Стигмалион

боли и жалости. Я попыталась помочь, но, кажется, сделала только хуже. Он застонал еще громче.

– Я вызываю скорую!

– Нет, Долорес, нет…

– Почему?!

– Потому что я обещал матери.

– Обещал что?

– Обещал, что больше не попаду в больницу…

Его затрясло еще сильнее, пальцы вцепились в одеяло, как будто он повис над пропастью и одеяло – это последнее, что удерживает от гибели.

– Да срать мне, что ты там обещал! – заорала я и схватилась за мобильник.

– Не звони… я объясню… Ты же этого хочешь – все знать? – пробормотал он и стащил с груди одеяло.

Я прижала руку ко рту, во все глаза глядя на его грудь. Она была в темно-красных ожогах. Я представила его боль, и мне стало нехорошо.

– Что произошло? – спросила я, задыхаясь.

Я уже знала ответ на этот вопрос. На груди Вильяма, словно клеймо, стоял полукруглый отпечаток с пятью тонкими штрихами, направленными в сторону его ключицы. Такой отпечаток могла бы оставить, ну, например…

Женская ладонь.

***
Не знаю, как я не выдала себя. Как смогла сохранить маску спокойствия. Как не закричала от изумления. Как не села на пол с криками «Разбудите меня! Разбудите!»

– Что произошло? – всего-то и сказала я хриплым шепотом. – Кто это так… получилось?

– У меня что-то вроде… аллергии на прикосновения.

Наши взгляды схлестнулись в одной точке. Мое жгучее кареглазое безумие ударилось об его синий-синий лед. Полетели ледяные крошки, взвились снежинки. В комнате стало так тихо, словно только что упала и разбилась вдребезги какая-то немыслимо дорогая вещь.

– Да ладно, – прошептала я, тут же замечая многочисленные отпечатки губ на его шее и груди.

– Ты не веришь?

– Почему же… Глядя на ожог в форме отпечатка от ладони, невольно поверишь во что угодно…

– Это не шутка.

– Вильям, я верю. Теперь мне все понятно.

Понятно, что моя жизнь больше не будет прежней, черт побери. Медленно и осторожно я присела на край его кровати, словно она была заминирована.

– И как, Айви в курсе, что происходит после того, как она трогает тебя? Ты рассказал ей о болезни?

– Рассказал. Но о некоторых вещах не хочется напоминать, когда дело доходит до…

– Короче говоря, ты любишь потрахаться больше, чем жить в здоровом теле.

– Обычно я осторожен, – тяжело задышал он. – И могу предотвратить последствия, но… в этот раз не смог…

– Что значит «предотвратить последствия»?

– Презерватив, одежда, кое-какие хитрости… Ты покраснела.
Мои щеки в самом деле стали гореть. Их словно намазали чем-то жгучим и едким.

– Ты еще ни с кем этим не занималась, угадал? – поинтересовался он, пристально глядя мне в глаза.

Я не стала отвечать. Это последняя тема, на которую мы будем говорить.

– Нужна жидкость для обработки ран, заживляющий крем и бинты. Нужно промыть ожоги и забинтовать. Иначе ты труп. Антибиотики у тебя есть? – спросила я.

– Ты учишься на медицинском?

– На ветеринарном. Но с человеком тоже управлюсь. У тебя аптечка есть?

– На кухне в крайнем левом шкафу.

Я ушла на кухню, распахнула дверцу шкафа и вынула оттуда большой пластиковый бокс. И чего там только не было: антибиотики, антигистаминные, противовоспалительные, мази, кремы, шприцы, стерилизующие салфетки… Господи, все то же, что и в моей аптечке!

Я склонилась над коробкой, изучая содержимое и пытаясь прийти в себя. Мозг все еще не успел впитать, усвоить, осознать ту информацию, которая накрыла его, как цунами, пять минут назад. Он барахтался в этой информации, еще не до конца понимая, что…
– А? Что? – очнулась я.

– Ты не могла бы кое-что сделать для меня?

Я с трудом оторвала взгляд от его груди:

– Да.

– Пусть это останется между нами. Никто не должен знать.

– Твои друзья не в курсе, что у тебя за диагноз?

– Только самые близкие…

– Ладно, – кивнула я, раскрывая упаковку с бинтами. – Только один вопрос. Ты обещал матери больше не попадать в больницу. Значит, это регулярно случается. И не жаль тебе ее?

– Все под контролем, просто иногда возникают проколы.

– Проколы?! – нервно хмыкнула я. – Эти проколы могут убить тебя, ты в курсе?!

– Ты переживаешь за меня? – вскинул бровь он.
Вильям расхохотался, морщась от боли.

– В восемнадцать «все это» только начинается. И когда ты встретишь подходящего человека, Долорес, вот тогда ты расскажешь мне, как много в твоей голове остается разума, когда он прикасается к тебе.

Я забрала у Вильяма стакан, вышла из комнаты и вернулась на кухню. У окна висело большое зеркало, я заглянула в него, и меня начала колотить мелкая дрожь. Губы остались прежними. Кожа не вздулась волдырями и не лопнула, обнажая алые раны, несмотря на то, что уже миновали все дедлайны. Слюна Вильяма не оставила на мне ни следа. Боже правый…
Бекки, теперь я знаю, что ты имела в виду, говоря, что Айви вредит ему…

– Ожогов очень много? – всхлипнула Бекки.

– Много, – призналась я.

– Я убью его… и двумя пальцами он на этот раз не отделается, – черно пошутила Бекки, но у меня мороз по коже пошел.

– Бекс, слушай, мне нужно рассказать тебе кое-что. Не по телефону. Ты можешь прийти ко мне, когда вернешься в Дублин?

– Конечно, Лори. Я твоя должница.

– Нет-нет, ты ничего мне не должна, Бекки. Ничего.

Я сунула телефон в карман, домыла посуду и вышла из кухни.
Что ж, прошло достаточно времени, чтобы понять, как отреагируют твои демоны на мой визит, Вильям. Добавят тебе ожогов или начнут лизать мне руки.

Я на цыпочках подошла к двери комнаты – та была полуоткрыта – и заглянула внутрь.

Его губы… они… Улыбались так счастливо, что я заморгала от изумления. И эта улыбка – улыбка мальчика, у которого есть все, о чем только можно мечтать, – потрясла меня едва ли не больше, чем то, что его губы были полностью невредимы.

Голова Айви лежала на его укрытых одеялом коленях, его пальцы теребили кончик пряди ее волос. Они наконец перестали выяснять отношения и теперь о чем-то тихо болтали. Ее рука гладила его бедро, прикрытое тонким одеялом. Он закрыл глаза и выглядел так, как будто боль наконец оставила его…

Я отступила, медленно осознавая всю дерьмовость ситуации. Грудь раздирал пожар. Глаза заволокло слезами. Больно стало так, что не вдохнуть.

Я нашла человека, с которым совместима. Нашла того, кто мог бы подняться в башню Стигмалиона и спасти меня. Того, с кем могла бы делать невообразимо прекрасные вещи, если бы…

Он полностью, абсолютно и безоговорочно не принадлежал другой.