Глава 23. Ох уж это небо Лондона...
Хотя и сладостен азарт
По сразу двум идти дорогам,
Нельзя одной колодой карт
Играть и с дьяволом и с Богом.
И. Губерман.
Даже такой сильный ливень не смог разогнать поклонниц с аллеи перед кинотеатром. Возле каждой лавочки толпились кучки девчонок, надеющихся на то, что их кумир выйдет к ним хоть на минутку. Они с надеждой смотрели на главный вход и ждали, но там была только я. Дождь смывал слезы, а ветер развеивал разгоряченные мысли. Наверное, я парила на грани, но чувствовала облегчение от того, что теперь могла свободно строить отношения с Томом. Что-то там внутри разбилось или треснуло, оставляя после себя пустоту, а может быть просто свободное место для чего-то нового и хорошего.
Я пыталась заглушить мысли музыкой, но все равно думала о том, как он говорил, подозревал, защищал семью... Дождь хлестал меня по щекам, зонта не было, хотелось хоть как-то себя пожалеть, и оправдать его. Я пыталась убедить себя в том, что здесь не на что обижаться, но каждый раз прокручивая разговор, готова была сжиматься от боли, причиненной им.
Отчасти я понимала, что это, жить вот так, когда твой каждый шаг отслеживается, а поклонники все могут отдать за то, чтобы прикоснуться к звезде. Даже вот эти девочки возле кинотеатра совершенно не обращают внимания на дождь, а ведь всего лишь, что они могли получить в ответ – росчерк на открытке или смазанное фото в телефоне. Но и он, всегда настороже, всегда отсутствие доверия к кому-то незнакомому. Что это за жизнь?
Я хотела большего, хотела всего Коула и его сердце в придачу, но как он и сказал, падать больно, разочаровываться больно, возможно, даже больнее, чем любить безответно.
У меня был Том, который, конечно, будет зол, но я знала, как его успокоить, я уже знала, что поездка в Лондон будет решающей. И, кажется, я знала, что хочу остаться там, с ним. А что было у Джонатана? Вечные подозрения, мелкие интрижки, красивые пустышки и игра. Вечная и бесконечная игра, в которой теряешься сам.
Сейчас, растревоженная этими мыслями и переживаниями, злая и обиженная, я хотела только одного – выпить, немного расслабиться и заглушить боль. Мне требовалось свернуть направо в сторону магазинов, где, как обычно придется предъявлять паспорт, чтобы купить спиртное.
Но ни в этот раз. Видимо, что-то в моем взгляде заставило грозную продавщицу без разговоров продать мне бутылку вина, открыть ее и предложить купить конфеты или шоколад. Я как истинно русский человек сказала, что привыкла без закуски, особенно любимое ежевичное. Она понимающе закивала головой и сдала сдачу. Вообще продавцы порой бывают поразительно понятливы, почти, как бармены.
Я шла вдоль проезжей части, где мимо пролетали автомобили, тормозя в грязных лужах и швыряя брызги во все стороны. Но я не обращала внимания на внешние раздражители, пила из горла сладкое вино и думала о себе и о нем.
Думала о том, что достойна была всего лишь игры на публику, наверное, прекрасной игры, если я смогла принять все всерьез. Но вот что меня никак не отпускало, заставляя плутать в рассуждениях по кругу, так это замеченная на его шее цепочка и кулон, который выскочил из-за ворота его рубашки, когда он размахивал руками.
Еще полгода назад, мне показалось, что я потеряла свой кулон по дороге в аэропорт. А сейчас видела, что он никуда не делся, он мило располагался на шее Джонатана и слегка оттенял его глаза, которые, как хамелеоны меняли свой цвет.
Он всего лишь играл со мной, играл и носил кулон в виде арабского кошачьего глаза, приносящего удачу, который я забыла в доме Коулов, когда так стремительно убежала. Мне его подарила на двадцатый день рождения Надя, и я бы узнала его из ста тысяч таких же цепочек и кулонов по царапике, которую поставила сама же. Я, конечно, не успела ее рассмотреть, но и не верила в простые совпадения. Неужели, он думал, что я не замечу? Или забыл, что он у него на шее?
Я глотнула вина, пытаясь не думать о том, куда вели меня мысли, все время крутившиеся вокруг одного и того же, потому что бесконечно оправдывать поступки, которые так ранят невозможно. Постоянно быть жертвой тоже невозможно, нужно уметь делать выбор, делать первый шаг и идти вперед с высокоподнятой головой, не забывая о гордости.
А пока я шла вдоль дороги с высокоподнятой бутылкой вина, которая, похоже начинала заканчиваться, не так оттягивая руку. Дождик продолжал лить, неприятно щекоча мое лицо, а грязные лужи, по которым я шлепала в красивых туфельках, пачкали мои ноги. Вид у меня был, наверное, потрясающий, только потрясать мне сейчас было некого. Сделав еще глоток, я залезла на бордюр, проверяя степень своего опьянения, потому что вроде бы мысли и стали течь плавнее, но руки и тело все еще потрясывало. Я уже хотела попробовать сделать ласточку, когда услышала резкий сигнал мимо проезжающего автомобиля, который пытаясь тормозить, окатил меня из лужи.
Бутылка выпала из рук, разливая остатки сладкого забытья в водосток., а я пыталась стереть с лица грязные капли.
- Стася?! – позвал кто-то меня.
Я сошла с бордюра, присмотрелась и узнала в парне, идущем мне навстречу Глеба. Вот значит, кто довел мой внешний вид до идеала Золушки-замарашки.
- Ой, Глеб... Глебушка... - пробормотала я себе под нос, пока он уверенно подходил, не замечая дождя.
- Настя?
Вот заладил «Стася, Настя». Я это была, только в самом неприглядном виде. Не всем дано быть королевами двадцать четыре часа в сутки, чтобы рядом были короли, а не вот эти вот пажи, от которых пахнет таким резким парфюмом, что можно повеситься.
- Привет, Глеб, – ответила я. – Ты ж вроде в Красноярск рванул, новый филиал открывать?
- Я приехал подписать кое-какие документы, – сказал он, держа меня под локоть. – А ты что здесь делаешь? Одна и в таком состоянии?
- В каком это я состоянии? Глеб, ты меня уже второй раз оскорбляешь...
Вот противный парень. Как лекции списывать так первый, а как что-то другое, то «в таком состоянии».
- Могу подвезти, - предложил он. – Пошли в машину? На улице дождь и, вообще, погода пакостная, а ты без зонта и...
- Никуда я не пойду, – стала сопротивляться я. – Я поеду на метро.
- А где твой англичанин? – какой глупый вопрос.
- Какой? – ответ не лучше.
- Тот, который был тогда у тебя.
- А... Этот? Этот в Огайо.
У меня получилось выговорить название штата, что обычно редко удавалось, если я была под хмельком. Обычно так вычислял степень моего опьянения брат. Он мог попросить повторить за ним любое слово, которое и по трезвой повторить было тем еще испытанием. Любимое «сереневенький» повторить не получалось, как я не старалась, чем очень раздражала Глеба, который тащил меня к машине за локоть, не взирая на сопротивление. Я же плелась, понимая, что это самое лучшее решение на данный момент, чтобы вернуться домой без приключений.
Глеб открыл передо мной дверь машины, и я забралась на заднее сиденье.
«Странно... Почему не рядом с ним?» - подумала я.
В салоне было тепло и тихо, но недолго.
- Привет, – раздался чуть подпискивающий голос с переднего сиденья. – Меня зовут Женя.
«Понятно, почему не впереди», - продолжала я монолог сама с собой.
- Настя, – представилась я и протянула руку. – Коллега по работе.
- Да-да. Глеб рассказывал о вас, – тараторила Женечка.
- Надеюсь только хорошее... - она не успела ответить, так как в машину сел Глеб.
- Ты там же живешь? – спросил он, слишком резко, как мне показалось.
- Да, – ответила равнодушно я. – Где ж еще? Зовут, правда, в Лондон...
- А ты? – заинтересовался Глеб.
Я устроилась удобнее на сиденье и пристегнулась.
- Думаю...
- А что тут думать, – опять включилась новая знакомая. – Мне тоже Глеб предложил поехать в Москву. Так я почти сразу согласилась. Это же Москва...
Она так многозначительно произнесла это, что в салоне на некоторое время воцарилась тишина. Но я, усмехнувшись, нарушила ее:
- Да, Лондон – это не Москва.
Задумавшись об этом, я стала рыться в сумочке в поисках жевательной резинки, чтобы не напугать Злыдню не только своим видом, но и запахом.
- А Москва не Красноярск, - вывод я прошептала себе под нос.
Машина тронулась, и я вместе с сумочкой тоже тронулась. Да так, что все содержимое оказалось у меня на коленях. Пришлось собирать и заталкивать назад, но жвачка с арбузным вкусом так и не нашлась. Какой раз за день захотелось расплакаться оттого, что все шло не так. Плюс еще, эти, кажется, выглядели вполне счастливыми. Чужое счастье раздражало хуже собственных невзгод.
Глеб проводил меня до двери подъезда моего обшарпанного дома, рядом с которым я смотрелась очень органично, а главное реально, как всегда, говорила Надя.
- У тебя все будет хорошо? –спросил коллега, словно, если я скажу, что все будет плохо, он оставит Женечку в машине, а сам будет утешать меня.
Я кивнула в ответ.
- Да.
- Вроде бы твой парень, англичанин, не плохой.
- Да, – я опять кивнула. – Только ссытса и глухой...
Звучало грубо даже для меня в таком состоянии, но Глеб фыркнул и улыбнулся.
- Я просто хотел пожелать тебе счастья с ним. Потому что сейчас ты выглядишь не совсем счастливой, – ох уж эта привычка Глеба говорить то, что думаешь.
Мне хотелось тоже чем-то его уколоть и сказать что-нибудь обидное. Я наклонилась поближе к нему и спросила:
- Глеб, а у Женечки есть грудь?
Глаза Глеба увеличились вдвое, а брови оказались на лбу, я смогла это разглядеть даже в вечерней мгле, при свете одного фонаря.
- Есть, – недоверчиво ответил он.
- Так почему ж она ее не носит? – серьезно спросила я.
Глеб улыбнулся, обнял меня и прошептал в ухо:
- Настя, ты очень хороший человек. Грубить тебе не идет. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, – ответила, слегка отстранившись. – Увидимся на лекциях. Надеюсь, ты прилетишь на учебу из своего Красноярска?
И я изобразила самолет.
- А ты из Лондона...
Но я уже не слушала его, так как, изображая самолет, залетала в свой подъезд, собираясь сделать посадку на любимом диване с плюшевым мишкой в руках.
Я была рада за Глеба и за его Женечку, которая все время следила за нами из окна автомобиля. И еще я думала о том, что завтра мне будет фигово, потому что сейчас было так хорошо.
***
Наверно, правильно мама всегда говорила, что «утро вечера мудренее», потому что все кажется не таким мрачным и плохим, когда ты переспишь со всеми мучающими тебя переживаниями. Но, когда тебя будят утром с похмелья, то утверждение кажется спорным.
Меня вновь разбудил стук, только в дверь, и голос Тамары Петровны, которая ругалась.
- Если еще раз меня разбудят из-за тебя, - говорила она. – Я найду нового жильца более благодарного, который будет больше платить.
Пришлось подняться и открыть ей дверь комнаты.
- Мама дорогая! – ее глаза округлились при виде меня с похмелья. – Приведи себя в порядок и уберись в прихожей. Развела вчера грязь. Вот.
Она протянула мне телефон, о котором я совершенно забыла, хотя думала, что он у меня в сумке.
- Принес этот твой коллега кудрявый еще вчера. Том о нем знает? – строго спросила она, не отпуская сотовый.
- Знает. Это просто коллега, Тамара Петровна. Он меня подвез до дома, а телефон я выронила у него в машине, наверное.
«Не для этого уезжала я из дома, чтобы оправдываться теперь перед Злыдней вместо мамы».
- Что за поколение все забывают, теряют, - бормотала она отвернувшись. – Не забудь убрать здесь.
Она показала на грязь в прихожей, а сама пошла на кухню, все еще бормоча что-то себе под нос.
Конечно, мне стоило сказать ей спасибо за то, что она не дала проспать, но я и так рассказала ей больше положенного, плюс еще перед тем, как пойти в душ, пришлось убираться, теряя драгоценные минуты, за которые можно было бы сварить кофе.
Когда я привела себя в порядок, превратившись из той, что была похожа на клоуна из Макдональдса в Стасю Щербакову, Тамара Петровна протянула мне конверт. Простой белый конверт с моим именем на лицевой стороне. Я достала листок, сложенный вдвое, и начала читать:
«Милая Стася,
Наверное, это глупо, впрочем, кажется, что все, что я делаю, когда нахожусь рядом с тобой, глупо. И вот сейчас я делаю это.
Скарлет предложила мне написать тебе письмо, а не отправлять бездушные сообщения в месседжре. Наверное, ты злишься и думаешь «Опять Скарлет», но она не такая, как ты ее себе представляешь, поверь мне.
Итак, я хотел еще раз сказать «прости», потому что ты очень хороший человек, который не заслуживает всего того, что я сделал и наговорил. И именно поэтому я должен был встретиться с тобой и рассказать правду.
Желаю тебе счастья и всего хорошего вам с Томом. Надеюсь, он именно тот человек, который достоин быть с тобой рядом.
Натан, не милый, Коул»
- Да пошел ты! – вырвалось у меня.
Сложив конверт и листок вместе, я разорвала и выбросила их в мусорное ведро, надеясь лишь на то, что количество причинённой Коулом боли когда-нибудь начнет уменьшаться.
Кофе выпить из-за этого письма я не успела, а телефон включила только в метро, где градом посыпались эсемески, которые приходили еще вчера. Видимо, поэтому Глеб и отключил его или Тамара Петровна.
Всего их было двадцать или около того. Конечно, больше всех от Тома, который, наверняка, напридумывал себе все, что можно и, что нельзя. Почему-то сейчас я улыбалась, думая о нем.
«Привет. Что делаешь?»
«Скучаю по тебе»
«Ау? Почему молчишь?»
«Хорошо бы было, если бы ты была рядом»
«Не молчи. Я волнуюсь»
«Ты где?»
Захотелось пошутить и отправить интересную рифму на этот вопрос. И все, потому что меня разозлили с самого утра, а теперь еще вот этот ворох сообщений.
«Ты все-таки пошла на премьеру?»
«Почему не отвечаешь на звонки?»
«Стася, я тебя люблю»
«Даже, если ты пошла, я не буду злиться. Ответь»
От Лиззи тоже пришло несколько сообщений:
«Привет. Что у вас произошло?»
«Ты не хочешь говорить?»
«Что он тебе сказал?»
«Прости его, он иногда такой придурок»
«Ага, сейчас», - хотелось отправить ей, но я просто стала листать дальше.
Две эсемески были от Надюхи:
«Ты где?»
Тоже нарывалась на замысловатую рифму, но она мне сейчас как раз была необходима, чтобы расставить все точки над «и», хотя следующее ее сообщение именно так и расставляло все по своим местам:
«Неужели ты смогла бы променять своего голубоглазого англичанина на этого придурка, который даже красиво поцеловаться на экране не может?»
Последнее было от Коула, после нескольких не отвеченных звонков:
«Нет громче звука, чем молчание твоего телефона»
Наверное, что-то именно в тот день решило мою судьбу, решило за меня сделать шаг навстречу чему-то новому, что должно было составить только приятные моменты, о которых бы я вспоминала в старости. Я ведь не знала, что перед этим придется еще чуть-чуть помучится.
***
Солнечное августовское утро начиналось с запахом поджаренного тоста и ароматного кофе, но я все равно закуталась с головой в одеяло, не желая вставать. Было здорово опять оказаться в Лондоне и узнать о городе чуточку больше, гуляя с Томом. Все было просто отлично, если бы не желающая меня срочно видеть Лиз, или озабоченная моим приездом, но молчанием Клер. Я же, честно сказать, не хотела и не могла смотреть в глаза людям, которые, наверняка, все это время знали о том, в чем меня подозревал Коул. Хотя, кто его знает, с этой маниакальным желанием защитить свою семью ото всего, он мог никому и не рассказать о том, что он устроил в январе.
- Детка, пора вставать, – услышала я за спиной голос Тома. – Я приготовил завтрак.
От него пахло свежестью нового утра, гелем для душа и Томом. Все было не так плохо, как я рисовала себе в Москве перед отлетом и, как рисовала мне Надя, пытаясь убедить, что я должна наконец думать головой, а не вот этими вот эмоциями, которые делают из меня неуравновешенную психичку. На самом деле, она очень переживала за меня и ждала звонков, чтобы убедиться в том, что я наслаждаюсь Лондоном и временем с Томом. Он ей нравился...
- Ммм... - промычала я, не открывая глаз и еще туже закручиваясь в одеяло, нежно обнимающее меня мягким хлопком.
- Кофе остынет, – промурлыкал Страуд мне на ухо и поцеловал.
Почему же он такой добрый и такой любящий? Почему не злится на меня? Мы даже поругаться с ним не можем, потому что нет повода. Хотя, конечно, повод есть, но никто не вспоминает те дни, когда мы пытались все выяснить. Сейчас между нами царила идиллия, наверное. Том аккуратно перелез через меня и лег рядом, смотря мне в глаза, которые я приоткрыла буквально на миллиметр.
- Вставай, – он провел пальцем по овалу лица и заправил прядь волос мне за ухо.
Я открыла глаза и посмотрела на него, разглядывая идеального манекенщика, с влюбленными глазами: влажные волосы волной сбивались на одну сторону, высокий лоб, острые скулы, мягкие губы, большие васильковые глаза, сильные руки и шарм, английский шарм, будь он неладен, перед которым я не могла устоять.
- Стася, у тебя собеседование в девять. Пора вставать, – настаивал он.
Солнце светило, пробиваясь сквозь тонкую полоску ночных штор, слегка подрагивая, будто боясь спугнуть эту милую картинку, которая от этой мимишности казалась совершенно нереальной. Пора было вставать. У меня действительно запланировано собеседование в одной туристической компании, которую нашел мне Том. Он все еще мечтал, чтобы я жила здесь с ним.
Для меня же все это казалось призрачным. Я не уволилась в Москве, просто взяла отпуск, меня отпустили на месяц, но присылали на почту файлы, если что-то появлялось срочное и нужна была помощь. Я могла жить в Лондоне шесть месяцев, на столько оформили новую визу, но Том делал все, чтобы потом я смогла оформить рабочую и остаться здесь с ним. Все развивалось по идеальному сценарию, который писал кто-то за меня. И даже ссора из-за премьеры вышла у нас какая-то маленькая, ничего не значащая, как будто он и не доставал меня по телефону своей ревностью.
Том был в Москве на следующий день после моего разговора с Натаном и встречал уставший и небритый, но с цветами возле офиса. Я в первую секунду, признаться, просто остолбенела, а потом подлетела и поцеловала его, потому что действительно обрадовалась, увидев, как светятся его васильки. Он был моим спасательным кругом, который вытащил меня из той пучины, где я бесполезно барахталась, пытаясь прийти в себя. Он просто приехал и был со мной, какие-то два дня, но этого было достаточно. Достаточно для него, чтобы понять, что все по-прежнему, и достаточно для меня, чтобы понять, чего я хочу.
Том нежно прикоснулся к моим губам своими и прошептал в них:
- Вставай тебя ждет еще один сюрприз.
Ох уж эти сюрпризы. Ох уж это небо Лондона...
***
Наверное, если думать все время о том, что все у тебя складывается хорошо и о лучшем мечтать и не стоит, то так оно и должно быть. Я думала о том, что должна благодарить Вселенную за то, что у меня есть симпатичный парень, который меня любит, я нахожусь в Лондоне, а не в своем поселке, в котором родилась, где одна главная дорога и ни одного светофора, за то, что я здорова, жива и практически счастлива. И за все это я могла бы сказать спасибо кому-то там сверху, а не хотеть чего-то, что есть у других. Мама всегда говорила, что стоит радоваться меньшему.
«А что если вдруг меньшее перестанет радовать?»
И вот тут, на этом вопросе я обычно пыталась переключить свое внимание на что-нибудь другое, менее опасное для моих скромных мозгов. Например, на собеседование, которое прошло хорошо, а это значило, что я могу оставаться здесь и пока работать по туристической визе, а потом съездить в Москву и оформить рабочую, прихватив от фирмы приглашение и рекомендации. Или на того, ради кого я смогла бы оставить свою Родину и жить в стране с другими правилами и левосторонним движением. Но, может быть, я все еще думала о ком-то другом, кто мог все изменить за минуту, может быть, я думала о том, кто написал мне сегодня утром, что знает, что я в Лондоне?
Мысль замкнулась, поэтому я не стала ее развивать, а зашла в Теско, купить креветки и вино, чтобы отпраздновать с Томом мое удачное собеседование на должность, которая, вроде как, понижала меня в карьерной лестнице, но у кого не бывает американских горок в жизни?
Квартира Тома находилась в районе Notting Hill, довольно-таки, всем известном по одноименному фильму. Здесь жила в основном творческая элита Лондона: актеры, писатели, музыканты, драматурги, художники, танцоры. Квартал напоминал маленькие английские городки с узкими улочками, разноцветными домами и цветами в кадках возле входа. Том жил в одном из таких домов, в современно обставленной квартире, захламленной всякими сувенирами, привезенными из разных стран, отлично сочетающихся с разными цветами отделки. Черная кухня, желтая ванная комната, красная спальня, плавно переходящая в гостиную ядовитого зеленого цвета. Здесь сочеталось несочетаемое, но, мне казалось, я приходилась здесь кстати.
Осторожно открыв дверь ключом, я на цыпочках зашла внутрь и, осторожно поставив пакет с покупками на пол, прикрыла ее аккуратно назад. Мне хотелось влететь в кухню с бутылкой вина, напугав Тома, и крикнуть «Ура», но там слышались голоса, пока я сбрасывала туфли и вешала на крючок тренч. И тут же я заметила куртку, которая знала, кому принадлежит.
Нет. Я не ожидала его увидеть, не ожидала, что он может вот так просто заявиться к нам, то есть к Тому. Так просто вторгнуться в мир, где я пыталась быть счастливой, забыв его и его семью.
Я провела рукой по темной джинсе, выдохнула и осторожно стала двигаться вдоль стены из матовых стеклянных кубов по направлению к кухне.
- Да, я влюбился, говорю тебе, – хвалился Том.
- Последний раз я такое слышал в школе, – они оба разразились смехом. – Да и после этого ты сказал, чтоб я еще раз...
Как-то горько усмехнувшись, повторил слова друга Джонатан.
- Нет. Теперь все по-другому, – слишком серьезно сказал Страуд.
Я стояла возле перегородки, зная, что меня могут вот-вот заметить, хотя бы по тени, силуэту, который просматривался с другой стороны, но мне так хотелось услышать, о чем они говорят, что я все оттягивала и оттягивала момент обнаружения себя.
- Без нее меня ничего не радует, – продолжал Том. – Я думаю о ней каждую минуту. Хочу сделать ее счастливой. Понимаешь?
Наступила тишина, а потом он произнес:
- Понимаю.
Я была готова отдать все, только бы видеть сейчас его лицо, понять, что он думает, что чувствует.
- А она? – тут же спросил Коул.
Надо было что-то делать, я вовсе не хотела слышать, что может сказать Том. Он мог сказать все, что угодно, а я не хотела знать, какими он видит нас со стороны, поэтому быстро вернулась к двери и, приоткрыв ее, хлопнула с силой...