14
Если бы кто-то спросил Гарриет, что она почувствовала, когда до нее дотронулись холодные, но полной живительной силы старых костей руки, она бы ответила не сразу. Представьте себе две точки, моргающие по очереди настолько быстро, что кажется будто из них ни одна не пропадает ни на мгновение. Одна точка - мир мертвых. Вторая - мир живых людей, способных испытывать полный спектр эмоций. Дак переключалась из одного состояния в другое, а темные руки подземелья тащили её вниз по ступенькам... Алекс позже признался, что ему пришлось с серебряной монетой войти в этот мрак и изрезать его тёмное горячее сердце на многие части.
После этого голова Гарриет безжизненно повисла. Она упала в обморок, но ей казалось, что её медленно и необратимо тащит вниз по лестнице мрак. Искаженное восприятие подсовывало самые мерзкие образы; ей пригрезилось, что верхняя часть черепа отвалилась вместе с волосами, и она видит свой розоватый мозг, окруженный тёмно-красной вязкой кровью. Это омерзительное зрелище выводит её из оцепенения, и Гарриет вскакивает, как чёртик на пружинке, и чуть не задевает склонившуюся над ней мадам.
- Слава Всеотцу, - выдохнула женщина. Её причудливо свитая ранее прическа сейчас напоминала давно покинутое птичье гнездо. Да и вся троица выглядела комично, но вот вопрос - до смеха ли было им? Древние и загадочные подвалы хранили в себе ответы на многие вопросы, но за это можно было поплатиться жизнью. Никто не знал такого человека, который готов из любопытства спуститься в смертносное подземелье.
Но он бы сразу же после этого был мертв.
Гарриет внезапно заплакала, сама не зная от чего. Её лицо исказила странная гримаса, и по щеке скатилась большая мутноватая слеза. Она думала о том, как она устала, устала от всех этих игр (я не могу её больше видеть), устала от какой-то откровенной насмешки над её мнением о значимости собственной персоны (я потерял Гарриет).
Алекс прижимает её к своей груди здоровой рукой. Карисса поднимается на ноги и стук её каблучков доносится уже из другого конца зала.
(я не могу её больше видеть я потерял Гарриет)
Значит ли это, что из игры ей живой не выбраться?
****
- Чай, - произнесла Карисса, протягивая поднос к молодым людям. Как только она вошла, по комнате разлился запах перечной мяты, меда и...
- Я слышу запах, он не похож ни на один из запахов, которые мне известны. Сладкая... - Выдохнула Гарриет и прикрыла веки. Её зрачки лихорадочно метнулись вниз, но через мгновение она обратила вопрошающий взгляд на Алекса. - Не могу подобрать слово. Это что-то грустное?
«Жидкая грусть, о Господи, куда я попала?», - пронеслось в ее голове так быстро, что Дак эту мысль даже не зафиксировала. Мадам Буксэйв присела на колени рядом с ней, а подле себя поставила поднос с чаем.
- Пейте, Гарриет,- выдохнула она, отдавая девушке чашку,- Вы правы, это грустное. Я добавила экстракт из подвалов Библиотеки, его когда-то принес сюда Всеотец. И по случайности запах эта эссенция имеет весьма специфический - сладостная меланхолия.
- Небесная кухня, - с улыбкой развел руками лепрекон.- Уж что поделаешь, раз ты, Гарриет, сюда попала, начинай привыкать.
- Да пейте же чай, мистер Кавана, я для Вас тоже принесла.
- Спасибо.
Напиток выглядел странно, по сравнению с его внешним видом, специфический запах был теми еще цветочками. Постоянно меняющие форму чаинки на дне чашки, а на поверхности - разводы, как от бензина. Гарриет потребовалось несколько секунд, чтобы набраться смелости вобрать эту дьявольскую жидкость в себя. Но - вот незадача - когда она прикоснулась губами края чашки, они прилипли, а темное пятно чая в чашке заполнило поле её зрения. В груди Дак поднималась багровая ярость. «Да что же за ерунда, - подумала она, - неужели я и четверть часа не могу провести одна в своем собственном теле?»
Яркий свет. Она видит Всеотца. Выглядит он издалека как мужчина средних лет, по-юношески стройный. Но стоит подойти поближе, и его лицо таинственным образом меняется. Морщинки, словно сеть капилляров, избороздили его светлое, доброе, простое лицо. Гарриет кажется, что она стоит рядом, что глаза этого бога с ласковым укором, с лукавой строгостью, смотрят на неё. Девушка летит дальше, но она чувствует взгляд Всеотца отовсюду; он исходит и из глаз птиц, и из глаз людей, которые наблюдают за её идиллическим полётом на высоте.
Картинка меняется. Она уже больше не летит, но стоит на земле, босыми ступнями ощущая траву и мелкие камешки. Рядом, на золочёной табуретке, сидит её папа. Лучистые, добрые глаза Всеотца, щетина с лёгким налётом седины, которая всегда появлялась, если папа не брился несколько дней. Иногда он просто забывал об этой процедуре, сидя часами в своём кресле, читая газету и думая о чем-то своем. Тогда Гарриет, ещё маленькая, приносила из ванной бритву, но папа её не брал. Его поглощали мысли о разных вещах. Золочёная табуретка являлось гротескной усмешкой над былыми временами, и Гарриет захотела уничтожить эту вещь, разломать её на поганые щепки и втоптать в пол.
- Встань, папа, - сказала она. В голосе не было и следа раздражения, словно она оказалась отрезанной от эмоций. Папа ничего не ответил, но покачал головой, улыбаясь своей полудетской улыбкой.
- Нет-нет, Дак, если я встану, все закончится, а я хотел бы еще с тобой поговорить.
Багровое пламя облаком поднимается к её горлу, и затем каплями падает во внутреннюю область, что находится за лобком. Гарриет изнутри напоминает вулкан, который готов в любую секунду покрыть ближайшую территорию огненными слезами земли при этом сохранив себя на многие века.
- Дай мне табуретку,- ровным голосом, лишенным всякого выражения, говорит она. Папа качает головой, - дай мне эту похабную вещь, старый козел.
Она не контролирует свои руки, а оные тянутся к вожделенной табуретке, чтобы сбросить папу в небытие. Дак поворачивает голову к зеркалу (шея пока еще поддается воле) и видит там обезумевшие глаза цвета моря перед закатом.
- Борись, Дак, я люблю...
Он не успевает договорить и слетает с табуретки.
****
- Гарриет, - шлепки по щекам. Алекс. Мадам Буксэйв. Божественная библиотека. Она опять соединилась в одно целое, как будто кто-то снял 3D очки, но потом снова надел, ощущая, что такое восприятие кино несомненно лучше, нежели другие способы. Её ладонь вляпалась во что-то мокрое, должно быть, во время путешествия на пол чашка перевернулась.
- Да вы же на меня посмотрите, я выгляжу как несчастная жертва, ибо с поразительной частотою падаю в обмороки. Мне это просто смертельно надоедает.
- Гарриет, но нельзя это прекратить. В Библиотеке ничего не известно про то, как отменить все это.
Несчастную Кариссу будто бы съедали черви, хотя она априори не могла умереть, только быть заточенной или спрятанной, как раз этим и грозил этот наказанный Всеотцом бог штормов. Библиотекарше было известно даже о том, что на имя Сусаноо Верховный Бог прислал карточку позора розового цвета. Весьма любопытный факт, если учесть, что того, кому эта позорная вещица принадлежала, не могли найти довольно долгое время. Да и не могут до сих пор. Но что есть она, обязанная влачить свое существование, которым-то и полноценным назвать нельзя? Она никогда не выходила за пределы Библиотеки, но читала о других местах. Мадам Буксэйв редко испытывала чувства - она читала, как чувства испытывают другие. Но это абсолютно не одно и то же. Посмотреть хотя бы на этих молодых людей, которые внезапно попали под прицел Сусаноо... Ничем не выделяющаяся девушка, и талантливый инженер из лепреконов. Создал Радугу для старейшин, но проект был отвергнут. Почтенные старики предпочитали пользоваться другими средствами, которые имели лишь цель транспорта. Радуга была признана опасной, даже запрещена. Почему? Да только из-за консервативных взглядов старейшин. А девушка - совсем еще ребенок. Едва сравнялось двадцать один. Только стала совершеннолетней в некоторых странах, а уже связана по рукам и ногам обязательствами и сумасшествием.
Карисса знала, что она должна была сделать, она знала, что должна была спасти этих молодых людей. Она - ничто. Неполноценная женщина. Но страх, будто бы огромная лавина, поглотил библиотекаршу, подмял под себя, не имея намерения выпускать её на свободу. Чтобы преодолеть себя, чтобы быть отважной, потребуется помощь...
- Прошу меня извинить,- сказала мадам Буксэйв, вставая на ноги. Она одернула левой рукой юбку и направилась в зал с книгами. Она услышала, как девушка расстроенным шепотом сказала: «Поцелуй меня». Библиотекарша не обратила на это внимания. Пара вела себя тихо, и она даже не знала, произошел поцелуй или нет. Да и сейчас это абсолютно не имеет значения.
Огромные стеллажи, почти до куполообразного стеклянного потолка. Ни одной пылинки в лучах солнца, как следствие ежедневной уборки и заклинаний. И везде книги, книги, книги... Они лежат в некоторых местах и на полу. Карисса в последний раз глядит на свои богатства, на своих подопечных, которые молча хранят в себе мысли давно умерших людей или тайные знания, непредназначенные для любопытных глаз. Она улыбается грустной улыбкой, проводя пальцами по корешкам книг; жест, пропитанный нежностью и любовью, основанной на многолетней заботе и искренней душевной привязанности. Подушечка указательного пальца упирается в красный фолиант, женщина ловко извлекает его из стеллажа и прижимает к себе, достает еще одну книгу, совсем маленькую, голубую, открывает её, читает начальные строчки, и из глаз библиотекарши капают соленые, неконтролируемые слезы, и чудится ей, что с этими слезами потихоньку выходит светлая грусть. Она кладет своих любимцев обратно, отчаянно шмыгая носом. Теперь - главное.
Хранилище номер три. Маленькая комната, не скрытая никакими тайными механизмами и ухищрениями. В центре её стоит трибуна с огромной книгой, фут в ширину и фут в длину. У стены напротив двери - пыльная полка. Карисса заходила в эту комнату с пипидастром в руках не реже, чем во все остальные, но полка таки магическим образом накапливала пыль. Почему же, вероятно, она сама и создавала её. Библиотекарша подошла к полке, извлекла из неё внушительных размеров пузырь, покрытый ветхими образованиями пыли, и резко на него подула. Ветер, слетевший с её губ, обнажил надпись на древнем языке богов, на языке, канувшем в Лету. Карисса потрясла бутылку, бормоча заклинание, наблюдая за тем, как жидкость, взбунтовавшаяся в пузыре наподобие волн, вышибает изнутри пробку, а над горлышком поднимается еле заметный дымок, как от зажжённых благовоний. Запах поднимается соответствующий, восточный, пряный, способный снести голову любому человеку. Это было спиртное, но не земное, а небесное, более крепкое, напитанное силой солнца и луны и океанов, благословленное Всеотцом. Когда-то, в первом тысячелетии нашей эры, этот старик принес сюда, в Библиотеку, эти напитки. С тех пор мадам Буксэйв открывала их редко, в основном чтобы набраться храбрости (как сейчас), или чтобы помочь кому-то из своих посетителей, которые прибывали, находясь на той границе, когда тонкие аксоны в их нервной системе были в шаге от того, чтобы устроить игру в чехарду, реже в прятки.
Библиотекарша поднесла к губам горлышко, прикрыла глаза, вдыхая запах пряностей. В голову ей пришло какое-то раннее воспоминание, из того времени, когда она только появилась на свет, созданная Всеотцом. Неприятное ощущение быстротечности времени коварной дрожью пробежалось от её ушей и до кончиков пальцев, заставив сердце сжаться в испуганный клубок. Карисса отхлебнула напиток, взяв в рот совсем чуть-чуть, треть её обычного глотка. Спиртное, но без спирта, оно обжигало ей внутренности, доставляя в каждую клеточку радостную весть о том, что скоро придет легкость и бесконечное веселье... Товарный состав, доставляющий беспечность. Какая нелепая мысль. Но зато теперь собственный страх ей казался далеким, и от такого огромного расстояния совсем ничтожным и забытым. Она поняла, что главный путь лежит через самопожертвование. Когда-нибудь, её сущность найдут на дне, скажем, Индийского океана, погребенную в запечатанном сосуде. Уж она-то тогда испросит у Всеотца вечный покой, и не сомневайтесь. Уж проживание в Здесь, полноценную жизнь, она заслужила, не зря же она вкалывала все эти годы в Библиотеке, которую любила больше, чем саму себя? Но это неважно. Она никуда не попадет, если не поможет бедным детям.
Теперь женщина, приняв на грудь, открыла книгу, лежащую на трибуне, иллюстрированную очень изящно и умело по меркам Средних веков. Эту книгу она перенесла сюда после визита подозрительного бога, которого она напугала своим карканьем "сир". Карисса аккуратно листала страницы, преисполненная решимости помочь, но стоит отметить, что без помощи напитка, тихий голос её совести остался бы заглушен её эгоистичными замашками. И когда-нибудь, возможно, через много лет, она, разгребая уголки своей души, обнаружила бы маленькую иссохшую мумию с двумя головами. Одна голова с двумя лицами и яркими красными волосами, а вторая - в гадкой насмешке сдвинутом на макушку цилиндре зеленого цвета...
Но всё не так. Она выбрала правильный путь.
Заклинание лежало между страницами пятнадцатой главы, написанное старомодным почерком на рассыпающейся желтой бумаге. Несмотря на возраст записки, слова все еще были видны, будто бы и не выцветали. Библиотекарша осторожно провела кончиками пальцев по шероховатой поверхности, а затем подула на бумажку, очищая её от пыли и других неоднозначных и вредных примесей. Зажала её между большим и указательным пальцем, икнула, пробормотала извинение и вернулась в основное помещение.
- И не смотрите на меня так,- сказала Карисса, храбрясь. Ей казалось, что книги смотрят на неё с укором. - Я всё делаю как надо. До свидания. Я вас буду любить вечно.
В груди поднимался ком.