извинения
Опустошённый и немой, Польша вернулся домой. Закрыл дверь, уперевшись об нее, с мыслями будто какой-то вины, хотя не должен был её ощущать. Возможно это из-за страха кары от этого бесчеловечного существа? Может по тому что каждый страдал от его строгой руки? Может по тому что случившегося
— прости меня…
Кухня была справа, спереди от достаточно так и просторной прихожей. Тут Украина могла бы станцевать гопак. Эта забавная мысль, посетила парня, ещё при входе в дом.
Он отложил дипломат к стенке слева от двери, снял лакированные туфли, на двух сантиметровом каблуке. Польша собирался идти в сторону кухни как услышал странное чирканье. Будто бы зажигалки. Увиденное заставило застыть мальчишку. Посреди прихожей мелкие искры… Просто в воздухе! Появились искры! Это что новый вид шаровой молнии, которая позарилась и на без того замотанную задницу Польши?! Как вдруг они вспалыхали. Ярко ало оранжевый, ураган разнёсся по помещению, освящая его ярко тем же цветом. Он не был особо бурным, но непонятно откуда взявшиеся ветер, потревожил покой вещей стоявших поблизости. Висящий в воздухе огонь резко потух и превратился в чёрный дым. Дым формировал очертание человека, наливая невидимый сосуд чьей-то личности.
И вот вновь, перед поляком стоит сам Сатана во плоти… смотрит через глаза в его напуганную душу. У двухцветного подскочил пульс, он начал часто дышать, он издал короткий, хриплый вскрик. В надежде на спасение, он побежал в сторону кухни, ведь другого помещения куда бежать не было. Он перегородил путь немца повалив стол. Немец отодвинул стол и встал в дальнюю часть кухни. Он хотел дать поляку фору, чтобы поиграть с ним в догонялки. Он любит такое.
Польша пытался бежать из кухни, но перецепился нагой, через знакомую нам, треклятую ступеньку. Поляк начал ползти по полу, понимая что подниматься времени нет. Немец тихо посмеялся неуклюжести Польши. Снова услышав шаги позади себя, он перевернулся на спину, чтобы видеть импера, и продолжил давать задний ход. Немца ничего не останавливало, он просто продолжал медленно идти. Как и когда-то, он ползал в ногах императора. Какое жалкое зрелище. Немец нависал над ним огромной чёрной тенью, возвышаясь над маленькой страной, нагнетая страхом, отчаянием и безвыходностью. Из-за того что всё внимание Польши было сосредоточено на трёхцветном, он не видел куда ползёт, поэтому упёрся в стену. Польшу пробрала дрожь безысходности.
— вот и мой конец… — Польша начал представлять страшные картины. Того как его будут резать ножом, избивать, и всё это будет сопровождаться адским смехом немца.
— Polen — сказал германец. Голос был тихий и холодный, но очень мягкий. Польше не обращал внимания на его спокойный тон, он всегда непонятен. Может разговаривать как с милым щенком, параллельно изрезая руки в кровь, и для него это норма. Его натура…
— Нет! Не надо! Что тебе надо?! Деньги? Я могу работать, только не делай мне больно! — кричал заплаканным голосом поляк, закрывая лицо руками.
— Polen — всё так же говорил Адлер. Как заядлая пластинка.
Трёхцветный встал на колени, очень близко к поляку и наклонился, потянув правую руку к его лицу, а левую к предплечью. Яблочник только сильнее сжался от страха, в избежание предполагаемого, удара по лицу или телу.
— я пришёл перед тобой извенится, мне не нужны деньги.
Поляк слегка убрал руки с лица и удивлённым взглядом с красными глазами от слёз, посмотрел на немца. Он не понимал. От пустоты и не идейности аж свистело в голове, как ветер продувающий обветшалый дом. Та страна — которая устроила геноцид их народу, в который раз доказывая их беспомощность. Из-за которой страдали взрослые, которых за неподобающие поведение, отправляли в Сибирь или каменоломню. Которые работали на износ, чуть ли не падали замертво. Тот кто запретил польскую идентификацию, запретил даже детям читать молитвы на польском. Бунтующим в наказание проходились линейкой по рукам, они даже не могли носить учебники и писать. В лучшем случаи те отрабатывали за уборку или в лагерях. В худшем страдали их родители — штрафами или заключениями, сроком месяц и больше. Промолчим о том как он мучил предка Польши. Он почти не избивал его отца, а заставлял видеть смерти невинных. Чаще всего это были преданные генералы, или ещё хуже — дети… И сейчас он стоял перед ним на коленях и извинялся. Бред какой-то. Здесь точно есть какой-то второй смысл.
— мне не нужны деньги. Нужен ты, Polen — тихим голосом сказал германец.
Поляка пробрала дрожь. Что ему от него надо? Что он конкретно хочет с ним сделать?..
«Ты был такой же как и тогда… Когда-то давно… Сумасшествие и холод Сибири, читались в твоих глазах. Иногда отдавали чем-то наподобие грусти… но это была лишь жалость из презрения… Но что сейчас с тобой? Ты не такой как тогда. Твоя маска наигранных эмоций, будто приобрела новые краски. Стала более реалистичной. Играла больше эмоций. Но действительно ли я вижу маску?»
— Аа-а… !!! — Польша тут было хотела задать вопрос, но не успел. Чужие, мягкие но жадно накрывающие, губы вцепились в нежные губки мальчишки. Слёзы перестали течь с лица поляка, он смотрел в никуда, задавая себе вопросы, нервно дража «Что? Почему я? К-как?!»
Поляк не хотел раскрывать рот, так просящему пройти внутрь языку. Трёхцветный облизнул его щеку, медленно, будто пробуя на вкус. Неестественно длинным, черным языком, обратно перебрался, за облизывание и покусывание губ.
Адлера посетила идея как избавиться от преграды. Будь они в мультфильме, над его бы головой, точно бы засветилась лампочка.
Левая рука что была у него на предплечье Польши, медленно перебралась в сторону его груди, потом к ногам, и прошлась пальцами по ширинке, слегка нетерпеливо надавливая. Тут то, поляк раскрыл рот в удивлении, и немец вошёл в него, чтобы исследовать его ротовую полость, и если Польша не будет упрямиться — поиграть с языком.
Ад слишком разыгрался, стал жаднее целовать свою жертву. Польша никого с жадностью никогда не целовался в губы. Он слишком стеснительный для этого, и его тоже никто не целовал как целует он. Получается немец, украл первый его французский поцелуй? Честно, ощущалось это очень странно. Чтобы понять как это чувствуется, нужно попробовать самому. По ощущениям, напоминает будто ты в рот засунул длинную антистресс игрушку из очень мягкого силикона, только эта двигается сама. Бррр…
Польша пытался его оттолкнуть руками, но он был слишком сильный и большой, для маленькой страны. Поляк понял что поцелуй не предотвратим и начал подаваться на встречу. Поцелуй был страстный и сладкий как карамель, но не для пшека. Наконец они отстранились, между ними выстроился мостик из слюды, они жадно глотали воздух. Губы меньшего поблёскивали на свету, от своей и чужой слюны, слегка напухли от принудительного терзания. Внутри Польши роились словно пчёлы, разные ощущения. Одновременно он понимал что его тело обманывают, и это кажется
действительно приятным, но одновременно он знал что подобные чувства нельзя ощущать к такому как он. Это просто отвратительно.
Он пытался отводить взгляд смущения, но не мог, следя за действиями второго. У немца появился пьяный взгляд и желание. Тот бы даже никогда не подумал, не допустил мысли, чтобы когда-то будет извиняться, или чувствовать влечение, к тому кто должен был по идее ползать в ногах. Немец схватил того за подбородок, направляя голову вверх. Поляк в страхе, резкого и грубого движения, коротко крикнул. Тот оставлял на шеи второго поцелуи.
Отойдя от пелены возбуждения, снова открыл глаза, и понял что его уже несут по лестнице наверх к его комнате. Стоп от куда он знает где его комната? Или догадался? Поняв что происходит, слегка отрезвев, начал бить второго, кулаком по спине, приказывая опустить. Как говорится к каждому действию есть противодействие. Немец схватился когтистой лапой за ляжку, вдавливая пальцы в кожу. Польша понял одну вещь, и уже не сопротивлялся. Во-первых — его больно схватили рукой за нежное место. А во-вторых — он просто не хотел свалиться с высоты на которой его держат над ступеньками. Всё-таки, Империя был высоким мужчиной. Очень.
ГИ зашёл в комнату поляка, аккуратно кинул его на двухместную кровать, на которой место для второго человека так долго пустовало. Он повис над ним, держась правой рукой за кровать а левой ощупывал его грудную клетку под свитером. Польша прикусил губу продолжая глубоко дышать, отводя взгляд. Немец начал опускать свою руку до уровня бедра, дотронувшись до штанов, поляк его остановили.
— Nie! Cesarstwo, Остановись! Я не хочу этого! — нервно вскрикнул полэн.
— не бойся polen, я никогда не сделаю тебе больно, я буду нежен — сказал он прошептовая последние слова на ухо.
Поляку просто было морально плохо. Помянем как он обращался с его народом. Он бил, избивал и убил — его единственного родного человека… Хотя нет, обращение с народом тоже сюда входит. Каким нужно быть человеком, чтобы так обращаться с другим представителем своего же вида? Это было даже как-то эгоистично с его стороны сейчас. Даже если он это делал всё искренне, и хотел взаимности. Хотел этого только он… Он не попытался с ним сблизиться другим способом… Не показал что он другой… Сейчас в глазах поляка он тот же самый жестокий, своенравный, желающий взять всё под свой контроль — немец.
«Ты как и все предыдущие… Хотел нас взять под контроль… Меня, моего отца, деда и прадеда… Даже не интересуясь моими желаниями, ты утвердил своими действиями для себя, что я смогу тебя простить, так быстро и безболезненно. Просто увидев тебя поверхностно… Ха… Хахахаха!.. почему ты такой?.......»
ГИ пытался снять белоснежный свитер со страны, Польша начал сопротивляться, опять начиная ронять слезы. Рейхтека слегка взбесило непослушание Польши. Одним резким движением, он пригвоздил его к кровати за шею, заставляет того тело подпрыгнуть, отпружинивая от кровати, но не душа. Не до конца сняв свитер, он остановился как и поляк. Польша понял что он увидел то что он прятал от всех так долго. Польша лишь закрыл глаза и положил руку на лицо тихо всхлипывая.
— ты увидел, увидел… — сказал независимый, тихо скуля. За спиной появилось крыло которым он закрыл себя от стыда, но крыло было только одно… всё что осталось от второго — это глупый, еле покрытый перьями — обрезок, приносящий фантомную боль и страдания.
«Польша… Польша, дорогой… Что случилось с твоими белоснежными крыльями?..»
Старший немец ужаснулся, что было даже написано на лице. Это было клеймо третьего рейха, на боку страдальца, которое он выполнил на его коже металлическим, раскалённым штампом и горизонтальный шрам во всю длину. Немец ранее задумывался что могло случиться с телом поляка при полное территории. Его догадки подтвердились…
— Я-я прости Polen, я-я… — немец не долго задумываясь крепко обнял поляка — прости… я не хотел. Я не думал что мой… Что он настолько был жесток с тобой. Извини.
— Да ничего. Я уже давно свыкся — он пытался выглядеть более весёлым, но голос предательски дрожал и хрипел, а улыбка нализающая на лицо была фальшивый не куда, выдавая того переживания с потрохами. Он не хотел других людей нагружать своими страданиями или ставить его в известность своих слабостей. Если он действительно понимает его страдания…
— а второе? — немец аккуратно коснулся остатков крыла, перебирая оставшиеся перья, смотря на него из-за спины младшего, обнимая.
— тоже самое… твой выдрал. Знаешь если можно и просто прожить со всеми руками и ногами, что у меня и есть, то он меня на всю жизнь оставил калекой — на последних словах польша стал подвывать, скривился, отдалившись от Империи — Ты знаешь какого это летать?! — плача крикнул поляк.
— нет не знаю… прости меня, я хотел прийти к тебе… И… развеселить, это конечно не назовёшь… Я хотел прийти после того как накричал на себя в офисе, честно других идей у меня не было. Самому от себя противно… Знаю идиотская идея и я сам слегка кретин. Я не знаю кто это был на камерах, но это точно не ты, по глазам видно, я должен был это увидеть с разу.
Польша упёрся головой об грудь импера, тихо босёрбывая носом, царапал его ногтями. Германский даже не оказал сопротивление. Душа выла. Сейчас это для него была лучшая поддержка, хоть и не совсем по мнению беловолосого безопасная. Но сколько возможностей у него имелось что бы ему не вредить?
Трёхцветный приобнял его сильнее. Польша поднял голову вверх, к потолку, слегка нездорово усмехнувшись.
— нечего грустить по пустякам, хех — слёз медленно скатывались по щекам.
— разве это пустяк? Они много чего натворили. Старый я, сказал бы «мой никчёмный сын, хоть чем-то выделился» но со временем, я понял что это не повод для гордости. Это я виноват в том что я из него сделала монстра… Прошу Polen не вспоминай об этом, ведь как ты сказал ты это уже пережил, и больше не будешь переживать, ведь я хочу быть рядом с тобой. Я тебя защищу. Прошу только дай мне… — сказал взяв в руки чужое лицо.
— Насколько я могу быть уверен, что это не клевета… И ты меня не используешь? — взгляд был пустой и бездушный, он смотрел в некуда.
— Обещаю… я не смогу тебя убить, и ты можешь об этом рассказать другим. И… Ибо если совру, больше никогда мне не верь — это были достаточно громкие слова, в которые может поверить думаю каждый.
— если это правда… то спасибо… — он обнял немца, который оказался для него кошмаром наяву. Даже и сейчас… Но… Появилось такое чувство. Надежда называется? Впервые в жизни, он почувствовал к кому-то из старших немцев такое. Более приятные притяжение. Он никогда не думал что кто-то из них может быть таким…
Они сидели так достаточно долго, непонятно сколько.
— Просто чтоб ты знал… Если тебе действительно не всё равно, и через густую листву твоей тёмной души, пробивается свет, в котором зародилась добро. То помни, тебе придётся хорошо постараться, чтобы заставить меня тебе поверить — резко, его лицо стало серьёзным — Я почти беспомощное существо, не такой как ты. Если соврешь и воспользуешься мной — знай, тебе от грязи, и ненависти чужой, никогда не отмыться… И будешь носить клеймо предателя.
— Я буду стараться. Я тебе докажу что я другого человек…
— не знаю почему… Но мне хочется тебе верить — он взял в руки чужое не физическое лицо — может ты действительно исправился… Я тебе верю…