что-то говорила мне, но ее голос доносился будто со дна колодца.
- ...мы с Билли от тебя не отказываемся, милый, в нашем доме ты всегда желанный гость, - сказала она, и в груди от этих слов пошли трещины.
- Простите меня, но я не смогу позволить себе приходить туда, как бы мне ни хотелось, - медленно покачал я головой, задерживая взгляд на ее заботливых чуть морщинистых руках, что знавали много тяжелой работы.
Мириам немного помолчала, обдумывая ответ, и тяжело вздохнула.
- Он очень скучает по тебе, Эдди.
Я поднял голову и все же решился посмотреть на нее. В ее глазах блестели слезы, а подбородок мелко дрожал. Сильные переживания за двух дорогих ей молодых людей лишь прибавляли женщине возраста, а мне от этого становилось еще хуже.
- Я тоже, Мириам. Я тоже... - чувствуя, что задыхаюсь, прошептал и закусил нижнюю губу так сильно, что боль прошила голову насквозь до самого затылка. Сдерживая слезы, аккуратно отстранил свои дрожащие руки от ее пальцев и тихо добавил: - Мне ужасно стыдно, и я не знаю как теперь в глаза-то ему смотреть, понимаешь?
Женщина вытерла слезы тыльной стороной ладони и, перекрестив меня, что-то прошептала на своем родном языке: кажется, молитву. Затем она поцеловала указательный и средний пальцы и прижала их к моему прохладному лбу. Я прикрыл глаза, наслаждаясь живительным импульсом, исходящим от ее прикосновения.
- Надеюсь, ты меня сейчас прокляла, - пробормотал я, глядя на нее из-под ресниц, и шумно выдохнул, когда пальцы Мириам покинули мой лоб.
Женщина покачала головой, пряча горькую улыбку в уголке рта, которого тоже слегка коснулись едва заметные морщинки:
- Вот же остолоп...
Перед уходом она выложила на тумбочку в коридоре комплект ключей от квартиры, что я давал Лизе, мы еще раз крепко обнялись на прощание, и я вновь остался в гордом одиночестве.
После ухода Мириам Мозес я безмолвно лежал на диване почти весь день, сверля невидящим взглядом бездушный потолок. А потом решительно встал, взял початую бутылку виски, сел с ней на подоконник и почти одним махом опустошил ее. В ту ночь алкоголь заливался в глотку как вода. Я не чувствовал ни горечи, ни вкуса, ни желанного опьянения и спасительного забытья, и от этого только сильнее сходил с ума.
Я пытался найти новый номер Лизы, передавал письма через Джека, который по началу их отдавал ей лично в руки, а потом стал оставлять под барной стойкой. Все было тщетно. Мне хотелось объясниться, еще раз попросить прощения, просто увидеть ее в последний раз. Я, чертов самонадеянный идиот, пытался урвать еще немного времени с любимой девушкой, не взирая на то, что все эти действия были неимоверной глупостью и наглостью с моей стороны.
- Отпусти все это, не губи себя, друг, - сказал Джек, в конце концов отказавшись передать Лизе очередное письмо. - Не могу спокойно смотреть на то, как ты мучаешь и ее, и себя. Врагу такого не пожелаю.
Я сдался, но писать не перестал.
Вскоре все, что болело, любило и тосковало, превратилось в тексты песен. Бывало, очередная бутылка откладывалась в сторону, а вместо нее я брал гитару и пьяно пощипывал струны, пытаясь уловить мелодию своих страданий.
Джордан вновь исчезла из моей жизни. Оставила один на один со всем этим дерьмом и, судя по доходившим до меня слухам, прекрасно и беззаботно себе жила, развлекалась в компании самых активных и беспросветных прожигателей жизни, совершенно не волнуясь обо мне. Видимо, свои проблемы ей удалось решить самой, а уж какими способами - даже подумать было отвратительно. Это был ее мир. Уберечь от него подругу я не смог, а становиться его частью не собирался.
Я спустил ноги с кровати, запустил пальцы в отросшие волосы и налипшие на лицо пряди зачесал назад. Выпуклый бок бутылки жег мне другую руку, и я с отвращением откинул ее от себя подальше. В комнате раздался глухой звук удара об пол и треск стекла.
Стоило только на секунду вспомнить о Джордан, как внутри меня мгновенно вспыхнула злость: приходит в мою жизнь, когда хочет, ломает все и вся и так же резко пропадает с горизонта! Казалось, что мной откровенно и грязно попользовались и выкинули как что-то ненужное.
- Ох уж мне эта молодежь...Вечно от вас проблемы! - неделю назад ворчал мне в трубку Хилли: - Я, конечно, все понимаю: тебе сейчас хреново. Даю тебе еще немного времени, чтобы прийти в себя и разгрести всю эту любовную заварушку. В конце концов, замена тебе и в баре, и на сцене найдется быстро, сам понимаешь. Но скажу честно: не в моих интересах оставлять тебя без работы, а свой бар без постоянно действующей музыкальной группы. Поэтому хватит размазывать сопли, черт подери! Жизнь продолжается, сколь не отрицай. И да, - хозяин бара неловко прокашлялся, - хотел сказать тебе самое важное: Лиза у меня больше не работает. Она так захотела. Поэтому немедленно приходи в себя и тащи свою задницу! У меня тут рук вообще-то не хватает.
Слушая все это, я чувствовал себя полным кретином. Мне было плевать на себя, но то, что жизнь Лизы, что она выстраивала по кирпичику не один год, была бессовестно поломана по моей вине и из-за моей слабовольности, убивало.
В порыве слепого гнева я схватил гитару, и в мгновение ока она превратилась в груду щепок, столкнувшись со стеной. Ее струны, что так любили перебирать мои пальцы, надрывно взвыли, натянулись до предела и лопнули, едва соприкоснувшись с полом.
Загнанно дыша, я стоял посреди комнаты, в которой царил настоящий погром: куча бутылок, битого стекла, грязная посуда, окурки, кое-где растекалось пятно непонятного происхождения. В воздухе стоял стойкий запах немытого тела, алкоголя, табака и отчаяния. Останки несчастной гитары были разбросаны по полу, наглядно демонстрируя свое разочарование во мне.
Когда я понял как обошелся со своим любимым и единственным музыкальным инструментом, что был со мной и в горе, и в радости, я упал на колени и, склонившись над тем, что осталось от гитары, взвыл точно раненный зверь. Кажется, я кричал. И делал это так громко и безумно, что наверняка перепугал до смерти всех соседей - после того вечера и моих нечеловеческих стенаний они больше не пытались ломиться ко мне.
Накануне приходил Джек, и я показал ему, что натворил.
Пока я разливал по нашим чашкам горячий кофе и с тоской вспоминал каким чудесным и ароматным он получался у Лизы, друг аккуратно крутил уцелевшие части гитары в руках, предельно внимательно рассматривал и нервно кусал губы.
- Ты чертов псих, Эдди. Бедный Гибсон пострадал из-за какой-то...Агрх, будь она не ладна! - тихо выругался он, прикрыв глаза, и энергично потер пальцами веки. Затем, вспомнив о моем состоянии, с сожалением взглянул на меня и сокрушенно произнес: - Прости, приятель, я не должен был так говорить. На самом деле, я так не считаю, это лишь образное выражение...
Я мотнул головой, прячась за своей кружкой:
- Нет, ты прав, Джек. Я чертов псих. Больной на всю голову, если пошел на такое с подругой детства чуть ли не под носом у своей девушки.
Все эти дни я потратил не только на уничтожение своей печени: мысли об очень многих вещах посещали мою голову. Бесконечно гоняя их туда-сюда, я будто пытался зацепиться за что-то, понять самого себя, мотив своего поступка. Ведь я и вправду давным-давно не хотел Джордан, даже думать о ней забыл. И тут вдруг, встретившись с ней и четко обозначив, что между нами все изменилось, поддаться искушению. Только было это попросту невозможно, потому что я по уши влюблен в Лизу. Что же со мной произошло в тот вечер? Отчего помутился рассудок?
От постоянных попыток вспомнить в деталях ту ночь кружило голову точно на карусели и ломило в висках.
- Мне все еще не верится, что это произошло, - признался Джек и сделал большой глоток уже чуть остывшего кофе. - Кажется, будто это не ты совсем. Да, согласен, знаком я с тобой не так уж и давно, но тот Эдди, которого я знаю, так не поступил бы. Потому что ты парень другого склада характера, потому что никогда не замечал за тобой искреннего интереса и увлеченности другими женщинами. Ты воспитан, обходителен с ними, но не более. Поверь, я видел как девушки смотрят на тебя, как они из трусов лезут чтобы не просто понравиться, а чтобы ты по-настоящему их заметил! Но для тебя они ничто. Ты можешь даже пофлиртовать с ними, сам того не замечая, но этот вежливо-игривый тон не дает им того, чего они хотят - твоего внимания.
Он сделал многозначительную паузу, а я, не поверив своим ушам, поднял на него ошеломленный взгляд:
- Что, правда? Все так и было?
Друг не задумываясь тут же утвердительно кивнул, отставил чашку в сторону, и достал пачку Мальборо. Мы закурили.
Спустя некоторое время я нарушил молчание.
- В ту ночь я и вправду был будто не в себе, Джек... - тяжело сглотнув, прошептал я, медленно выпустил дым изо рта и стал задумчиво наблюдать за его завитками, лениво ускользающими куда-то за штору. - Хочешь верь, хочешь нет, но мое тело будто мне не принадлежало. Смутно помню свои ощущения, но точно знаю: мне было явно нехорошо. В жизни так не убирало с алкоголя, а уж что я только не пил и в каком количестве!.. И точно говорю: чтобы так - никогда, клянусь.
Мой лучший друг внимательно слушал меня и хмурился. Его всегда яркие голубые глаза приобрели тусклый оттенок серого: он переживал за меня. Я это всем своим нутром чувствовал, хоть в этот момент мне было безумно неловко: всегда тяжко выворачивать свое нутро и делиться странными мыслями перед другим человеком. Даже если он твой лучший друг.
- Звучит это все убого, согласен. Будто пытаюсь оправдать себя, - пожал я плечом и попытался натянуть улыбку: - После всего этого мне, похоже, и просто пробку нюхать будет нельзя. Сразу в хлам...
Джек горько усмехнулся и так внимательно, даже изучающе, посмотрел на меня, что мне стало немного не по себе. Наконец он наклонился вперед и, тепло улыбнувшись, по-братски похлопал меня по плечу:
- Ну вот, слава богу, ты уже шутки шутишь! Еще не все потеряно, - он сжал его, заглянув мне в глаза, и уже серьезно добавил: - Нет, я ни в коем случае не считаю, что ты оправдываешь себя, Эдди. Тебя это очень сильно беспокоит, я вижу. Настолько, что тебе даже...страшно.
Ох, как же ты прав, приятель! Я теперь сам себя боюсь до усрачки. Сам себе не доверяю - кто знает, что еще могу выкинуть. При этих мыслях сердце прыгнуло мне в глотку и заколотилось так сильно, что, казалось, я им сейчас подавлюсь к чертовой матери, если не выплюну на стол.
- Мне хоть и не знакомо, но понятно твое состояние по этому поводу. И верю тебе, что ты в здравом уме и памяти ни за что бы не пошел на такой поступок. Ты из этих... - друг побарабанил пальцами по столу, подбирая слова, и, когда придумал, его лицо осветилось снисходительной улыбкой: - неизлечимых романтиков! Если ты любишь, то предан своим чувствам и не сомневаешься в своем выборе.
Я удивленно воззрился на друга, который с довольным видом откинулся на спинку стула, поигрывая бровями.
- Вы мне сейчас будто диагноз поставили, доктор Льюис! - покачал я головой и в шутку окинул его осуждающим взглядом.
Новоиспеченный «доктор» застенчиво хохотнул и махнул на меня рукой, мол, «не стоит благодарности».
- Обращайся.
Перед тем, как уйти к себе домой, Джек как обычно полез ко мне со своими медвежьими объятиями и похлопываниями по спине такой силы, что в грудном отделе наверняка все превращалось в кашу. И откуда столько силы в этом парне? Иногда мне казалось, что он свою электрогитару случайно пополам переломит, как спичку.
Несмотря на мое ворчание и на то, что каждый раз колени подгибались от тяжести его туши, мне нравились эти его «братские объятия», как он их окрестил. Мы и вправду стали больше, чем друзья. Он стал мне старшим братом, которого у меня никогда не было. Опорой, благодаря которой я в это сложное время стоял на ногах.
- Возвращайся в строй, приятель. Нам всем очень нужен Эдди Мориц. Не столько как солист и главный заводила в группе, сколько как друг. - Сказал он, отстраняясь, и потрепал меня по голове своей здоровенной ладонью. - Помни: ты не один. Что бы ни произошло в твоей жизни, за себя могу сказать точно: я ни за что не брошу своего лучшего друга, брата, в беде.
В моей груди от этих слов разлилось живительное тепло и медленно, но верно побежало по жилам. Не знаю чем заслужил такого друга, но был бесконечно признателен всевышнему за такой подарок.
Он подмигнул и уже стоя на пороге добавил:
- Кстати, кофе у тебя стал отвратительный. Слишком много слез туда добавляешь!
Пока до меня доходил смысл сказанных им на прощание слов, Джек Льюис вышел за дверь, заливисто смеясь на весь подъезд. Я не удержался и тоже прыснул со смеху в кулак. «Вот же сукин сын!» - с нежностью подумал я о своем лучшем друге и мысленно в сотый раз сказал ему «спасибо».
Вспоминая все, что со мной происходило последние две недели, как меня штормило, ломало, выворачивало наизнанку, раздирало, и как близкие люди собирали меня заново, я прошел к подоконнику и рывком открыл настежь окно. Уже холодный воздух, в котором чувствовалось скорое наступление зимы, и последние лучи заката коснулись моего изможденного лица, скользнули по волосам, от чего я с превеликим наслаждением прикрыл глаза и сделал длинный и глубокий вдох.
Хватит. Я не хочу так жить.
Спустя несколько изнурительных часов уборки я сидел на диване своей абсолютно чистой и прибранной квартиры и ласково поглаживал уцелевшие части гитары: гриф и прекрасный изгиб.
- Прости меня, малышка... Прости! Мы что-нибудь придумаем, обещаю! - сокрушался я.
Солнце почти спряталось загоризонт. На небе разлилось буйство огненных и бледно-фиолетовых красок. Вгороде, как и всегда, кипела жизнь. А я сгорел, погиб, самоуничтожился, нотеперь был готов восстать из пепла.