красный зверь.

В первый купленный дом семья Чон убила все честно заработанные деньги. Как это часто бывает, отдали последнее за шанс насладиться своим семейным гнездом. Всё честно, без кредита и долгов. Поставленное ими условия для самих себя. Только верно накопленные деньги, долгая экономия, продажа не нужных вещей, многочасовая работа, никаких путешествий, самая обычная, практически дешёвая жизнь ради райского уголка. Этот дом был отнюдь не большим. Едва ли семья, которая копила столько лет, могла рассчитывать на дворец. Да им он и не нужен был. Важно почему-то стало в один день приобрести именно дом. Не квартиру, не дуплекс, а свой полноценный дом с двором и садом по возможности. Хозяйка семьи госпожа Чон Сохён родилась в большой, но бедной семье. Они донашивали друг за другом одежду вне зависимости от пола, а обувь, какой размер достанется. Для них кусочек мяса на четверых детей был редким праздником, получить который, означало остаться без книжек или ограничить поездки на городском транспорте и добираться до нужных мест пешком. В общем и целом, Сохён имела представление своей идеальной семейной жизни и готова была приложить максимум усилий для воплощения картинки в голове в полноценную реальность. А вот её супруг Чон Вонги рос в самой обычной семье. В своих амбициях касаемо семейного будущего он немного проигрывал супруге, но это не мешало ему всячески поддерживать её и следовать за ней куда угодно. Она здраво мыслила, выстраивала каждый раз стратегию для достижения целей. Сохён определённо знала и понимала, чего хочет от жизни. Не металась, не сомневалась. Она была верна своему страху повторить судьбу родителей.

Так вот, дом семьи Чон. Им пришлось покинуть город, но никто не переживал такую резку смену декораций. Всё-таки до ближайшего крупного городского пункта было три часа езды на машине. Она в семье имелась, поэтому больших потерь они не понесли. Сохён работала поваром в то время в одном известном ресторане. Когда смены шли друг за другом, она спала прямо на работе с разрешения руководства. Чон Вонги был обычным терапевтом. Фактор вакантной должности в местной больнице стал решающим при выборе дома. Теперь семья обосновалась в маленьком городке, где не было городского шума, было тихо, порой даже слишком. Все дома были как на ладони, небольшие магазинчики, пара круглосуточных, две заправки на всю местность. Дорога от одного края до другого занимала максимум час. Совсем маленькая уютная провинция, из которой молодёжь стабильно хотела вырваться навстречу шумному мегаполису. А людям уже пожившим, чьей целью была не карьера и развитие, а прежде всего семья, именно такое место и нужно было. 

 Дом их был похожим на десятки других. Маленький дворик с мандариновыми деревьями, терраса на первом этаже, небольшая площадка на заднем дворе, умещавшая в себя не больше пяти человек, низкий забор коричневого цвета, почтовый ящик, а в центе всего двухэтажный дом. Весь он был исполнен в минималистичном стиле: никакой вычурности, лишней мебели, однотонные стены, такие же занавески, немного устаревшая техника, большой книжный шкаф, который Чонгук помнит спустя годы, вещи для домашних питомцев от прежних хозяев (Сохён попросила оставить, будучи уверенной, что они тоже придут к решению завести как минимум кота). На первом этаже была расположена кухня, гостиная, небольшая спальня, послужившая в будущем комнатой Чонгука, и туалетная комната. На втором этаже была спальня побольше, чулан, ванная комната раздельно со вторым туалетом и пустая узкая комната. Второй этаж родители заняли исключительно из-за размеров комнаты.  

Чонгук знал даже в юном возрасте, что переезд этот был знаковым событием в их семье. Как сейчас, он помнит горящие от восторга глаза матери. Она обегала здание со всех сторон, словно маленькая девочка в своём голубом платье в белый горошек, помнит как развивался на ветру её белый платок, её смех и радость в голосе от осознания, что она сделала возможным одну из главных целей своей жизни. Отец тоже был рад, но не дому, а своей супруге. Приложенные совместно усилия не оказались напрасными. Они сделали большой шаг на пути к чему-то большему.

Память Чонгука начинается именно в этом самом доме, который покинул он только в девятнадцать лет, поступив в университет на журфак. Словно до этого дома его не существовало. Будто он сам родился в ровно тот момент, когда они оказались в этом уютном дворе и прошли сквозь стену мандаринового аромата.

В детстве переезд вызывал восторг. Даже у него шестилетнего ребёнка это вызывало трепет и дрожь в коленках. Сейчас Чон Чонгуку двадцать восемь лет. Он третий раз в жизни переезжает, но делает это первый раз составом из своей семьи. Его ожидания были завышены пережитыми некогда эмоциями. Всю дорогу от города до пункта назначения в навигаторе, он испытывал это детское предвкушение чего-то нового, необратимого в какой-то мере. Последний раз он испытал это на собственной свадьбе. Но в отличие от того дня, сейчас, когда мерседес его плавно въезжает под арку двух дубов, оставив позади ржавые высокие ворота, его, словно из ковша, окатывает странная скованность, робость. Разочарование? Нет, это что-то другое, что-то ещё ему непонятное. Но люди не должны чувствовать это перед серьёзным жизненным шагом. Особенно учитывая сколько, они с женой готовились к этому дню, сколько сил и нервов было вложено. Половина вещей в этом доме, половина жизни его возлюбленной в этих стенах. И всё же что-то не позволяет Чонгуку уловить торжество важного момента.  

— Спустя столько лет я снова здесь, — Айрин на соседнем пассажирском месте не знает куда себя деть. В её руках купленная в честь приезда бутылка вина. Она то и дело скребет по стеклянной поверхности ногтями. Пытается изобразить что-то похожее на одну из своих любимых песен для успокоения. — Я стала взрослой, я стала другой. Изменились мои взгляды, мои цели. Все представления о мире за этими деревьями. Взрослая версия меня в чем-то обязательно бы расстроила семилетнюю Айрин. Но я ни о чем не жалею, правда. Все меняется. Но этот дом всё тот же. 

 Чонгук пытается разделить её эмоции, но не получается. Сам он понимает прекрасно, будь они сейчас в мандариновом саду его детства, он бы обязательно испытывал нечто подобное и не мог бы поверить происходящему. Возвращаться в места, где ты рос трогательно в общем-то. Это приятная ностальгия. Возвращение к начальной точке, где можно трезво обдумать с чего ты начинал и к чему смог прийти за всё это время. Есть страх разочароваться, испытать угрызения совестью в самой острой форме, но порой и это полезно. На одних позитивных эмоциях личность не выстоит. Не радость закаляет дух, увы. Сильными нас делают не моменты подъёма и люди проверяются не хорошими общими моментами. Чонгук уверен, его жизнь и большинства других построена на трёх столпах: ошибки, разочарование, боль. 

— В детстве этот дом казался мне пугающе большим, — продолжает уже госпожа Чон. Машина давно остановилась, но никто не спешит покидать салон. Каждый в своих мыслях. Только супруга озвучивает их, а Чонгук держит при себе, ведь знает, что его эмоции абсолютно параллельны. — Порой было страшно ходить по этими высокими потолками. Они особенно давили на меня. Тогда мама посчитала выходом из ситуации разукрасить их в стиле великих произведений искусств. Но стало только хуже. Постоянное ощущение, что сверху за тобой наблюдают, осуждают, подглядывают за каждый шагом, за каждым словом. Иногда я боялась секретничать с братьями, потому что маленькие купидоны с потолка подозрительно косились на нас, будто мы совершали что-то аморальное, грехоподобное. Этот длинный коридор на первом этаж сквозь все комнаты тоже пугал. Особенно когда все двери были открыты. Почему-то было ощущение, что кто-то меня ждёт. Стоит мне побежать от одного конца к другому, как нечто схватит со стороны и утащит. Ужасы какие, — она давит из себя напряженный смех и отводит взгляд от парадных дверей. — Меня пугал этот дом. Он словно имел свою собственную жизнь, а мы обязаны были ей подчиняться. Но при всём этом, я любила каждый его метр и нигде не чувствовала себя так же хорошо, как здесь. Понимаешь?

— Не особо, — честно признаётся Чонгук. Не понимает природу этих противоречивых чувств. Как можно испытывать что-то сродни любви к тому, что тебя пугает, вводит в ужас? Дом, если мы говорим именно о постройке, должен быть теплым, светлым, хранить в себе, как в альбоме, только яркие воспоминания. Это здание, где ты знаешь каждую пылинку, каждый сантиметр. Можешь ориентироваться с закрытыми глазами без страха оступиться. Но то, о чем говорит Айрин абсолютно непонятно и сумбурно. Но подобное не редкость в их отношениях. Они представители разных миров.

— Я надеюсь тебе здесь понравится, — девушка абсолютно не обижается на тот факт, что осталась непонятной. Это у них в порядке вещей. Порой даже интересно выслушать друг друга и увидеть эту разницу восприятия. — Думаю, здесь ты сможешь начать писать книгу. Более поэтичного места я ещё не встречала. Даже театр с этим домом не сравнится.

— Театр место сугубо для людей заинтересованных, — вставляет Чонгук. — Ну и работающих там.

— Тебе бы строило заинтересоваться за два года брака, — без обиды говорит Айрин. Они проходили эту тему слишком много раз, чтобы снова ругаться. Хотя, когда-нибудь их эмоции снова накалятся до запретно высокой температуры. — Писателю нужно хорошо разбираться во многих вещах. Хотя бы косвенно понимать.

— Я журналист, — поправляет жену Чон. И да, это уже сказано с обидой. Девушка это чувствует, но не успевает исправить неверно брошенное слово, как тот выходит из машины.

Вот так разговор и закончился, даже не начавшись.

Теперь Чонгук может в полной мере рассмотреть свой новый дом. Это странное ощущение снова скапливается где-то в горле. Не тошнота, не ком. Что вязкое и липкое тянется по стенкам и неприятно жжёт. Застревает посередине и Чон прокашливается, кладёт руки в карманы спортивных черных штанов.

Дом огромен. Раньше он такие видел исключительно в фильмах или в материалах о богатых и успешных. Спрятанный за аркой двух дубов он не сразу покоряет своим величием. Айрин была права, когда назвала его чем-то отдельным от своих хозяев. Сам по себе он белый, из неизвестного белого камня. Трёхэтажное чудище вдали от остальных домов с большим количеством маленьких окошек, словно глаза, с помощью которых оно следит за каждым, кто въезжает через ржавые старые ворота и проходит через природных охранников – двух дубов. По некоторым стенам ползёт, словно болезнь, плющ, огибает окна и тянется почти до самой крыши. Айрин упоминала, что попросила рабочих оставить зелень и убрать её только там, где она мешает обзору. Так и правда лучше, но от чего-то в разы зловещее. Верхушка дома – это изумрудного цвета черепица, чуть бледная от возраста, странные гербы и флюгер в виде тигра, прыгающего словно вниз, к самому Чонгуку. Вокруг ничего, кроме этих двух громил. Никаких цветов или площадок. Пара аккуратно стриженных кустов, подъездная дорожка и лестница с левой стороны, выход на задний двор, где по словам Айрин, расположен длинный узкий бассейн с небольшой площадкой для шезлонгов. Его, кстати, не чистили. Рабочие не смогли приехать и сделать работу в срок ввиду поломки необходимого оборудования и должны были прибыть послезавтра. Дом находится на небольшой возвышенности, вдали от остальных частных ничем примечательных. Это семейное гнездо семьи Ким, любила добавлять Айрин, и они должны радоваться тому, что её брат дал добро на их проживание здесь.

Чонгук и Айрин познакомились на втором курсе университета. Она обучалась на факультете хореографии. Была звездой всего кампуса. Ни одно мероприятие не проходило без её сольного номера. Пару раз она решалась выступить с партнёром, но ей давалось это особенно тяжело. Девушка просто не желала делить внимание на сцене с кем-то другим. Все эти восторженные взгляды, аплодисменты, похвалу – она хотела забирать исключительно себе. Ничего. по правде говоря, не изменилось с тех пор, хотя в виду работы в трупе, она всегда делит сцену с кем-то, но теперь она прима-балерина и всё внимание собирается на ней с того самого момента, как человек видит афишу. Итак, она была молодой и успешной с безграничным потенциалом. А Чонгук был книжным червем с факультета журналистики. Он любил писать незатейливые истории, глотать книгу за книгой, записывая в блокнот необычные литературные образы. Он их коллекционировал, как нечто личное, примерял на себя, как дополнительные маски, выуживал со страниц мораль и внедрял в свою собственную. Он был эдаким хамелеоном. И его личность видоизменялась снова и снова. Где тот настоящий Чонгук? Тот, кого воспитали Чон Сохён и Вонги? Не об этом речь вовсе. Просто миры этих двух людей были друг другу абсолютно параллельны. Они двигались примерно рядом, переглядывались, с интересом наблюдали за течением жизней друг друга, но у каждого были свои цели и свой темп движения, конечные точки находились и находятся по сей день в разных вселенных. Их свёл рандомный случай. Чонгук просто вызвался писать про день влюбленных в университете искусств, так как другие темы были о политике и научных открытиях. Для сдачи зачета ему не хватало всего одной статьи. Написать про местный отчетный концерт для него дело получаса. А Сохён параллельно с этим судьбоносным решением своего будущего супруга, уже репетировала романтичный номер под Вивальди. Их миры не столкнулись в один, они просто задели друг друга, оставив частички, от которых невозможно было избавиться по сей день.

Чонгук любил литературу и ненавидел сериалы. Очень скептически относился к большинству фильмов. Как детектив искал в них погрешности и искренне пытался верить эмоциям на кране, но почти всегда это было тщетно. Никогда не примерял их на себе в реальной жизни. Фильм — это фильм, чья-то фантазия, расписанная по сценам и диалогам. Что-то косвенно приближенное к жизни, но при этом не имеющее с ней ничего общего. Верить печати почему-то был проще. В буквах Чон видел больше правды и искренности, чем в актерской игре. Текст для него был более понятен. Как физическое доказательство факта. Да, каждый по-своему интерпретирует то или иное событие или героя, но не повернётся язык сказать, что тексту верить нельзя. Чонгук любит выдуманные миры между строк, но при этом всегда доверяет исключительно прямым фактам и аргументам. Такой он человек – сердце давно умолкло, а разум думает порой слишком широко, чтобы можно было уловить что-то одно. К чему же это.. Ах да, Айрин мыслит весьма узко. Понимаете, для неё целью и смыслом был и остаётся балет. Нет других интересов, тем, чувств. Она целиком и полностью отдала свой разум сцене во имя человеческого признания. Она старается интересоваться искусством, но постоянно сравнивает и приходит к выводу, что балет высшая степень эстетизма. А быть примой означает стать искусством. Она любит шутить, что именно она является главной музой мужа, но проблема в том, что Чонгук не написал и главы с того времени, как всё-таки решился начать писать книгу. Дело в музе или творце?

Много времени прошло с того концерта. Чонгуку, кажется, словно это было не с ним. Словно это сюжет просмотренного им фильма. Просто не верит до сих, что их с Айрин может связывать что-то вроде брака. Но это происходит на его же глазах, и он этому искренне рад, правда. А то, что они так и не стали одним целым, никак не мешает чувствам. Мужчина супругу искренне любит, восхищается ею, находит в ней зерно прекрасного. Чтобы видеть в ней что-то особенное, не обязательно разделять страсть к балету. Он упорно старается ходить на все её концерты и хотя бы изредка интересоваться успехами. Знает, как для девушки это важно. Она в свою очередь, старается подтолкнуть Гука к написанию книги, но каждый раз это похоже на тыканье маленьким ножом куда-то в бок. Раздражает, одним словом.

— В сумерках он выглядит мрачно, — не только во времени суток дело, уверен Чонгук. Мужчина оборачивается на Айрин, вышедшую из машины, и выставляет руку, словно подзывает к себе. — Знаешь, — говорит она, уже приобняв мужа одной рукой за талию и прижавшись лицом к его плечу. — То, что происходит внезапно, зачастую является верным решением. Мы не планировали переезжать, но позвонил Тэхён и мы согласились без долгих обсуждений. Навели порядок за пару недель, договорились на работе, скоро я заберу свою машину. Мне кажется, наша жизнь совершила скачок вверх. Мы на коне, впервые за долгое время.

Чонгуку хочется в это верить. Он не фанат спонтанных решений. Привык всё тщательно обдумывать, выписывать плюсы и минусы, прикидывать перспективы на будущее. В этом он сын своей матери, которая воспитала его, соблюдая личные принципы, ведь они привели её к успеху. Он ко всему приходит с трезвой головой. Рассудок – главный закон. Нет места в его жизни эмоциям. Не в том смысле, что он их абсолютно не испытывает или не умеет. Чон хорошо наловчился их контролировать. Набрался теории из книжек и применяет по сей день успешно. Порой он даёт себе волю, выпускает пар, освобождает что-то внутри, но на позволительно самому себе короткий срок и исключительно наедине. Искренние эмоции это что-то интимнее секса, поэтому даже Айрин лишь пару раз за всю супружескую жизнь удавалось испытать на себя другую сторону супруга.

— Ты всегда на высоте, — без фальши говорит Чонгук и целует Айрин в макушку.

Он тоже боготворит её, как тысячи зрителей в темном зале. Но никогда не заменит ей всех. Никогда не станет единственным важным. Трогает ли его это, как супруга?

Айрин не муза своего мужа.

За ужин молодая пара садится лишь спустя два часа. Готовил в основном Чонгук. Айрин к кухне имеет самое косвенное отношение. В виду того, что Чон чаще работает на удаленке, он и дома бывает чаще. А от скуки чем только не займёшься. Готовкой, например. С первых дней было понятно, что Айрин не из тех, кто будет тащить на себе быт. Её амбиции не уместятся в четырех стенах. Она была той, кто умело делегировала эту работу на специальных людей. Деньги всегда ей позволяли подобного рода послабления. Она с пеленок в роскоши. Чонгук не в бедности жил, но по сравнению с супругой, проходил по тонкой грани.

Сегодня на столе было красное полусладкое для Чон Айрин, грейпфрутовый сок для Чон Чонгука, овощной салат на скорую руку приготовленный вторым, как и рис в кисло-сладком соусе без мяса для первой. За столько времени мужчина научился подстраивать приемы пищи под жену. Они приняли решение ужинать не в громадной столовой, где было до ужаса пусто и холодно, а на кухне, где оставались запахи приготовления. Над круглым столом висела одинокая лампочка, единственный источник света, стол был аккуратно сервирован в красных тонах балериной. Не могла же она совсем оставаться в стороне от приготовления. В чем она чувствовала себя виноватой, так это в неумении создавать домашний очаг. Но Чонгук, к счастью или наоборот, не подавал виду, что его это задевает.

— А где же твой брат? — этот вопрос Чон хотел задать давно, но всё как-то не складывалось. А ведь стоило, ведь именно он отдал дом сестре.

Семью Ким Чонгук знает досконально. Настолько, насколько позволила это сделать сама Айрин. Он пару раз всего за всё время виделся с родителями жены. Те явно были недовольны, что у дочери теперь другая фамилия. Они даже пытались переубедить Чонгука и вразумить дочь, дать парню, словно кров, их происхождение, но сама Айрин была против такой перспективы, чем искренне удивила Чонгука. Понимаете ли, она зависима от своей семьи. Сепарация давно прошла, она живёт от них независимо, но в размышлениях снова и снова возвращается к некоторым её членам или дальним родственникам. Так вот о Тэхёне Чон знает больше всего, но при всём этом ни разу его не видел вживую. Даже на свадьбу лучший брат не явился, но подарил молодоженам путешествие остров с проживанием на шикарной вилле, чья территория занимала примерно столько места, сколько все кампусы их родного университета.

— Он должен приехать завтра, — она заметно была этому рада. — Вообще, последние три года он жил в Италии. Редко приезжал сюда, в основном по работе. Кстати, я сказала ему, что ты всё же решился на книгу.

— Не нужно было, — она не только брату сказала, Чон уверен. И не испытывает от этого факта никакой радости.

— Не переживай. Он не такой, как родители. Он не будет осуждать или подначивать тебя поскорее с этим справиться. Тэхён – он другой.

— Да, я помню, — идеальный, на кого стоит ровняться. Он вообще самый лучший в представлении Айрин. И её расстраивает, что брат не может видеть её выступления. Она говорит, он человек искусства до мозга костей. Порой из-за этого с ним сложно разговаривать. Тот слишком глубоко копает и его никто не понимает. — Но меня беспокоит, что мы с ним так и не виделись. А тут так сразу и в его доме.

— Это наш дом, — останавливает его жена. — Запомни, Чонгук, наш. Не моей семьи, не Тэхёна — он наш, полностью. Да, сюда могут приезжать члены моей семьи, но только как гости, не хозяева.

Громкое заявление. Думается Чонгуку, что оно даже глупое в какой-то мере, хотя его жена всегда отличалась острым разумом. С другой бы он и не сошелся. Они бы не смогли сюда въехать, не согласись её старший брат. Именно Тэхён поддерживал этот дом в более-менее жилом состоянии, хотя и был, как оказывается, далеко отсюда. Он был полноценным хозяином, когда родители решили переехать в другое место, а другие братья окончательно перебрались в город. Нет, Тэхёну точно стоит высказать благодарность и уж точно не вести себя при нём фривольно, по-хозяйски. На это имеет право Айрин, но точно не Чонгук. Он Чон.

— Я думаю, это в корне неверное мнение. Айрин, мы должны его как минимум поблагодарить, а как максимум – остаться в должниках до конца жизни. Это ведь не дом, а целый дворец. Наша квартира не была плохой и если бы мы в ней остались, мир не стал бы хуже, но это целый дом, семейный, стоит целое состояние. Мы имеем на него самые малые права.

— Ты чувствуешь себя должным и это неправильно. У нас так не принято. Ты начнёшь понимать, как всё устроено. Мы подобрались к самому корню моей семьи. Скоро ты всё поймёшь.

— Но зачем? У нас своя семья. Зачем мне понимать твою?

— Я, по-твоему, должна отвергнуть родителей и братьев?

— Нет, что ты. Просто, — Чонгуку сложно даются мягкие формулировки. Особенно когда всплывает тема сотню раз, обсуждаемая до этого момента. Они не в первый раз касаются разности семей. И понимания, где начинаются и заканчиваются границы каждой из них. — Тебе стоит уделять больше времени уже своей семьей. Чон. Ты Чон Айрин, но порой ощущение, что ты об этом забывает. И я в такие моменты становлюсь Ким Чонгуком. Я ничего не имею против твоих родственников или твоей девичьей фамилии. Я против того, что ты не отделяешь свою личную семью от той, в которой родилась.

— Ты снова преувеличиваешь, Чон Чонгук, — специально выделяет имя мужа и делает глоток вина. — Что я могу с этим поделать? Я люблю свою семью. Ту, которая меня растила и всё дала. И меня нельзя винить за желание, чтобы ты тоже к ним проникся.

— Я и так их знаю. Ты часто говоришь о родителях, о братьях. Я знаю того же Тэхёна, ни разу не встречав при этом. Понимаешь, о чем я? Зачем мне проникаться семьёй Ким, если я вот тут, здесь и сейчас стараюсь построить свою собственную? С тобой, с планами о детях, доме и все в этом духе.

— Мне просто важно, — как будто не слышит. Она в своём королевстве Ким совершенно не слышит своего же мужа. Да, его злит, но он контролирует ситуацию, свой негатив. Он старается, честно.

— А мне важно, что из себя представляем мы. Никто другой меня не интересует.

— Может в этом твоя проблема, а не достоинство? В этом коконе? В отсутствии интереса к окружению? — на одном выдохе задаёт вопрос за вопросом женщина и в конце выпивает бокал вина залпом. 

Аппетит пропадает у обоих. Чонгук замирает, не сводит с неё взгляда, вилка в руках даже не дрожит. Словно он восковая фигура с замершей в глазах.. яростью? Сколько бы Айрин не пыталась, до сих пор не может понять, где начинается какая эмоция её мужа. Он такой сложный порой, что ей хочется закричать ему в лицо, задать уйму вопросов, среди которых один будет: «Что ты на самом деле чувствуешь?». Но даже тогда, она в этом твердо уверена, время лучший показатель, он не потеряет свой железный, раздражающий контроль. Иногда она намеренно выводит его на эмоции. Они оба это понимают во время скандалов. Понимаете, это как поиск новых ощущений. Не то чтобы с Чонгуком было скучно. Отнюдь. Он один из самых интересных людей, с которыми ей когда-либо приходилось общаться. Просто иногда ей по-женски не хватает какой-то глупой остроты ощущений. Единственное, когда Чонгук даёт себе волю, это секс. Но и во время него, она нутром чувствует, он всё равно осторожничает, словно боится ослабить цепи хоть немного.  

Чонгук не считал и не считает себя ограниченным в чем-то. По правде говоря, под это определение подходит Айрин, но он не позволит себе упрекнуть её в этом. Она слишком ранима и порой истерична. А последнее его буквально выводит из себя. Внутри неприятно начинает когтями водить прямо по сердцу неизвестный ему зверь. Он пускает ему кровь и молит хозяина дать отпор, но Чон не может позволить себе обидеть ту, которой отдал своё сердце и решил посвятить свою жизнь.

— Извини, — первая сдаётся Айрин. Ей не сложно извиниться. С этим проблемы как раз у Чонгука. — Я сказала глупость, — она подаётся вперед и берёт в свои руки его свободную, нежно поглаживает большим пальцем и смотрит в глаза с поднятыми уголками губ. — Я люблю тебя, Чонгук. Твой сексуальный мозг ещё больше люблю. Не придавай внимания таким моим вспышкам.

Хотелось бы, но есть одна проблема. Известная им обоим. Мозг Чонгука это вечно работающий механизм. Ни на минуту не устаёт и не прекращает вращать своими винтиками. Из-за этого ему часто сложно засыпать. Он делает это под музыку или под неинтересные научные видео. Главное в тишине не оставаться и давать мозгу и процессам его отвлекаться на что-то другое. Чон часто теряет свой фокус внимание и при всей серьёзности подхода к делу он очень податлив к такому нередкому явлению, как рассеянное внимание. Настраивается он очень долго. Чон никогда не забывает сказанное. Что-то в его голове скрупулёзно конспектирует каждое слово, каждый поступок, каждое действие его собеседника. Он так внимателен к деталям, что порой даже тошно ему самому. Было бы неплохо закрывать глаза на волнующие мелочи, но он не может. Почему? Потому что не любит оставаться в дураках, узнавать что-то последним. Не любит отставать от других, поэтому всегда старается быть в курсе всего, что как-то может его касаться. И каждую ссору с Айрин он помнит досконально, увы. И её просьбы не обращать внимание утратили свою силу примерно на третьей, когда он не смог прийти на сезонный концерт. Какой невероятный был скандал. Сама театральность, как и вся его жена в целом, но не об этом. Об удивительных способностях Чон Айрин устраивать невероятную балетную коду не только на сцене, как-нибудь потом, когда наступит нужное время.

Но Чонгук каждый раз её прощает. По неведомым причинам, даёт ей шанс, хотя это длится так долго, что подумать страшно, изо дня в день. Иногда ему кажется, что они оба на всей скорости несутся прямиком в тупик и рано или поздно разобьются вместе.

Хороших моментов в их браке немало, нельзя сказать, что всё это бесконечная гонка до необратимой финишной прямой, где их обязательно ожидает исключительно фатальный конец. Они по-своему счастливы друг с другом, по-своему довольны своим выбором. Их отношения полны различных событий, как приятных, так и не очень. Так бывает во всех отношениях и необязательно романтического характера. У них действительно разные взгляды на жизнь и каждый придаёт ей свой неповторимый смысл. Но есть в их дуэте, думает Чон, что-то неповторимое, что-то тонкое и едва уловимое для сторонних наблюдателей, но они с Айрин это чувствуют. Дело не в физической близости или больной зависимости, нет, что-то между ними куда тоньше и глубже, оно похоже на едва заметной звучание скрипки в каком-нибудь классическом произведении. У этого инструмента нет соло партии, но, если убрать это тонкое, отзывающее внутри дрожью звучание, весь шарм утратится и эмоции исчезнут. Так и в их отношениях присутствует это что-то, и именно оно даёт Чонгуку и Айрин прощать друг друга в те моменты, когда хочется собрать вещи и свалить. А они бывали, как и у любой супружеской пары. У обоих бывали эти внутренние переломы, когда внутри всё кричало: «Я так больше не могу. Это нужно закончить. Это не то, чего мы оба заслуживаем». Но вот они здесь: у них теперь свой дом, смотрят друг другу в глаза, рука Чонгука в её руках и всё, кажется, не так уж плохо. Кажется, они действительно счастливы.

— Всё нормально, — как на повторе отвечает Чонгук. Как и всегда, после небольших или даже крупных перепалок. Он не скажет, что сказанное его задело. Просто запомнит. Зачем? Чтобы травить в себе это перед сном, как и всё остальное.

— Ужин, кстати, очень вкусный, — Айрин выпускает его руку и снова принимается за рис. — Знаешь, не будь ты хорошим писателем, тебе стоило бы попробовать себя в кулинарии.

— Не хочу преуменьшать заслуги поваров, но это дело мне кажется не таким уж глубоким, — Чонгук тоже продолжает есть, отпив перед этим сок. — На кухне обычно сумасшедший ритм, ни о чем не задумаешься, не уйдёшь в себя, пораскинуть мозги. А её эти запахи, - морщится неприятно, на что Айрин тихо смеётся. — В общем, кухня в профессиональном смысле точно не моё. Да и писать я про это тоже не люблю.

— Да, твоя стезя — это искусство. Кстати, есть работа на ближайшее время?

— Минсок немного расстроился, когда я сказал о книге. Думаю, он понимает, что это всегда будет тревожить мои мысли куда больше основной работы. Я постарался его успокоить, предупредил, что увольняться пока не собираюсь, мне нравится то, чем я занимаюсь. Но он загрустил раньше времени.

— Минсок просто любит тебя не только как человека из штаба, но и как друга. Его и переезд не особо обрадовал, хотя здесь какие-то два часа на машине максимум. Пробок не бывает на трассе, поэтому можно и быстрее. Значит, работу он тебе не даёт пока?

— Только как редактор. Для написания никаких тем нет, — Чонгук говорит это просто, без обиды и грусти. Айрин немного расстроена подобным развитием событий, но если её супругу это не кажется проблемой, тогда она не имеет права наводить смуту на этой теме.

— Редактор — это тоже хорошо. Правда зная как ты любишь критиковать, — ухмыляется девушка и заканчивает с едой. — Бедные журналисты. Они ещё не знают, кто будет проверять их работы.

— Люди должны быть готовы к любой критике. Даже к самой жесткой.

Остальную часть ужина они посвящают теме дома. Айрин рассказывает о том, как раньше всё было устроено и что она решила изменить. Например, потолки, те самые, которые её всегда пугали создавали ощущение наблюдения, должны закрасить на этой неделе. Когда именно неизвестно. Видимо все рабочие не рвутся ехать в такую глушь даже за хорошие деньги. То с бассейном беда, теперь с покраской стен. Клининговая компания неделю вычищала этот дом, каждый сантиметр. Некоторые комнаты Айрин закрыла на замок. Их слишком много для двух человек. Даже для семьи Ким их было больше, чем нужно, но тогда это ощущалось не так остро, как сейчас. Здесь вполне можно было потеряться. Все ключи теперь хранятся на кухне в одном из ящиков. Некоторые из них подписаны, некоторые нет. Вообще их больше, чем комнат, но в этот парадокс Айрин явно намеренно не углублялась. Она младшая в семье и не всё помнит с детства и не все могла знать. Она настойчиво рекомендовала Чонгуку большую семейную библиотеку. Она была настолько огромна, что мог позавидовать небольшой институт. В ней были покупки со всех уголков мира, подарки, раритетные издания, собранные главой семьи, который в принципе любил вещи с налетом истории. Когда они только собирались сюда переезжать, Чон не раз уделяла внимание этому книжному раю, словно знала, что будет в действительности составлять ценность для её супруга. Библиотека находилась как раз на первом этаже в конце злополучного коридора, но, чтобы дойти до самих книг, стоило спуститься вниз по небольшой лестнице. Таким образом она начиналась на первом этаже, но сам по себе обустроена была на нулевом. Зная о приезде брата, Айрин не закрывала его комнату и его кабинет. Сразу предупредила Чонгука о запрете входить туда, но он и не думал. По себе знает как важно личное рабочее пространство и как раздражают люди его нарушающие. Кстати, супругу Айрин тоже выделила кабинет на первом этаже. Раньше он принадлежал её старшему брату – Сокджину. Бывал он там правда очень редко. По воспоминаниям женщины, это было его укрытием во время ссор с членами семьи или во время семейный сборищ, от которых всем детям хотелось спрятаться, честно говоря.

После этой беседы Айрин принялась мыть посуду. Чонгук ушёл к машине за остальными вещами, такими как их ноутбуки, верхняя одежда и стаканчики с допитым кофе. По возвращению на кухне уже никого не было. Где-то сверху шумела вода. Айрин в душе.

Чонгук оставляет её ноутбук на столе, выкидывает стаканчики и вешает в прихожей одежду. На тело накатывает усталость, хотя ничем тяжелым они сегодня и не занимались. День был ленивый. Большую часть времени они прокатались на машине, заканчивая дела в городе. Чон доходит до третьей комнаты от библиотеки и останавливается напротив прикрытой двери. Его кабинет, о котором он, по правде говоря, мечтал. Всякому творцу жизненно необходимо место для уединения. Иногда сами стены способствуют процессу создания. И он наконец открывает дверь, испытывает легкий трепет, словно пара бабочек внутри наконец зашевелились.

Комната небольшая, но одно из главный её преимуществ – окно во всю стену. Оно добавляет простора и воздуха. Вдоль левой стены полки с книгами. Только на них уйдёт несколько лет активного чтения, что уже говорить о семейной библиотеке. Один овальный стол, почти в центре комнаты со стулом, несколько кресел красное и черное у книжных шкафов. Те самые из викторианской эпохи, сидеть на которых можно исключительно при параде. Ещё один стол письменный у окна с одиноким стулом. Небольшой журнальный столик у правой стены с парой старых журналов и пластинок на нём, а возле него малыш пуфик изумрудного цвета. Всё в стилистике дома: мрачно, что-то от викторианской эпохи, с толстым слоем европейской истории и культуры. Они будто совершили скачок в другой век. Нравится это Чонгуку? Безумно, хотя есть этом что-то гнетущее и меланхоличное.

Чонгук кладёт ноутбук на стол у окна и включает на нём светильник. Продукция эппл до смешного неуместна во всех этих декорациях. Чонгук словно поставил пятно на картину художника.

— Как тебе? — в дверях возникает Айрин в полотенце от груди до бёдер.

— Очень необычно, но мне нравится. Теперь мне придётся написать что-то шедевральное, по типу Шерлока Холмса.

— Ну это для тебя задача на раз два, — вполне серьёзно отвечает Айрин. Она в Чона искренне верит. Его талант не раз наблюдала воочию. — Я так понимаю, ты ляжешь позже?

— Скорее всего, — кивает мужчина и присаживается на стул у письменного стола. — Ты завтра дома?

— Уеду часов в одиннадцать. Так что, на машину завтра не рассчитывай.

— Надеюсь, ты не уедешь раньше, чем приедет твой брат. Всё-таки, ты должна нас познакомить.

— Не переживай ты так по поводу него, — успокаивает словно и себя заодно. — Да, Тэхён сложный порой, но думаю тебе с ним будет очень даже интересно.

— Спокойной ночи, — усталость диктует закончить разговор.

— Я люблю тебя, — отвечает Айрин и закрывает за собой дверь.

Чонгук полчаса сидит за белым листом. Смотреть на первые два густо исписанные водой уже больно, но что-то в тех строках его цепляет и не даёт возможность удалить. Поэтому снова и снова отталкивается от них, думая, как и что продолжить или с чего теперь начать, но в голове ничего. Есть набор эмоций, который он хочет вложить в каждую букву. Есть тема, которая вертится на языке и с которой было бы неплохо начать эту историю. Приступить к основному её сюжету и наконец уйти от расплывчатых размышлениях о течении времени и его влиянии на измену сознания. Действия. Здесь уже должны появиться действия, но творец, он же Чонгук, набирает текст, стирает, снова набирает и снова стирает, громко хлопнув по столу. Его раздражает собственная несобранность. Он человек вдохновения, увы. Таким всегда сложнее работать особенно в журналистике или издательстве. Таким нужно мельком коснуться музы, чтобы выдавить из себя пару жалких строк. Для любителей работать под нужным потоком ветра, очень сложно разом сосредоточиться на своей работе и уложиться в срок. Они пишут, рисуют, музицируют не потому, что пришло время и поджимают сроки, а потом что-то внутри щелкнуло и заставило это сделать. И никак ты это не изменишь и никак повлиять на это не сможешь. Конечно, есть вариант сделать через силу, когда сроки будут поджимать или изначально есть ограниченность во времени, но не ожидайте от таких людей хорошего результата. Зависимые от вдохновения не терпят рамки, так как те их губят. Не считайте их ленивыми. Им от части даже сложнее, чем другим.

Впервые Чонгук решился написать книгу примерно в двенадцать лет. Откуда резко появилось это желание – неизвестно. Просто одним вечером взял ручку, тетрадь и начал описывать большой мегаполис с богатыми и успешными людьми, в чьих головах вертятся цифры. Они о них думают, они ими пишут на листках, их подписи в документах тоже своего рода цифры. Просто красиво выведенные, замаскированные под каллиграфический подчерк. Сейчас даже не вспомнит откуда взяла идея, но хотел бы повторить такой бум фантазии. В общем, от руки, поздним вечером, после сделанных уроков, он начал писать книгу, хотя на деле это конечно же был рассказ, который вскоре канул в небытие и был выброшен матерью при очередной генеральной уборке. Но дело не в этом. Ребёнком он и сам забыл в один момент, что начинал. Сейчас, будучи взрослым, помнит это куда лучше. Так вот, написание книг для него тема давняя. Возможно, она вызвана большим количеством времени, которое нужно было чем-то занять. Возможно, причина была в том, что ребёнком он глотал книгу за книгой, а теперь и сам хотел создать что-то своё. Второе более вероятно. Все его попытки были неким переосмыслением уже прочитанных произведений. Словно пародии, но без юморного контекста. Просто придумать нечто своё, от и до выстроить мир и людей в нём – вещь сложная не только для ребёнка, но и человека, уже повидавшего мир. Это ведь нужно стать богом своего произведения и вдохнуть в него реальную жизнь, чтобы читателю было интересно, чтобы он верил и испытывал эмоции, а не бегал глазами по бутафории. В тексте, Чонгук знает по себе, должна быть загадка, интрига, ведущая читателя от первой до последней страницы. Речь не о детективах и триллерах. Даже если взять книгу об обычной жизни подростков или внезапном путешествии одного или группы людей, или историю о любви двух людей. Всё равно должна оставаться некая интрига, заставляющая человека не бросать книгу, а дождаться конца истории. Интрига заключается в интересе узнать, что ждёт героев в конце. Эмоции вызывают хорошо прописанные персонажи, которые за время прочтения становятся тебе почти что друзьями, даже если в тексте они антагонисты. Эмпатию к персонажу возникает, когда ты его узнаёшь и буквенный образ обретает в твоей голове тело.

После первого опыта написания «книги», Чонгук начал снова и снова писать небольшие рассказы. Его сочинения в школе всегда получали высший балл. Было приятно, но развернуться там было некуда. Темы были однотипные, порой слишком детские. Чонгук откровенно скучал, но выполнял требования преподавателя исправно. Рассказы имели приземленный характер. На большие размеры он больше не замахивался, ощущая свою ещё не зрелость для такого формата. Да, Чонгук с детства трезво умел оценивать свои и чужие способности. Поэтому не строил больших надежд на свои начинаниях. Именно из-за любви к писательству он и пошёл на факультет журналистики. Думал почему-то, что там его научат писать, дадут необходимую разум базу в литературе, философии. Но вот вам урок: никогда не идите на журналистику ведомые желанием написать своё произведение. Лучше выбрать филологию или ту же философию, но никак не журфак. Там вас ломают, переиначивают под формат, востребованный СМИ, убиваю ваше абстрактное виденье, потому что оно не считается приемлемым в общем понимании. Люди любят просто поглощать текст перед работой или после. Их цель узнать сухие факты и сделать свои выводы. А ваши философские сравнения, отсылки на историю, копошение внутренностями подтекста, никого не заинтересуют. Журналистика — это не совсем про это. У неё четкие правила и границы. Чонгук принял правила игры, потому что деваться было некуда. Его решение поступить на журфак не было новостью для родителей, понимающих, куда несется поезд, но всё же принято было с трудом. И если бы он заявил, что недоволен всем происходящим в середине семестра, последовал скандал и фразы в стиле «мы знали, что так будет». Чонгуку пришлось мириться с происходящим.

Во время учебы он ничего не писал. Не хватало внутренних ресурсов на обязательные материалы для получения зачета, что уже говорить о дополнительной мозговой деятельности посвященной написанию книги. Его, по правде говоря, начинало тошнить каждый раз, когда он открывал чистый лист и начинал писать по востребованной университетом конструкции. Будет подмечено, что он был далеко не единственным, кто пришёл на эту специальность ради знаний, чтобы в будущем написать книгу. Видимо, это была вечная ловушка журфака и в неё стабильно попадались птенцы литературы.

После выпуска Чонгук сразу устроился в один журнал. Там он проходил практику, зарекомендовал себя как хороший исполнитель, и редактор ещё до выпуска предложил ему устройство. Неплохо в общем-то. Будь Чонгук искренне заинтересован в журналистике, точно бы плясал от счастья, но радовал его лишь сам факт работы. Он избежал мучительного поиска своего места. Не то чтобы журнал был пределом мечтаний. Но там он спокойно занял нишу искусствоведа и в другие области его не кидали. Тихо делал свою работу и профессионально. Получал хорошие деньги, обрастал некими связями в мире культуры и жизнь складывалась ровно. Именно так. В ней не было ничего плохого, но и не было апогея хорошего.

Несколько раз он писал в черновики какие-то заметки. Словно вырванные из контекста диалоги, размышления на темы смерти или нестабильности человеческого восприятия. Его всегда интересовала тема преодоления человеком грани между хорошим и плохим. Где начинается одно и обрывается другое. А также серая область, где одно от другого не отличишь и все сливается в одно мутное пятно, где человеку сложно разобраться и сделать выбор в одну из сторон. Словно слепая зона морали, о которой никто никогда не говорит, словно не замечает, но при этом все знают и от части побаиваются стать ею частью. Легко быть определённо плохим или определенно хорошим человек, но что делать на грани?

Чонгук засыпает с каждым новым воспоминанием о написанных отрывках. На элегантном красном кресле с закрытым макбуком, который через полчаса упадёт на старый, вычищенные клинингом, ковер. Творцу снова ничего не снится. Он уже и не помнит, когда в последний раз царство Морфея показывало ему увлекательные выступления. С его то фантазией грех не устроить целое представление. 

  — Книги пишут люди или с большой фантазией, или с огромным одиночеством.

Чонгук резко просыпается от чужого голоса в кабинете. Тело начинает ныть от резкого движения и долгой неудобной позы. Просыпается в том самом кресле в позе эмбриона. Спина будто отделилась от тела и теперь заново приживается, ключицы больно ноют, а о шее лучше вообще не говорить. Тут одним массажем не отделаешься. Видимо придётся использовать пластыри для снятия болевого эффекта. Но не об думать надо, Чон.

У окна стоит мужчина примерно одного роста с Чонгуком. Он одет в обычную белую майку, чуть влажную из-за капающих с кончиков темных волос капель воды, которая заправлена в черные строгие брюки с тонким ремнем на талии и домашние тапочки. Чонгук видит ещё мутно, не до конца проснувшись, но на спине, кажется, у незнакомца имеется татуировка. Её тени чуть выглядывают из-за белой ткани. Мужчина не оборачивается, что-то заинтересовано ищет в виде из окна. Макбук лежит на стол, светильник выключен. Явно сделано всё этим незнакомцем.

— Разбудил? — спрашивает мужчина, не оборачиваясь на Чона. Голос его низкий, немного хриплый, словно и сам он не так давно проснулся.

— Вы кто? — Чонгук принимает более-менее удобное положение в кресле и трёт глаза. Не выспался, голова болит, тело болит. Мозги всё ещё в состоянии желе. Никак не могут собраться и понять, что именно происходит.

— Ах да, где же мои манеры, — поворачивает голову к Чонгуку и с едва приподнятыми уголками губ представляется. — Меня зовут Ким Тэхён. Думаю, ты наслышан обо мне, как и я о тебе.

Это вряд ли. Есть большие сомнения. что со своим горячо любимым братом Айрин обсуждает не семью, а его. Да и по рассказам жены Чонгук пришёл к выводу, что с Тэхёном они общаются редко. Тот полностью отдался работе. О семье старается не забывать, но появляется, увы, в их жизнях не так часто, как хотелось бы.

— Завтракать будешь? — снова говорит Тэхён.

— А сколько времени? Где Айрин? — Чонгук ничего не понимает. В кармане не оказывается телефона, а часы в комнате стоят, явно не первый год.

— Уже час дня, — Чонгук открывает от неожиданности рот и глупо смотрит на Кима. Обычно он просыпается раньше жены и ждёт её пробуждения за чашкой кофе. Чонгук из жаворонков, сколько себя помнит. Не мог он столько проспать. — Она уехала и попросила провести для тебя экскурсию здесь. Но это успеется. Для начала тебе нужно поесть и сходить в душ.

— Если у тебя есть дела, то я сам всё это сделаю. Не маленький, вроде.

Чонгук чувствует себя некомфортно. Складывается ощущение, словно Айрин попросила брата посидеть с ребёнком. Уделить ему время в наверняка плотном графике. Человека несколько лет не было на родине. Ему явно не в радость таскаться по родному дому в качестве путеводителя для мужчины, которого он вообще впервые в своей жизни видит. И факт, что это муж его единственной сестры, никак не сглаживает ситуацию.

— Дела у меня есть всегда. Но после дороги я предпочитаю хорошо отдохнуть. Бывал в Италии?

Чонгук отрицательно кивает.

— Надо пригласить вас с Айрин в Палермо. Волшебное место. Солнце, море, танцы, пряности. Что не день, то представление. Разрушенное искусство на века застывшее во времени. Роскошь в хаосе, культура в объединении всякого, блеск золота под сицилийским солнцем, — говорит Тэхён не переводя дыхания. Словно снова и снова оказывается в узких улочках, вдыхает аромат арабской кухни, вдохновляется византийскими замками и чистым итальянским. Чонгук даже не слышал о таком городе, но теперь берёт на заметку как минимум загуглить. — Знаешь, Палермо — это один большой музей искусств с возможностью не только смотреть, но и участвовать в этой большой инсталляции. Когда я впервые прибыл туда, меня угнетала трагичность этого места, но со временем удалось рассмотреть, что в этом не минус города, а скорее плюс. Вещь, которая на первый взгляд кажется безобразной, чаще всего оказывается просто неограненным алмазом. Тебе или дано видеть внутреннюю красоту, или нет. Жизнь научила меня всегда смотреть в корень.

— Мы всё ещё про город? — спрашивает быстрее, чем думает Чонгук.

— Я приготовлю нам завтрак. Хотя, уже скорее обед. Будь добр, не заставляй меня ждать. Если всё остынет, будешь сам переделывать.

— Я не знаю, — не успевает сказать Чонгук, как дверь в кабинет закрывается. Тэхён удивительно быстро преодолел кабинет и оставил журналиста в одиночестве. — Не знаю где душ, — договаривает уже в пустоту. В комнате о присутствии нового знакомого напоминает только аромат крепких духов. Что-то отдалённо напоминающее миндаль. Чонгук его терпеть не может.

РЕКЛАМА

ivi.ruрекламаКриминальная комедия!

РЕКЛАМА