Голос в темноте
Маленький домик на окраине спал в тишине. Летний ветер шуршал занавесками, принося с собой аромат травы и ночной прохлады. В этой скромной обстановке, на втором этаже, в комнате с пыльной гитарой у стены, жил семнадцатилетний парень по имени Лоррен. Через месяц ему должно было исполниться восемнадцать, но он давно чувствовал себя взрослым — слишком много думал, слишком много чувствовал.
— Мам, я прошу тебя, не говори ему… Он разозлится, — шептал он на кухне, кутая пальцы в тёплую кружку молока.
Кристин, женщина с добрыми, но усталыми глазами, положила ладонь на его руку. Рука дрожала. Последние месяцы она выглядела слабее обычного, всё чаще ложилась днём, и в глазах появлялась блеклая тусклость.
— Сынок, я не скажу. Но ты не можешь жить в страхе. Пой, если это делает тебя живым.
Он кивнул, глядя в своё отражение в мутной поверхности чая. Его голос — это всё, что у него было по-настоящему своего.
Отец Лоррена(Зен), Майкл, был груб и непреклонен. Работа на стройке выжигала из него тепло, и домой он возвращался уставшим, раздражённым, с каменным взглядом. Мелочи превращались в взрывы: не выключил свет, вернулся позже — и вот уже крик, удар кулаком по столу, напряжение в воздухе, будто перед бурей.
— Хватит мечтать, — рявкнул он. — Ты будешь врачом. Ты обязан нам. Перестань страдать ерундой!
И Лоррен молчал. Молчал, пока внутри него не накопилось столько песен, что они начали рваться наружу.
Однажды в субботу он всё же решился. В местном кафе, где выступали самородки, он вышел на сцену. Закрыл глаза, взял гитару — и запел. Его голос был полон боли и надежды. Он пробивал сердце. Люди замерли. Кто-то плакал.
Он не знал, что в тот вечер в зале оказался и Майкл — с коллегами. Когда Зен спустился со сцены и заметил отца, его лицо побледнело. Он едва успел скрыться за кулисами, но отец настиг его там.
— Ты… этим позором занимаешься? — голос был ледяной. — Ты позоришь меня перед людьми?
— Пап… я просто хотел… — начал Зен, но тот перебил:
— Я не желаю ничего об этом слышать. Хватит этой мерзости! Забудь об этом раз и навсегда.
Зен шёл домой с пустым взглядом. Кристин ждала его у окна. Её лицо потускнело, и в нём читалась боль — не от злости, а от бессилия.
Спустя месяц, когда Лоррену исполнилось восемнадцать, всё изменилось. Кристин слегла. Болезнь, которую она скрывала, прогрессировала. Дом наполнился запахом лекарств и тишиной. А отец стал ещё жёстче, будто обвиняя весь мир.
Лоррен не выдержал. Он собрал вещи, взял накопленные деньги — за выступления, за подработки — и ушёл. Просился к другу, к тому, кто не задавал вопросов. В его душе бушевала боль, но и решимость: уйти, чтобы остаться собой.
Прошло две недели. Он впервые выдохнул. А потом — письмо. Почерк отца. Резкие, злые слова: "Твоя мать в тяжёлом состоянии. Как ты мог так поступить? Ты оставил нас со своей паршивой музыкой."
Он не спал ночь. Хотел поехать, но знал: там его не ждут.
А потом — успех. Он прошёл прослушивание. Его взяли в место, где из обычных мечтателей делали артистов. Он начал путь. Далёкий и трудный, но свой.
И вот — звонок.
— Кристин умерла.
Его сердце оборвалось. Он не пошёл на похороны. Не смог. Слишком больно. Слишком стыдно. Он сидел один в съёмной комнате, сжимая фото, где она улыбается. Молча плакал.
Только на третий день он пришёл на её могилу. Один. Без слов. Лишь ветер шумел в траве.
— Прости, мам…
Той ночью в доме Зена было тихо. Тишина казалась звенящей, почти тяжёлой — как будто всё затаилось перед бурей. Он ворочался в постели, глядя в потолок. Мысли не давали покоя. Прошлое, сцена, отец… И Люси. Он не знал, что с ним происходит, но чувствовал, как что-то внутри меняется.
Вдруг — лёгкий стук в дверь.
— Можно?.. — раздался тихий голос.
— Входи, — почти прошептал Зен, сев на постели и укрывшись одеялом до пояса.
На пороге стояла Люси — растрёпанная, с немного смущённым, но решительным взглядом. Тонкая пижама, босые ноги, волосы собраны кое-как. Она выглядела уязвимой, почти хрупкой.
— Прости, — сказала она и нервно сжала край своей кофты. — Мне не спится. Я... могу поговорить с тобой?
Зен откинулся назад и вздохнул, устало, но с теплотой.
— Ну и интересная ты… среди ночи приходить ко мне. — Он слабо усмехнулся, но в голосе не было насмешки, только лёгкая усталость.
Люси подошла и неуверенно присела на край кровати, не глядя ему в глаза. Молчание повисло между ними, как пауза в песне перед последним аккордом.
— Я всё думаю… — начала она наконец. — О том разговоре. Когда ты сказал, что сам придумаешь, как я тебя отблагодарю… — она замялась. — Я только сейчас… решилась спросить. Что ты тогда имел в виду? Что это за благодарность, которую я могу тебе дать?
Зен пристально смотрел на неё. Его глаза были полны чего-то невыразимого — тоски, страха, желания. Он долго молчал, затем медленно задал вопрос:
— Люси… как ты познакомилась с Дэвидом?
Она сразу напряглась, словно этот вопрос был ловушкой.
— Зачем ты спрашиваешь? — настороженно.
— Просто… — он отвёл взгляд. — Я думаю, ты уйдёшь к нему. Рано или поздно.
— Что?.. — её голос дрогнул. — Почему ты так думаешь? — Она вдруг почувствовала, как сжимается сердце. — Мы с ним давно знакомы. Интересы схожие. Только характеры… совсем разные. — Она отвернулась. — Я не хочу вспоминать его. Не хочу даже говорить. Он часть прошлого.
— Я просто боюсь… — тихо выдохнул Зен. — Что ты уйдёшь. От меня.
И в этот момент он резко притянул её к себе и поцеловал.
Поцелуй был неожиданным — тёплым, мягким, но сдержанным. В этом поцелуе была не страсть, а неуверенность и боль. Как будто он искал в ней подтверждение, что не один, что не проиграл.
Люси на миг замерла, не зная, как реагировать. Потом резко отпрянула, глаза наполнились слезами.
— Ты… что ты делаешь? Это… это и есть твоя благодарность? Вот это ты придумал?! — в голосе был шок и обида.
— Прости… — прошептал Зен, опуская взгляд. — Иди. Пожалуйста.
Люси вскочила, её глаза блестели от слёз, и не сказав больше ни слова, выбежала за дверь, хлопнув ею так, что дом содрогнулся.
Зен остался в темноте. Он лег, закрыл лицо руками. И впервые за долгое время ему стало по-настоящему страшно — не за сцену, не за успех… а за то, кого он, возможно, только что потерял.