За кружкой эля

Мечтать не вредно, однако слишком много самоубеждений.

  Вернёмся на несколько страниц назад. Не так далеко, как в случае с Тео, однако...хотя, знаете, я не желаю вас мучить занудными книжными текстами о жизни этого человека. Так что вот вам произошедшее, списанное с его собственных слов и дополненое моей сестричкой. Так будет намного интереснее.

Время будто замерло, когда под свет закатных лучей капли капали в огромную лужу, образовавшуюся на дороге из-за дождя. В открытое окно доносился терпковатый аромат травы, сырости и, едва уловимый, земли. Раньше он путал запах сырости с запахом улиток, вылезающих после дождя. Сейчас он вырос. Но эти лучи, эта радуга в небе, этот дождь переносят его вновь в детство. Он растрёпан и уже в ночнушке – к черту волосы, к черту внешний вид! Он хочет танцевать и плакать под дождем. И он выбегает. Выбегает на улицу, наплевав на правила и всё в этой жизни. Пускай он заболеет, пускай не пойдет завтра на бал в свою же честь! Ах, к черту это! Он хочет жить! И он чувствует, что свободен и жив, когда мелкие капли падают сначала на нос, потом на лоб, затем в глаза, а через несколько секунд и на остальное лицо, ударяя без разбору. Он просто стоит на крыльце и наслаждается. Он свободен. Он жив. Он рад. Он плачет. Когда он смотрит вверх, то видит вечернее розовое небо, а когда опускает взгляд, то видит прямо перед собой золотые облака, скрывающие солнце.

Когда он заходит обратно во дворец, то его уже хватились и ищут. Радуга давно пропала, однако в лужах всё ещё светятся розово-рыжие отблески солнца. Облака всё также горят, но теперь каким-то мягким фиолетовым светом. Где-то они расплылись, а где-то контуры видны четко, будто проведены умелой рукой живописца. Переходы от оранжевого к фиолетовому, а после к бело-голубому довольно резкие, но приятные глазу. Тогда его впервые посещает мысль о том, что в жизни меняется всё, кроме красоты природы. Она всегда будет великолепна, сколько бы веков не прошло. Её воспевали и будут воспевать в веках. И именно в этот момент он единственный заметил, что лужи перестали "гореть", последние рыжие отблески почти сдались нежно-фиолетовым облакам, а дождь перестал бить по листьям. Или он всё также моросит? За шумом, сменившим тишину вечера, и роптанием слуг он уже ничего не слышал. Всё вокруг дворца погрузилось в голубую лёгкую тьму петербургской летней белой ночи. Пора возвращаться в придворную, серую жизнь, готовиться к балу, теряя покой до следующего дождя.

Голубь пролетел высоко в небе, а его иностранные собратья, запертые в Зимнем саду, защебетали. Кирилл был в этом уверен, пусть и не слышал ни писков колибри, ни звуков той малютки с Кубы с жёлтой головкой¹. Он считал, что держать дедовских² птиц взаперти, даже не пуская под стеклянный купол, как минимум жестоко. Чёртова Шамова³.
Кирилл тоскливо вздохнул. Он чувствовал себя одной из тех «американских птиц»⁴ неопределенной породы. Послышался скрип идеально начищенных половиц (о-о-о, какой противный звук!). В дверь постучали трижды.
— Войдите, — неохотно отозвался Кирилл. Дверь открылась. На пороге появился одетый в тёмно-синюю ливрею⁵ мужчина, немного осунувшийся, но сохранивший черты лица, говорящие о его сравнительно молодом возрасте. Он поклонился с особым, трепетным почтением и дождался, пока Кирилл повернется и махнет ему рукой в знак того, что тот может говорить.
— Доброй ночи, Ваше Императорское Высочество. На этом балу Вам представят Вашу невесту! Вы рады, Ваше Императорское Высочество? — воскликнул слуга, умело не превышая дозволенного тона, но при этом передавая своё восхищение и радость. Сын императрицы Александры Николаевны⁶, цесаревич Кирилл лишь недовольно зыркнул на слугу: он был далеко не рад такому событию.
С самого рождения Кирилл никогда не был один. Слуги, гувернанты, камердинер, придворные окружали его повсюду. Всегда и везде. Год за годом. Он медленно сходил с ума от вечного внимания к своей персоне. А, может, и уже сошел. Он вполне допускал эту мысль.

Одиночество – это то, о чём он мечтал. Одиночество, звучащее танцующими басами его фагота, птичьими криками, ветром и иностранными...Нет! О, черт побери, нет! Русскими словами. Словами обычных, деревенских людей в каком-нибудь захудалом трактирчике. Всё, что угодно, но не эти чёртовы иностранцы: он сыт ими по горло.

Ах, да...об иностранцах.
— Вон с глаз моих, — Кирилл небрежно махнул рукой.
— Но...Ваше Императорское Высочество...Ваша подготовка к встрече с невестой...и Ваша свадьба...мне поручили, Ваше Императорское Высочество... — промямлил слуга.
— Я сказал: вон! Иль ты оглох, а, Семён? — цесаревич повернулся и, прищурившись, угрожающе зыркнул на мужчину. — Если оглох, то я могу сделать так, чтобы ты пришел в чувства. — прошипел он.
  Слуга нервно одёрнул рукав ливреи и сглотнул. Он впервые видел Кирилла Александровича...таким.
  Он попятился назад.
— Да...Ваше Императорское Вели...Высо...Высочество. — пролепетал он, отходя всё дальше по направлению к двери (благо, он по своему опыту знал, как дойти до неё, не оборачиваясь).
Вдруг сердце слуги ушло в пятки. Хотя «ушло» – не совсем верно. Оно рухнуло с дьявольской скоростью. Он уже должен был выйти, как понял, что врезался во что-то твердое, преграждающее путь. Волосы на всём теле встали дыбом. Выход... Там должна быть открытая дверь! Неужто он ошибся и воткнулся в стену?! Это разозлит сына Императрицы ещё больше и тогда...и тогда он воплотит угрозу в жизнь...или Семена с позором выкинут из дворца, со службы! Или...или...
— Братец? — слуга услышал чуть низкий женский голос позади себя и, пользуясь случаем, не разгибая спины, лепеча извинения, задом вышел из комнаты. Мысленно он благодарил Господа, что тот так милостив к нему и спас его от императорского гнева, уберёг, переведя внимание Кирилла на наследницу престола⁷, пришедшую к брату.
— Александра, — Кирилл вскинул голову и устало, но радостно, посмотрел на сестру. — ты бы знала, как я рад тебя видеть.
— Ага, — усмехнулась она. — Я вижу. Чего это ты взялся слуг кошмарить? Не в твоём духе. — Александра мягко улыбнулась. — Что случилось, милый мой?
Кирилл в ответ лишь покачал головой и вновь опустил взгляд. Александра тяжело вздохнула. Она закрыла дверь и, преодолев все покои брата в пару больших шагов (впрочем, из-за ее крепкого телосложения и высокого роста она ходила так всегда), подошла к окну, около которого он стоял. Она крепко, по-родному взяла его за руку, сжимая тонкие музыкальные пальцы.
— Я не хочу...я не люблю ее...я даже ни разу в жизни её не видел! Только на картине! И то лишь однажды. Какая-то неизвестная мне англичанка! — отчаянно воскликнул Кирилл, поджав губы. Его юные, полные жизни и огня глаза наполнились слезами, однако щеки оставались сухими.
— Это политика, мой милый. Я прекрасно понимаю, как тебе тяжело, — Александра положила свободную руку на его голову, прижимая к себе и перебирая жидкие, короткие волосы.
— Я так устал... — прошептал он. — ты бы знала, как я мечтаю стать птицей...синицей.
— Почему синицей, милый? — Александра знала ответ на свой вопрос. Она всегда внимательно слушала, когда её брат, так любящий простой народ, а не этих «напыщенных, пафосных индюков» – как выражался сам Кирилл – рассказывал о повериях русского люда. Но раз ему это важно (а она знает, что ему это важно), то Александра послушает вновь.
— Люди говорят, что она – символ свободы...символ принятия и радости жизни...
— Свободы? Разве так они говорят?
— Нет, — мотнул головой он, трясь об ткань платья сестры. — вовсе нет...Но они говорят, что синица показывает жизнь «здесь и сейчас». А разве это – не есть свобода?
Александра промолчала. Он, последовав её примеру, тоже замолк. Какое-то время в покоях была тишина. Они забылись, греясь в родных объятиях друг друга.
Только спустя некоторое время Кирилл слабо кивнул. Александра отстранилась и вновь мягко улыбнулась ему.
— Готовься, братец. Скоро бал в твою честь.

Через пару секунд он остался один. Опять. Взгляд упал на фагот, лежащий в черном футляре с золотой инкрустацией, изображавшей птиц...

***

— Александра.
— Да, матушка? — Александра повернулась к императрице.
— Где Кирилл? Почему он опаздывает?
— Я не знаю, — без малейшей запинки или трепета, четко ответила наследница. — обычно он всегда приходит вовремя. Я отыщу его, если требуется.
— Нет, — императрица холодно глянула на дочь. — пускай этим займутся слуги.
— Как скажете. — Александра отвела равнодушный взгляд от матери.

— Прости, сестрёнка... — одними губами прошептал он, натягивая темный плащ как можно ниже, скрывая лицо. Через тайные ходы он прекрасно видел весь зал, украшенный к торжеству. Торжеству в честь его свадьбы, которая так и не состоится. По крайней мере, он на это надеется.
Кирилл оглядывал зал через специальные щелины в деревянной стене. Девушка...молодая офицерка. Он её помнит. Не так давно — несколько лет назад — он вручал ей медаль за особые заслуги в подавлении Венгерской революции⁷. А сейчас эта храбрая женщина (мадам Маленкова, если ему не изменяет память), которую он готов сравнить со средневековыми европейскими рыцаршами (настолько она восхитила его тогда, в не таком уж и далёком 1849 году, на вручении медалей), стоит рядом с каким-то мужчиной, которому, вроде как, предлагает станцевать полонез⁸. Интересно, успеют ли они до того, как все вокруг поднимут тревогу и начнут его искать?
На дворе стояла летняя, белая петербургская ночь, поэтому окна были занавешены шелковыми шторами. Розы в зале будто бы светились от свечей, мягко рассеивающих тьму зала. Непроизвольно он сравнивал это свечение со светом солнца, которое так желал увидеть даже среди ночи.

Чтобы оказаться сейчас здесь, а не в общем зале, ему пришлось очень сильно постараться. И всё же праздничный наряд, стягивающий всё тело в свой кокон, был на нем. Это необходимая жертва, чтобы отвадить слуг и убедить их, что после того, как они помогут ему одеться, он сам придет в зал. На самом же деле он открыл тайный ход и шмыгнул в него, как только остался один.
Конечно, отчасти ему жаль прислугу, которая точно получит (если их вообще не погонят взашей) из-за его побега, но, честно говоря, собственная свобода ему была куда важнее. И, пока не начали трубить о его пропаже, стоило бы поторопиться – когда заметят его отсутствие во дворце, он должен быть уже далеко...очень далеко...

***

В сумраке раздавались шаги, которые едва ли было слышно за пределами каменных стен. Он был почти у выхода, почти за пределами дворца. Ему пришлось спуститься в подземные тайные ходы, чтобы не показываться снаружи.
Вот, ещё пару шагов! Он срывается на бег. Выход! Вот он... Прошло уже несколько часов с побега. Его точно ищут. Но нельзя отчаиваться: ходы огромные и в них его начнут искать во вторую, если не в третью, очередь. Конечно, больше его интересует, как скоро отправятся на поиски трупа цесаревича, похищенного в день свадьбы? О, политических врагов у его семьи хватает (и не только среди осточертевших иностранцев). Такие слухи точно поползут.

Неприметная дверь в ветхом заброшенном зданьице на Васильевском острове открылась. Оттуда вышел юноша и глубоко вдохнул свежий, немного жгучий, холодный ночной воздух. Он почувствовал запах гари и обернулся на работы – на верфи строили очередной корабль. Интересно, что у них там горит?
Ночь проходит. Небо — и без того светлое — начинает озаряться оранжево-голубоватым свечением. Солнце восходит. И он рад этому. Ночью ему всегда было тревожно. Раньше он всё порывался встать с кровати, схватить фагот и убежать, но...никогда не решался. И на протяжении долгих, мучительных, темных (по вине плотных штор) часов он лежал и думал об этом. Но теперь... Теперь всё по-другому. Теперь он не "Его Императорское Высочество", теперь он не цесаревич Кирилл, который вскоре должен выйти зажены за англичанку. Нет. Вовсе нет... Теперь ему понадобится новое имя, а также временное убежище вне родной страны. Возможно, даже в Туманном Альбионе. Никто не догадается искать его там. В конце концов, именно от попадания туда он и бежал. Что ж, теперь ему нужно новое имя. А лучше два: русское и английское. Но пока стоит притвориться иностранным идиотом в собственной стране.

«Иностранным идиотом по имени Дориан.» — он скривил губы, насмехаясь над самим собой. Дориан... Что ж, звучит неплохо. Намного лучше, чем просто «он». В конце концов тот, кто больше не "Его Императорское Высочество", тот, кто больше не носит своего имени, тот, кто больше не является прежним собой, должен же как-то называться. А произошло ли это разделение только сейчас?

  А где поставите запятую вы? Конечно, вы не решите этим ничью судьбу, как, к примеру...как...я не помню! Но не суть. Судьба его давно свершилась. И всё же, скажите, после того, как вы прочли эту короткую историю из прошлого: виновен ли он? В действительности ли он заслужил того, на что его обрекли Алёна и Анастасия? А на что они его обрекли? Возможно, вы узнаете об этом. Но когда-нибудь после.

Сноски__________________________________

¹«Меньшая, с желтым на голове, привезена с острова Кубы, название ее неизвестно» — писали учёные, работавшие в Ботаническом саду, в 1840-х годах о птицах, которых позже переселили в новый Зимний сад (он же «Большой сад»).

²Дед Кирилла — Александр Федоров, муж Николь 1. Именно ему принадлежали все привезённые с зарубежья птицы. Как можно догадаться, прототипом Александра Федорова является Александра Федорова, жена Николая 1 (в этом мире вместо Николая — Николь»).

³Александра Шамова — прототип: Александр Шамов, «птичник», он же птичий смотритель, который так и не выпустил «американских птиц» «на волю», под стеклянный купол огромного зимнего сада. Он писал в рапорте: «...поставить птиц в сад не осмеливаюсь», и причина тому «переменный и сырой воздух», который птицы «не могут переносить» и «замирают во время топки печей».

⁴«Американские птицы» — так называли иностранных завезённых в Зимний сад птиц. У некоторых из них не могли определить породу.

⁵Ливрея — в буржуазных домах и при дворах форменная одежда особого покроя и определённого цвета для лакеев, швейцаров, кучеров и иных слуг.

⁶Александра Николаевна — прототип: Александр Николаевич (Александр 2). На момент происходящих событий пару месяцев назад она взошла на престол.

⁷Здесь имеется ввиду Александра 3 (прототип: Александр 3). В отличие от реальной истории, где первым в очереди на престол был Николай Александрович, то здесь, в мире матриархата, т.к. он родился парнем (я решила не брать его для прототипа и оставить так, как есть), наследницей престола является Александра 3, старшая дочь Александры 2.

⁸Полонез — торжественный танец-шествие в умеренном темпе, имеющий польское происхождение. Исполнялся, как правило, в начале балов, подчёркивая возвышенный характер праздника. В полонезе танцующие пары двигаются по установленным правилами геометрическим фигурам. Музыкальный размер танца - 3/4.