2.
На пути домой мы заворачиваем в «Вайлберис», где проводим добрые полчаса, примеряя бесконечные колготки, юбки и кофты. По мнению Сони, весь мой серый гардероб категорически не подходит для похода на рок-концерт, а единственное приемлемое платье, в котором я была на Пошлой Молли, безнадежно испорчено выдавленным на него пирожком из «Вкусно и точка». Поэтому она заказала целую кучу дерзких вещей, из которых я соглашаюсь забрать только прозрачную кофту с ромашками, при условии, что надену под нее черный топ.
Юбку напяливаю школьную, за восьмой класс, потому что лишь она своей короткой длинной удовлетворяет требованиям Сони. Впрочем, когда я вижу, что надевает подруга, мне становится легче. На меня рядом с ней никто и не взглянет: ярко-алая юбка-пачка, очень короткая спереди и длинная сзади, что смотрится просто великолепно на и без того великолепной Соне. Черный верх с декольте обнажает стройную белую шею, на которой красуется очаровательная подвеска с красным фианитом. Настолько тяжёлый, граничащий с пошлостью наряд может выдержать только её внешность.
— Ох…
— У тебя сейчас рот открылся, как когда ты смотришь на Вову. Сочту за комплимент, — смеется она красными губами.
Встаем напротив большого зеркала в коридоре.
Я неплохо выгляжу. Но в сравнении с Соней просто мышь.
В метро подруга не может усидеть на месте. Скачет, как ненормальная. В клубе протискивается вперед еще до начала выступления, буквально беря девочек за талии и отодвигая с дороги. К счастью, никто не возмущается, по одному её лицу понимая, что ей нужно больше всех.
На Пошлой Молли мы стояли в середине танцпола, а на Три дня дождя оказываемся в первом ряду у сцены. Сонина юбка пестреет на фоне толпы, разодетой преимущественно в темные безразмерные футболки, пиджаки и худи. Кажется, люди отдавали предпочтение тому, в чем им будет удобнее двигаться, а не в чем их заметят. У Сони планы не просто потанцевать. Она что-то задумала, и у меня плохое предчувствие.
Раздаются оглушительные крики. Меня прижимает так тесно, что в глазах мутнеет. Все одновременно бросаются куда-то вперед. Поднимаю глаза на сцену и вижу их. Так близко. Улыбка расплывается по лицу Сони, сияет, как и ее чарующие глаза. Она реально здесь самая красивая.
Все достают телефоны. Все, кроме нас, потому что у меня нет такой потребности, а Соня, видимо, напрочь забывает, глядя только на него. Звучит первая песня. От хора женских голосов я почти ничего не слышу. Лишь изредка его ломаный, хрипловатый голос разрезает эту толпу. Пребывающие в эйфории девочки знают наизусть все песни. Давка такая, что мне чуть ли не лезут на голову.
Разглядываю участников группы. Один вполне милый. Высокий хвост и длинная челка из лавандово-розовых волос. Голубые смеющиеся глаза. Чем-то похож на Вову. Он забавно кривляется, весело прыгает, улыбается, а иногда садится и оказывается так близко, что протяни я руку, могла бы дотронуться до него. Насколько помню, его зовут Гриша.
Я бы очень хорошо поняла, если бы Соня залипла на нём. Но она здесь ради другого человека. И смотрит сейчас только на него. Кричит все песни под его голос.
Он весь в черном. Гитара тоже черная. Взгляд из тяжелого печального превращается порой в тяжелый агрессивный. То ему не нравится, какую песню просят. То он резко реагирует, когда кто-то зовет его или кидает резинки для волос на сцену. Редкие улыбки настолько маленькие и скупые, что весь танцпол разражается криком, стоит ему хотя бы чуточку приподнять уголки рта. Но он не откликается на любовь толпы. Эта любовь отбивается от него и стекает на пол.
На одной из песен он тоже падает на коленки, как это делает Гриша, и оказывается почти лицом к лицу с Соней. Но даже тогда не смотрит на неё. Будто его черные зрачки слепы. Может, именно это и нужно этим девочкам? Они видят свою любовь… такой? Отвергнутая, безнадежная, слишком чиста, чтобы он был её достоин. Слишком чувствительна, чтобы уйти живой.
Это точно не для меня. А Соня?
Соня. Если кому и петь песню «Красота», то именно Соне. Она содержит всё то, что там описывается. Балтийское море ничто по сравнению с её глазами… Красные розы померкли бы на фоне её губ… но даже когда он поёт ее, черт возьми, смотрит куда угодно, но не в нашу сторону.
Стоит об этом подумать, как тяжелый взгляд врезается в меня. Тело сковывает дискомфортным чувством. Должно быть я веду себя странно, поэтому он и смотрит. Слишком серьезна и неподвижна, и это выделяет меня куда сильнее, чем Соню выделяет ее юбка.
Натягиваю фанатичную улыбку и пялюсь в ответ, чтобы быть, как все. Все протягивают руки, пока он поет мелодичный тихий куплет одной из песен, и я тоже тянусь, будто хочу коснуться. И вскрикиваю не искусственно, а по-настоящему, когда он протягивает ладонь в ответ и касается моей бледной щеки. Девочки рядом визжат. Это продолжается секунды две, но я стою, как столб, еще пять минут после. Что это, блять, было?
Поднимается с коленок. У него развязались шнурки, и Соня тут же лезет вперед, чтобы завязать на его обуви бантик. Фурор, который она производит этим, потрясает всех еще больше, чем мы с моей везучей щекой. Но он даже головы не опускает. И вообще забывает про нас. И как будто про всех.
Словно он делает это лишь для себя. Для себя вновь падает на коленки и напрягает голосовые связки до нездоровой хрипотцы. Для себя прикрывает глаза. Его лоб покрывается испариной от напряжения и черные прядки сожженных волос намокают. Он пытается поправить свою чёлку дрожащий рукой. Я так невыносимо близко, что мне начинает казаться, будто я вторгаюсь во что-то личное и вот-вот получу пощечину, темные глаза посмотрят на меня зло, а сломанный голос прогонит прочь.
Другие продолжают счастливо орать песни, не замечая этого. Напирают всё тяжелее. Музыка гремит, содрогая барабанные перепонки и легкие, яркий свет слепит. Воздуха перестает хватать, ноги готовы подкоситься. Понимаю, что упаду в обморок, если не уберусь отсюда. Последний раз смотрю на сцену. Черные омуты без зрачков. Только на меня. Снова. В этот раз я просто разворачиваюсь и кидаюсь прочь. Почему я? Воздух. Мне нужен воздух.