3 октября 1985
Дорогой Дневник!
Прошел год, даже больше, пока я решилась вновь начать говорить с тобой. Мне удалось найти тайник, о котором я, правда, не буду распространяться на тот случай, если тебя обнаружат в другом месте, и кто-то станет совать свой нос в мои тайны.
Я знаю, это не твоя вина, что тебя нашли и как воры проникли на твои страницы, но мне потребовался долгий срок, чтобы перестать бояться поверять тебе мои мысли. Много, много всего произошло с тех пор, как я в последний раз обращалась к тебе, и многое из этого всего доказало, что мои представления о мире, в основе своей жестоком и печальном, оказались справедливыми, как подтвердило время.
Я не верю никому и лишь изредка – самой себе. По утрам, днём и вечером меня терзает одно и то же: что есть добро, а что зло? Я не в силах понять, наказывают меня за что-то, сделанное мною неправильно, о чём я даже не помню, или же подобное происходит с каждым и я просто слишком тупа, чтобы это осознать.
Во-первых, я обнаружила, что не папа подарил мне Троя. А сделал это Бенжамин Хорн. Детали опускаю, но как бы то ни было, я невольно услышала, как Одри ссорилась из-за этого со своим отцом. Я была тогда у них в «Грэйт Нозерн», чтобы повидаться с Джонни. Это брат Одри, ещё один ребёнок Бенжамина. У Джонни отставание в развитии. Он старше, чем я, но у него ум маленького ребёнка. Так, во всяком случае, говорят врачи.
Иногда я думаю, что он специально помалкивает, потому что куда интереснее бывает просто слушать людей, чем разговаривать с ними. Единственные слова, которые он произносит, это «Да» или «Индейцы». Он без ума от индейцев, постоянно носит индейский головной убор из замечательно красиво раскрашенных перьев и полосок цветной кожи. Для него мир – это странная смесь счастья и страдания, и мне кажется, я понимаю Джонни гораздо лучше, чем многих других людей. Может быть, надо выкраивать больше времени для общения с ним. Его так часто бросают одного.
Я в восторге, что у меня есть мой пони, мой Трой, и обожаю кататься на нём верхом, прогуливать его или просто смотреть, как он пасётся. Но теперь я испытываю чувство неловкости за папу. Как будто он перестал быть правдивым человеком, каким был всегда, после того, как сказал, что Трой – это его подарок. Не знаю, может, так хотел Бенжамин. Но в любом случае, я всем этим очень заинтригована и чувствую, что обязана Бенжамину больше, чем папе.
Иногда я начинаю думать, что лучше бы уж мне не дарили никакого пони: тогда я не потеряла бы своего уважения к отцу, а Бенжамин оставался бы для меня просто Бенжамином. И самое плохое, что мы с Одри теперь никогда в жизни не сможем дружить. Мне даже немного не по себе, что всему виною я. Но вместе с тем это вызывает во мне чувство своей силы. И почему это такого рода вещи случаются именно со мной?
Знаешь, мне кажется, что из всех людей на свете доктор Хэйворд действительно меня любит. Он бескорыстен, добр, и у него для меня всегда находится нежная улыбка, которая меня вдохновляет или прощает – словом, даёт мне то, чего в данный момент жаждет моя душа. Тринадцать лет назад он помог мне прийти в этот мир и на короткий миг прижал к своей груди моё маленькое тельце. В своём воображении я рисую себе этот момент как один из самых светлых в моей жизни. Я люблю доктора за то, что он прижал к себе меня, этот испуганный маленький комочек, только что открывший мир воздуха и света, за то, что он внушил мне уверенность, не сказав ни единого слова. Я знаю, если понадобится, он снова поддержит меня.
Он из тех, кого я с удовольствием видела бы каждый день. От него исходит нежность дедушки и вместе с тем всегда ощущаешь твёрдую поддержку, совсем как у отца.
Вернусь после ужина. Осталась ещё масса новостей.
С любовью, Лора.