9.Эмма Хартманн
Первую половину дороги до дома они шли молча. Затем Рихард вдруг заговорил.
— У тебя здесь есть друзья, помимо меня? — он глянул на Линдеманна и пнул камень, что лежал на грунтовой дороге.
— Кристоф, но его лучше звать Шнайдер, а ещё был друг Оливер, но он погиб,не так давно... — Тилль осёкся и замолчал.
— А… — Круспе думал, как грамотней подобрать слова. — Почему?
— М-м, его переехал поезд, — Линдеманн, дёрнулся и со всей силы пнул шишку, что лежала у него под ногами. На глазах начали наворачиваться слёзы... А шишка, которую пнул Тилль, покатилась под растущий неподалёку дуб.
–Он был тебе дорог, да? — спросил Рихард и в то же время мысленно надовал себе подзатыльников.
(Мысленно) Видишь же — ему не хочется об этом говорить, а сам спрашиваешь, заставляешь его мучиться!
— Мы не так долго и тесно общались, поэтому я не сильно к нему привязался, я всё равно скучаю,и вспоминаю с теплотой как мы играли, как бесилисть и матерились на уроке за что наших родителей вызвали в школу,ох всыпали мне тогда...Он был хорошим человеком, который всегда приходил на помощь,если это надобно было...Он всегда мог развеселить,кода мне было одиноко... Он всегда интересовался мной моей жизнью и даже моим здоровьем...Он был мне как брат родной...Эх... Чёртов поезд...Чтоб здох этот машинист,который сбил его насмерть.... — он выдохнул, на секунду закрывая лицо ладонями. Он тихо заплакал...
–Прости,что наступил на больное?
–Ничего страшного...
Сказал Линдеманн хлюпая носом....
— Давай поговорим о чем-то другом, хорошо?
— Да, да, давай.А сильно всыпали за то поведение в школе?
–Ну как сказать....Хотели всыпать,но я это предотвратил...
–Как?
–Я притворился,что мне болит живот... Отец в это поверил и не стал меня трогать... Я на столько разыграл всю эту комедию,что даже не пошёл в школу на следующий день....Т.к по этому уроку на котором мы хулиганничали была контрольная...И я ничего не знал...Они настолько поверили мне, что хотели врача вызвать, но я их ели отговорил....Вот такой я актёр...
–Да уж...
Усмехнулся Рихард...
Остаток пути они разговаривали о музыке и новых сериях телешоу, которые казались им слишком детскими. Но в то же время они до ужаса любили те истории, что там рассказывали. А ещё они оба иногда отказывались от походов по магазинам, дабы посмотреть Шоу с Мышкой в половине десятого. В этом они похожи.
Минутой позже Тилль оставил свои ботинки на коврике в прихожей и прошёл на второй этаж, заглядывая в кабинет отца.
— Пап, ты тут? — спросил мальчик. Ответа не последовало. — Пап?
Он вошёл в помещение и осмотрелся. Отца не было. На его столе валялись какие-то бумаги, книги и блокноты. Снова отец весь в работе.
(Мысленно)Не мог же он сквозь землю провалиться...
Сев за стол (а это действие для него было просто непозволительно), он начал разглядывать листы и откладывать в сторону те, которые казались ему неинтересными. На глаза ему попалась какая-то бумажка, выглядящая очень красиво и официально.
«Заявление о переводе ребёнка на домашнее обучение»
Гласила надпись по центру. Снизу стояла подпись и дата.
08.10.1974
Линдеманн Вернер.
Что же это, Тилль не будет больше ходить в школу? Документ, к слову, выглядел очень правдоподобно. И подписи и даты, даже вон, эмблема школы в правом нижнем углу. А как же Шнайдер, а его любимый учитель немецкой литературы, который так хвалил его за каждое написанное сочинение? В коридоре послышалось тяжёлые шаги, голос его отца и ещё каких-то людей. Вернер с кем-то разговаривал.
Тилль понял, что сейчас из кабинета ему не выйти — заметят. Попытавшись сложить все бумаги, он ринулся к большим книжным шкафам, которые тянулись очень далеко вглубь помещение, а затем и вовсе становились библиотекой. Линдеманн притаился за одним из них в самом конце, сев на колени. Щель между книгами давала неплохой обзор на всё происходящее.
В кабинет вошёл его отец, а за ним ещё какой-то мужчина в тёмно-сером костюме.
— Мы не можем просто так отправить его в Берлин, для этого нужна какая-нибудь причина, герр Линдеманн, — сказал высокий блондин, с зелёными глазами, имя которого Тилль не знал.
— Но Вы же понимаете, что если Тилль узнает об этом, то непременно потребует объяснений, поэтому я хочу, чтобы он был подальше от всего этого, — его отец сел за стол, доставая из ящика какую-то папку. — Вот эта.
— Эмма Хартманн. Расстройство личности, — мужчина взял папку в руки, разглядывая девочку. — У неё паранойя, Эмма боится, что её осудят, боится быть в обществе. На данный момент находится под наблюдением врачей, из дома выходить отказывается, с родными почти не контактирует.
— Я думаю, она нам подходит, — Вернер встал из-за стола и посмотрел в окно, — есть ли у нас шансы на неё?
— Герр Линдеманн, она не выходит из дома, совсем, единственное время, когда она беззащитна — ночь, но я не думаю, что у меня получится сделать это.
— Девочка должна быть у меня. Максимальный срок — неделя. Ты меня понял, Николас? — Он зашагал в сторону укрытия Тилля.
Линдеманн видел ноги отца и его сердце билось всё сильнее. Мужчина резко остановился, разворачиваясь.
— Если с ней что-нибудь случится, я тебя закопаю, — Вернер достал из файла лист с той девочкой и отложил его. Сама папка отправилась в ящик. — Время пошло, Николас.
Николас кивнул и вышел из комнаты, а Вернер остался сидеть за столом перебирая какие-то бумаги. Мальчик дёрнулся, задевая шкаф. Секунда, ничего не происходит. Вдруг ему на голову прилетает книга и с глухим стуком падает на пол, раскрываясь. Сердце Тилля пропускает удар. Отец замирает, а затем его шаги эхом отдаются в голове.
— Что ты здесь делаешь, Тилль? — медленно и холодно спрашивает Вернер, подбирая книгу. — Я задал вопрос.
— Я зашёл… А тебя не было, и я в общем, — пролепитал Линдеманн,он затрясся закрывая лицо. — Я не хотел, прости.
— Встань! — попросил мужчина. — Посмотри мне в глаза!
— Папа, я не хотел, — шептал мальчик. — Прости.
— Я тебе ничего не сделаю, Тилль, — сказал мужчина, а от того, как холодно он произносил его имя у мальчика по спине бежали мурашки. — Только если ты объяснишь мне, зачем ты здесь сидел.
–Я боялся, боялся, что ты будешь ругать меня, если увидишь, что я был у тебя в кабинете. — Бормотал Тилль, — я не хочу в Берлин.
— Хорошо, — Вернер присел перед мальчиком на колено Вернер...
–Ты не ушибся?
–Ну так слегка,но это не серьезно...
–Хорошо...
Тяжело дыша сказал мужчина...
— Ты ведь не скажешь ничего матери?
— Нет,только если ты расскажешь мне, что ты делаешь, — усмехнулся Линдеманн.
— Ах ты, Чёрт, — отец усадил его за свой стол, а сам сел на диван, стоящий у стены.
— А можно мне к тебе? — неуверенно спросил мальчик. Отец улыбнулся и махнул рукой.
— Идём, — в его голосе усмешка.
Тилль слезает с кресла, держась за стол и подбегает к дивану. Вернер улыбается и усаживает его к себе на колени.
— В общем, я страшный? — ни с того ни с сего начинает отец.
— Нет, — тут же отвечает Тилль, — а что?
— Дети меня боятся, — он опускает глаза.
— Я тебя не боюсь, — вновь отвечает мальчик и переводит взгляд на стол.
— Это потому что я твой отец, ты меня с рождения знаешь, а остальные меня боятся. А я ведь им помогать хочу, — выдыхает Вернер.
–Как это помогать? — спрашивает он. — М что это за девочка такая? Эмма.
— Эта? — он указал на стол. — Это моя будущая пациентка. Я ведь на психиатра какое-то время учился. Так и не до учился, но книжки всякие по психиатрии до сих пор читаю. Он улыбнулся, но как-то грустно, что-ли?
— Всегда хотел людям помогать, а особенно детишкам, только вот, боятся они меня, я даже не знаю почему…
— И что ты хочешь сделать?
— М-м, похищать их и помогать им немного в других условиях.
С того момента Тилль впервые за всю свою жизнь по настоящему боялся своего отца.