II: Смерть достигала не впервой
Я смерти дружбу предлагал,
Тянул все время руку,
Но смерть тянула руку тем,
Кто был мне другом...
___________________
Ее боялась прислуга, совсем молодые девчонки отскакивали с дороги, когда он шла. Да, при взгляде на худое лицо, казалось, череп просто обтянут кожей, а глазные яблоки вот-вот покинет глазницы, становилось жутко. Руки мелко подрагивали, поэтому из-за звона тяжелых браслетов, ее было слышно из далека.
Но она держала голову высоко и гордо, как полагалось супруге императора. Садилась за стол чинно, не поднимая глаз от тарелки, что-то шепча сухими губами. И правда императрица Сэйнн была сумасшедшей.
А вот Император Бартэль не выглядел больным, он был воплощением тех рыцарей, о которых пишут баллады. Ну так он выглядел, широкоплечий, лицо его было жесткое в своих чертах, челюсть покрыта бородой, а глаза пристально прожигали таким же зеленым цветом, как у меня самой.
— Эвитта, как ты себя чувствуешь?
— Все хорошо, отец, медикус сказал, что я здорова. Только амнезия, совершенно не помню 10 лет жизни.
Ответа не последовало. Император только смерил меня еще одним пытливым взглядом и теперь его внимание было приковано к горячему обеду.
«Знали ли Вы это юная леди и забыли, или вовсе не знали, не важно. Я скажу Вам сейчас, один раз, чтобы понимали, — мадам Шеро скривила губы. — Ваш отец, Его Величество, человек черствый и честно, испытывает к вам ненависть за то, что вы родились девочкой. Наш Император ждал наследника, которого так и не получил.»
Я прикрыла глаза, приступив к еде. Первый ложка супа попала в мой желудок, как по столовой разнесся смех, он эхом отбился от стен, повторяясь. Скрюченные пальцы забарабанили по столу. Пошатнулся бокал, красное вино бесформенной лужей растеклось по серой кружевной скатерти.
— Ничего не помнит...Хочу тоже...Ничего, ничего не помнить. О вас... — У моей матери гулкий голос. — Забуду вас и вас, — Она вертеться, хватая служанок за руки, пока те вытирают пятно.
Я смотрю на это сведя брови к переносице, не зная, что предпринять. Беспристрастно, как отец, не прерывать обед? На мать он смотрит с отвращением, но это длиться долю мгновений.
Императрица все кричит, смеется и снова кричит. Это хаос, звуков, взглядов, пугающий своей сумбурностью и неожиданностью. И так минут тридцать, не прекращая. Я отчитываю минуты мысленно, дожидаясь окончание. Голод уходит.
Отец покидает нас сухим пожелание «Всего доброго» и тяжёлой поступью. Услышав его голос, Сэйнн замирает. Она впервые смотрит на меня. Я поднимаюсь, склоняю голову и отводя одну ногу назад, согнув колени. Подол платья, придерживаю кончиками пальцев. Реверанс, как знак уважения, даже к родной матери.
Она же поднимает руку, таким жестом подзывая свою фрейлину, которая ожидает у двери. Это ее ровесница, чуть пухлая женщина в темно-голубом платье. Фрейлина подает руку, помогая подняться, после отпуская. Императрица покидает столовую сама, все так же гордо. Что же в ее голове?
— Госпожа, как прошел обед?
Келли приветливо улыбается, встречая меня в коридоре.
— Как будто не слышала, — фыркнула я.
Служанка поджимает губы, о она прекрасно все слышала. Такой крик, какой слышен был в дальнем крыле. И я уверенна, этот дворец привык к такому, здесь этим не удивишь. Крысиное гнездо, в центре которого апатия и безумие, сливаются в одно, в королевскую чету.
— Как моему отцу удаётся заниматься управлением целой страны в таком хаосе?
— Его Величество уже давно не занимается вл...
— То есть? Повтори.
Келли бледнеет на глазах, бегая глазами по опустошённому коридору. У стен тоже есть уши. Поэтому повторить она отказывается, неумело переводя тему на разговор о погоде. Непринуждённо вещая мне о том, какой ветер поднялся сегодня утром. Ясно.
Мои покои находиться в левом крыле, путь туда занимает не более 5-8 минут, но Келли не замолкает до самой двери. Я вновь зову мадам Шеро с предложением начать занятия раньше. Уговаривать эту женщину на усложнение программы долго не пришлось.
— Доброго дня, Ваше Высочество.
Ее каблуки постукивают по паркету, когда она заходит. Я позволяю себе не вставать, оставаясь за рабочим столом. Передо мной бумага, пара металлических перьев и чернильница.
Если соотносить время и века, моего мира и этого, то вторая половина 19. Технологии, как бы появляться, но как бы консерватизм.
— И вам того же, мадам Шеро, я вас не отвлекла?
— Не что вы. Тяга к знаниям, это прекрасно.
Стопка книг ложиться на край стола, женщина поправляет круглые очки с торжеством учителя, водружая их на переносицу.
Страница одиннадцать, тема из истории этой страны. Но меня интересует другое, большее чем конспект.
— Мадам, а кто сейчас управляет Империей?
— Ваш отец, Император Бартэль, что за глупые вопросы.
— Меня интересует не император страны, а реальная власть. У кого она в руках?
Шеро оборачивается, отнимая голову от вида за окном. Ее жесты и движения повторяют Кэлли, может не так и резки они, у мадам это плавные, чуть медленные, но она также ищет чужие уши в стенах. После подходит ближе, кладя морщинистую руку мне на плечо. Она переходит на полушепот.
— Не знаю, как вы это поняли или от кого услышали, но да, это сущая правда. Бароны и герцоги делят вашу корону, как тушу медведя. Это жуткие люди, своекорыстные. Ваш отец, безразличен до власти. Бои и сражения, вот его стихия, ему бы быть полководцем.
Я согласно киваю, не смея задать больше вопросов, видимо тут бояться даже рассказывать о чужих руках у власти. И в этом есть объяснение всему. Кризис, голодомор, слабость границ. Таким людям не интересна сама власть, как ответственность за людей, скорее это тщеславие, алчность. Не более и не менее.
Такое приведет к краху. Империя скорее всего развалиться по швам, сама, кусками при помощи гражданской войны и революции, или отойдет другой стране в проигранной войне. Оголодавшие люди не пойдут, да и не смогут воевать за свою страну.
— Юная леди, после вашего глубоко сна, Вы изменились. Стали серьезны, как никогда. Ранее Вы были, прощу прощения если эти слова Вас заденут, наивной принцессой, которая верила в сказки. Что же так повлияло?
— Может я просто не помню тех сказок? — произнесла я, пожав плечами.
А после перехожу на тот же полушепот.
— А если я пожелаю занять трон, то, как думаете, чему мне стоит научиться?
— Многому, фехтование, стратегию, более глубоко уйти в науки... Неужели Вы?
— Да, сможете помочь, Мадам? Вы ведь говорили, что тяга к знаниям, это прекрасно.
Мадам Шеро по своей натуре человек пугливый, ее пробивает пот, только от мысли встать против тех ужасных людей. Но также, эта женщина готова перешагнуть себя. Могу с уверенностью сказать, она познала коррупцию и интриги, может они задели ее семью или близкого? Но это мне только на руку.
****
— Я найду Вам учителей по тем предметам, которые не смогу дать сама.
****
— Ваше Высочество, держитесь в седле прямее. Животные чувствует слабости.
****
— Ваше Высочество, знать много языков — значит иметь много ключей к одному замку.
****
— Ваше Высочество, короли не жульничают, они приспосабливаются.
****
— Ваше Высочество....
****
Два года, это сменяемые занятия, но мне кажется это прошло настолько быстро, что даже не вериться. Правая рука знает, как держать рапиру так, чтоб уклонить оружие от нападения в доли секунды одним движением запястья. Но не идеально, еще много секретов Даниэль хранит в старом шкафу вместе с рапирами дедушки.
Язык Нирея у меня хромает на обе ноги, как утверждает Шеро. А в древнеальманском я путаюсь в падежах. Но зато в математике Шеро с удивлением отмечает мои знания наперед. В остальном чувствуется память чужого тела. Я на автомате выписываю тонкие буквы, которых не видела ранее, но прекрасно осознаю их значение. Этикет привит с детства, руки сами знают какой прибор взять.
Я смотрю из окна гостиной, все тот же Даниэль, бывший солдат-гвардеец, внук знаменитого генерала, оставленный в бедности с больной матерью, он выводит лошадь. Часть сада, все левое крыло, третий этаж, это отдельный мир, который почти пустой. Дубовые двери всегда закрыты, Келли панически сжимает ключ, висящий на ее шеи. Она боится задержать кого-то, кто посещает меня, мадам Шеро, Даниэль и граф , последний чудаковатый старик, академик, которого никто не посвящал в наши дела, но он о них знает.
Все по часам, так чтобы никто не обратил внимания на входящих и выходящих. Принцесса Иветта, просто замкнутая, болезненная девочка, которую ничего не интересует. Никто пока не обратил внимания.
— Леди Иветта, рад Вас приветствовать.
— Уже 4 часа дня?
— Да, шахматы?
Я медленно киваю. Бенгтссон садится за шахматный столик, откладывая вычурную трость подальше. Его лицо покрыто сеткой морщин, он давно не молод, голос его старчески скрипит.
Что же ему нужно? Он приходит каждые три дня, играть в шахматы. Просто играть и читать мне лекции, бывают его фразы обрываться и дальше идут долгие паузы.
— Мистер Бегнтссон в чем причина ваших посещений?
— О милочка, Вы, к сожалению, все остаётся такой же прямолинейной. Научитесь говорить так, чтобы смысл таился в словах иных...Тогда Вас нельзя будет в чем-то уличить.
— Я все еще не получила ответа.
Я сажусь в глубокое кресло, обитое красным бархатом. Белая пешка ходит первой, после моя черная.
— Когда-нибудь Вам придется прогнутся под кем-то, как бы горды Вы не были. Это называется «фол», нужно чем-то пожертвовать, чтобы добиться большего. А если не понять эту истину, то «пат». И королеве ставят «мат».
Самое страшное в его словах, то, что они сущая истина. Есть те, кто уже выше меня, а я только двигаюсь. Нужны союзники, покровители, кто угодно.
Погибнет эта страна, погибну я.
— Ну это все еще рано, у вас есть время все понять и осознать. Думаю, мы вернемся к этому разговору после вашего первого выхода в свет.
Сегодня граф Бегнтссон удивительно молчалив, видимо он дает мне тишину для размышлений. До выхода в свет еще три года. Этого времени достаточно чтобы стать сильнее? Или я все-таки не смогу ничего изменить?
Сегодня у меня впервые затряслись слегка руки. Это прошло быстро, после успокоительного чая. Но моя психика уже чувствует то лезвие ножа, по которому я собираюсь ходить босыми ногами.
*****
Бывали моменты, и я рыдала в полутемной комнате, свет шел от горящего камина, но мне было все равно холодно. Я вспоминала об этом, невесело усмехнувшись. Но это было необходимо. Свернуться калачиком под толстым одеялом, засыпать вся в слезах. Плакать нужно тихо-тихо, не дай Сущий кто услышит, и тереть глаза, чтобы до утра не осталось следов тех обид, что одолевали по ночам. Казалось, детская сущность брала верх, но проблемы были взрослыми.
Императорская чета, казалось, вовсе забыла, что у них есть дочь, которая живет в том же дворце. Меня не то, что не навещали, как рассказывали принцесса Иветта, даже не упоминалась в разговорах. Для императора я не была наследницей, а значит детей у него вовсе не было. Логика убивала.
И обижала одновременно, но это все-таки чужие люди для меня в каком-то смысле, поэтому обида забывалась быстро.
Важнее было другое, был январь, холодный и беспристрастный, когда неожиданно дворец зашумел.
Это было заметно, пара незнакомых служанок бежали по заснеженному саду, путаясь в длинных юбках ночных рубашек. Я отвлеклась на них, они были слишком громкие, но жутко неразборчиво слышно.
Жесты и эмоции лились невпопад, я хмурила брови в попытке понять происходящее.
Была глубокая ночь, а меня мучала бессонница. И если со мной понятно, то почему они не спят? Ничего ведь не предвещало тогда беды.
— Келли!
Я крикнула это не раз и не два. Мой голос расходился эхом по коридору, но там же и терялся. Никто не отзывался, тишина нагнетала и пугала.
Мурашки пробежали по спине, мелкой дрожью от копчика и оставшись на шее холодным потом. Я сжала пальцы на шали, кутаясь сильнее и босая, испуганно оглядываясь выскочила к коридору.
Пусто. Только люди с полотен картин смотрели, как мне тогда, казалось, с усмешкой. Жутко.
— Келли! Долорес!
Ничего, но где-то дальше по лабиринтам коридоров слышны глухие удары. Я кинулась туда, мало соображая, что делаю. Наверное, разум двенадцатилетней девочки брал верх. Босые ноги, холодный пол и ужас темноты. Это уже давило, а после добило. Воздух замер в легких, я наблюдала, как часть прислуги, моя часть, колотила дверь. Она была толи заперта, толи просто не поддавалась, но Келли, впадая в истерику, слезы текли по ее щекам, сжимала ключ в пальцах, да так что белели костяшки и все пыталась нормально вставить его.
Не выходило, казалось, что скважина забита или ....
Второй ключ. О нет, конечно, я не была хозяйкой ситуации, как бы не хотелось в это верить. Мой маленький мир, который я по-детски считала закрытым на ключ, а он был в надежный руках, имел второй, а может даже и третий. У главного лакея был второй ключ от каждой комнаты и двери.
И он или кто-то другой, о Сущий, тут сотни людей, просто оставил тот ключ в замке. Мы заперты. В ловушке, а что-то страшное, что-то разбудившее всех и вся приближалось.
Я рявкнула на Келли, всплеснув руками.
— Прекрати! Это бесполезно!
Хотелось, чтобы все замерло на минут пять, и ругань, и разговоры, и слезы.
Мои тоже, соленные слез стояли в глазах от простой беспомощности в данной ситуации.
Дверь, была единственной преградой. Даниэль пытался выломить ее, но это была старинный, тяжелый, на века сделанный кусок дума. И фехтовальщик только отбил себе плечо, которое после растирал и бурчал, проклиная все на чем стоит свет.
А что было за дверью?
Я озвучила вопрос, но никто не успел ответить. Кто-то кричал за ней, были слышны шаги, бегущие. Женский голос замолк, после него другой. Женщины испуганно верещали, а грубые мужские перекрикивались, ругались, кто-то искал кого-то. Мы наблюдали молча.
Мои плечи сжали пальцы с легкими мозолями и впивались короткими ногтями. Долорес не плакала, она всегда была в отличии от Келли, более тверже, настороженнее и недоверчивее, а ее подбородок вздергивался, когда к ней обращались. У Долорес была гордость, принципиальная. Но в глазах, в темноте я так и не рассмотрела их, молча указывали на ужас. Тихий ужас.
Ее грудь вздымалась резко и часто, а брови сошлись на переносице в некрасивой складке. Она хотела, я хотела, все мы хотели, чтобы кошмар закончился.
Завозился ключ с той стороны. Каждый из нас сделал шаг ближе. Еле слышное позвякивание, дверь без скрипа раскрылась наотмашь, ударившись об стену.
Мистер Бенгтссон был не чудаком, беру слова назад. Он был сумасшедшим и ненормальным. Он был пятном в этой картине.
Корридор за его стеной, это пустые стены. Картины лежали на полу, но не это, и даже не разбитая ваза из далекой страны, была так важна. Дым, серый и заставляющий при вздохе, закашляться до боли в легких покрывал потолок и чем больше его было, тем ниже он опускался. Радовало, что потолки высокие.
— Ваше Высочество, прошу.
жестом пригласил пройти и даже подал руку. А я смотрела, делая быстрые шаги к нему. Его вельветовый, бордовый и любимый, как он утверждал костюм был на нем. Поздно ночью, в момент, когда жизнь была на грани.
Смерть медленно пробивалась в легкие дымом огня. Пожарище охватило, как оказалось большую уже часть, поглощая и поглощая. Мы двигались быстро, опустив голову ниже, прикрываясь чем угодно. Тонкая шаль, мало помогала. Уже слезились глаза, а от треска огня и чьего-то плача, уши отказывались воспринимать нормально звуки.
Лестница прислуги на первый этаж, граф Бенгтссон откуда-то знал, что, если свернуть налево будет дверь в сад. И мы выбрались. Не все.
Я долго дышала, сидя на коленях. И водила ладонями по снегу, чувствуя холод, что колол иглами. Пальцы зарывались сильнее и вот коснулись жухлой травы.
А дворец горел все еще. Оставалось ждать. Час или два, но уже светало. Когда вдруг ко мне подошли. Мои глаза были обращены на снег, я все еще сидела. Мадам Шеро что-то шептала о ангине, но никто не смел поднять меня.
Что было дальше? Жестокость, странная насмешка, удар под ребра и полный дебилизм, так как описать такое я слов не находила более.
Парочка солдат, гордости страны, бравых защитников слабых и немощных, грубо, держа за остатки волос тащили Долорес. Точно...Ее не было с нами...ее плач тогда прорвался в треске огня. И хрипы...Долорес...
Ее тело, черное обгоревшее, изуродованное огнем с размаху, кинули ко мне. Она вывернулась в неестественной позе, вскинув ногу одну, а руки сжав в кулаки.
Тогда я не рассмотрела ее глаз, сейчас они смотрели из-за приоткрытых щелей, давая понять. Я больше никогда не смогу понять какой цвет глаз был у Долорес. А она смотрела на меня, прямо, неживая и непохожая на тут грубую Долорес.
Мадам Шеро хватала поперек тела, таща меня от тела. Шептала и кричала, одновременно на тех двух солдат им в след.
Это было подло кинуть труп перед ребенком. Это было неправильно, и это дало осознать еще одну проблему.
Мне никто не рассказал о том, что солдаты ненавидят королевскую семью. Они так мстили...несправедливо, грязно.
Я кусала губы, Келли плакала и мельтешила перед глазами, меня отвернули от трупа, кутая во что попадется. И причитала...не слышу, только вижу черное лицо Долорес и лицо Даниэля.
Завтра бы он собрался с духом, как обещал и сделал бы ей предложения. Завтра этого не будет. Сегодня ее закопают, а ее скромный холмик на кладбище будет значить одно.
Это была только первая смерть, я уверенна на моих глазах люди будут умирать. Буду моменты, когда я не смогу что-то сделать против этого.