КЛЯТВА РЫЦАРЯ

                                   ПРОЛОГ
Сквозь полумрак рассветного неба первые лучи солнца лениво пробивались к конюшням. Я поднялся ещё до того, как пропел петух, как привык с тех пор, как стал рыцарем без лица. Тишина утра была для меня единственным временем, когда я мог дышать без чужих глаз на затылке.
Сегодня было не так, как обычно. Сегодня мне предстоял заказ. Не простая охрана торгового каравана или слежка за нечестным вассалом. В этот раз речь шла о ком-то особенном. Слишком много золота лежало на столе советников Тан'Аливера, слишком серьёзные лица у людей, что вручили мне приказ. Они не сказали имени. Не назвали даже пола того, кого я должен защитить. Лишь одно: «Этот человек — будущее Тан'Аливера. Ты не имеешь права на ошибку.»
И как всегда — клятва. Клятва, что лицо моё никто не увидит. Чтобы сердце не привязалось. Чтобы не стать кем-то большим, чем просто тенью с мечом. Таков наш орден.
Я проверил амуницию — клинок остёр, латы без трещин. Конь готов, в сумке аккуратно уложены два запасных плаща. Мы отправляемся вдвоём, без свиты и знамен, через леса, болота и деревни, где чужаки не вызывают доверия. Нам придётся стать призраками в этом путешествии.
Иногда я думаю, есть ли у меня право на страх. Рыцарь не должен бояться, но я всё же боюсь — не за себя, за того, кого буду охранять. Боюсь разочаровать. Боюсь провала. И, что страшнее всего, боюсь, что этот человек не просто пройдёт мимо моей жизни... а останется в моём сердце.
Но страх — это удел живых. А рыцарь без лица должен быть мёртв внутри.
Я закинул за спину свой меч, затянул ремни на доспехах и сделал первый шаг в новый день. День, который должен стать началом нашей дороги... дороги, полной тайн и опасностей. И если судьба этого мира зависит от моего меча — значит, я не позволю себе дрогнуть.
                                  СУД ВЕТРОВ
*Тан'Аливер всегда гордился своими древними традициями: величественные замки на утёсах, роскошные залы Совета, законы, что не менялись столетиями. Народ верил в нерушимость этих устоев, ведь на троне сидели правители из дома Вейрис, правившие мудро и справедливо. Но одна ночь перевернула всё.
Никто не ждал удара от варваров с северных степей. Они редко решались на большие походы — их племена вечно враждовали между собой. Но в ту ночь они объединились под знаменем нового, жестокого вождя. Под покровом густого тумана они окружили замок Вейрисов. Стражи не успели подать тревогу: первые стрелы сожгли дозорные башни. Варвары ворвались во двор, срывая замки с ворот, убивая всех на своём пути.
Крики женщин и звон мечей слились с рёвом пламени. Когда дым поднялся над замком, весь Тан'Аливер узнал — родители принцессы Сайоры, король и королева, мертвы. Ходили слухи, что кто-то из совета заплатил варварам за эту резню, ведь смерть правителей должна была запустить древний закон «Суда ветров»: когда на трон нет прямого наследника мужского пола, Совет собирается, чтобы выбрать законного правителя из претендентов, которых они сами сочтут достойными.
А тут — только юная Сайора, девушка, которой нельзя править по традициям Тан'Аливера. Женщина на троне считалась знаком слабости перед другими королевствами: союзники перестанут уважать, враги — начнут нападать. Совет оказался в ловушке: формально есть наследница, но по закону она не может занять трон.
Были предложения тайно устранить Сайору и посадить на трон дальнего родственника по мужской линии. Были те, кто хотел провозгласить её королевой и рискнуть. Но возобладал третий путь: выдать принцессу замуж за мужчину, который сможет стать правителем вместе с ней — и сохранить династию. Такой брак должен был быстро объединить Тан'Аливер с союзником, способным защитить королевство от новых набегов и претензий.
Совет выбрал Весторию — мощную державу на западе, чей король Раэльд IV славился мудростью и могуществом. Его второй сын, Дариан, не был обременён обязанностями наследника и мог жениться по воле отца. Союз с Весторией обещал безопасность и поддержку.
Так родился тайный приказ: отправить принцессу в Весторию без лишнего шума. Не парадом и кортежем, а тайно, почти как беглянку, чтобы никто не помешал. Её сопровождать должен был один рыцарь — тот, кто даст клятву молчания и сохранит своё лицо скрытым, чтобы не привязать к себе наследницу.
И пока Совет обсуждал условия будущего брака, пока жители Тан'Аливера оплакивали короля и королеву, в сумрачном зале Совета судьба юной принцессы Сайоры уже была решена. Она сама ещё не знала, что её жизнь больше не принадлежит ей.*
    
                                       Путь к союзу
Я стоял в зале для тайных собраний, где воздух пропах маслом факелов и холодом камня. Рано утром меня вызвали сюда, не объяснив ни цели, ни срочности. Когда тяжёлые двери заскрипели, передо мной оказался Генерал Сайгард — человек, которого боялись даже лорды. Его доспехи были украшены чернёнными коваными узорами, а взгляд мог пробить насквозь любого.
— Рыцарь Уолт, — прогремел его голос, когда я шагнул к нему и склонил голову. — Ты поклялся защищать Тан'Аливер любой ценой. Сегодня тебе предстоит доказать это.
Я не ответил. Молчание — моя клятва. Сайгард шагнул ближе, и я почувствовал запах крови и железа, которым всегда пахли те, кто видел слишком много войн.
— Ты знаешь о смерти наших правителей, — продолжил он, — но, быть может, не знаешь, что у них осталась дочь.
Мир словно остановился. В голове раздался гул, когда я услышал: «дочь». Значит, мой заказчик — не старый купец, не посол и не знатная вдова, как бывало раньше. Принцесса. Наследница короны. Человек, от чьей жизни зависит будущее страны.
Я резко вскинул голову и впервые нарушил молчание:
— Вы в своём уме? — голос хрипел, и я сжал кулаки. — О таких вещах предупреждают заранее! Это не обычное задание — это самоубийство. Кто покушается на трон, тот будет охотиться и на неё!
Сайгард прищурился и тяжело выдохнул. Взгляд его смягчился едва заметно, но голос остался стальным:
— Именно поэтому мы не сказали тебе сразу. Ты бы отказался. Но сейчас ты — единственный, кто может довести её до Вестории живой. Ты лучший рыцарь в королевстве, и ты не связан ни кланами, ни амбициями. Ты — никто и всё сразу. Поэтому ты должен её защитить.
Я хотел что-то возразить, но слова застряли в горле. Я знал: он прав. В таких делах не бывает второго шанса.
Сайгард положил руку мне на плечо — тяжёлую, как вся моя судьба:
— С этого момента ты не просто рыцарь. Ты — стена между Тан'Аливером и хаосом. И помни: если она погибнет, страна падёт.
Он выпрямился и велел ввести мою «заказчицу». Когда дверь открылась, я увидел девушку с высоко поднятой головой, несмотря на слёзы в глазах и красный плащ, который казался слишком большим для её хрупких плеч. Сайора Вейрис — последняя надежда Тан'Аливера.
Когда дверь за Сайорой закрылась, комната на мгновение замерла в тишине. Она стояла прямо, держа спину с достоинством, но по её дыханию я видел: страх сжимал ей горло. Она медленно подняла глаза на меня — в них отражался и ужас, и решимость.
— Я знаю о вашей клятве, — сказала она, и голос её дрожал лишь самую малость. — Знаю, что вы не покажете мне своего лица. Знаю, что не скажете ни слова.
Она шагнула ближе. Красный плащ колыхнулся за её спиной, как языки пламени.
— Но... — её губы дрогнули, когда она перевела дыхание. — Кивните мне. Кивните, что вы не позволите мне умереть. Что вы сделаете всё, чтобы я добралась до Вестории.
Время на мгновение растянулось, как треснувшее стекло. Я смотрел в её глаза — такие гордые и полные ужаса одновременно. В этом взгляде я увидел не только принцессу, но и девочку, которая за одну ночь потеряла родителей и свою жизнь.
Я медленно кивнул. Один раз — коротко и твёрдо.
И в этот миг между нами, несмотря на молчание, родилась первая нить доверия.

Я развернулся и молча вышел из комнаты, чувствуя на себе её взгляд, тяжёлый и полный вопросов, на которые я не имел права ответить. В коридоре, у дверей, меня ждал её личный слуга — молодой парень с бледным лицом и встревоженными глазами. Я поднял руку, чтобы он замолчал, и достал из-за пояса небольшой свиток с печатью Совета — там были инструкции для него.
— Передай ей, — сказал я коротко, голос прозвучал глухо после стольких часов молчания, — чтобы переоделась. Не нужно выделяться. Пусть наденет что-то простое, удобное. У нас впереди дорога не меньше пяти дней. Здесь каждый взгляд может стоить нам жизни.
Слуга судорожно кивнул и исчез за дверью. Я позволил себе короткий вдох, стараясь сбросить напряжение, и направился к конюшне.

Запах сена и тёплого дыхания лошадей всегда немного успокаивал меня. Мой конь ждал меня у дальнего стойла. Он был чёрным как ночь, с лоснящейся гривой и зоркими глазами. Тьма. Имя, которое я дал ему в память о ночи, когда принял свою первую клятву.Я провёл рукой по его шее, чувствуя горячую силу под кожей.
— Ну что, Тьма... — пробормотал я, глядя ему в глаза. — Нас ждёт самая опасная дорога в нашей жизни. За этой девушкой — будущее страны. А я... я не знаю, готов ли я к этому.
Конь вскинул голову и тихо заржал, словно отвечая мне, что всё будет так, как должно быть.

Я стоял у конюшни, проверяя сбрую и натяжение поводьев, когда шаги за моей спиной заставили меня напрячься. Я обернулся — и на мгновение время замерло.
Она шла по двору, закутавшись в простой чёрный плащ, который скрывал её силуэт, но не мог спрятать того, кто она есть. Длинные тёмные волосы ниспадали на плечи густыми волнами, отражая редкие проблески рассветного света. Её кожа напоминала молочный шоколад — тёплая, гладкая, мягкая даже на вид, словно её создали из чего-то драгоценного и хрупкого одновременно.
Но больше всего меня поразили её глаза. Голубо-зелёные, цвета весеннего моря под ясным небом. Таких я никогда не видел. В них была сила, упрямство и что-то ещё — тоска, тяжесть утраты, холод одиночества.
Она подошла ближе. Ветер шевелил подол её чёрного платья, делая её похожей на тень среди первых лучей солнца. Несмотря на свой вид, она держалась прямо, с гордостью, но руки предательски сжимали края плаща. Она пыталась скрыть дрожь — и едва ли это было от утреннего холода.
Я заметил, как она тяжело дышала, взгляд её метался то на меня, то на ворота замка, словно она ещё сомневалась: бежать или остаться. Она устала. Её плечи опустились чуть ниже, чем должны были быть у принцессы. В этом взгляде я видел человека, которому за одну ночь пришлось повзрослеть на десять лет.
И в тот миг я пообещал себе без слов: никто больше не посмеет причинить ей боль.
Мы стояли друг напротив друга, когда к нам поспешно вышел Генерал Сайгард. Его лицо было напряжённым, голос звучал хрипло:
— Время вышло. Вам нужно уходить сейчас же. Чем дольше вы здесь, тем выше риск.
Мы с ней встретились взглядом. Морские глаза, полные тревоги, смотрели прямо в мои, спрятанные за полями шлема. В этом взгляде не было ненависти, только вопрос: Смогу ли я довериться тебе?

Я протянул руку, и она положила свою ладонь в мою. Её пальцы были прохладными и едва заметно дрожали. Я осторожно сжал её руку, давая понять, что не позволю ей упасть — ни в прямом, ни в переносном смысле.

Подведя её к Тьме, я поддержал за талию, помогая ей забраться в седло. Она села, стараясь сохранить достоинство, но я заметил, как на мгновение напряглась от страха. Когда она устроилась, я поднялся в стремена и сел за ней. Ветер трепал её волосы, и я чувствовал их аромат — свежий, едва сладковатый.
Сайгард открыл нам боковую калитку, ведущую в лес, и кивнул на прощание. Я щёлкнул языком, и Тьма тронулся с места. Мы двинулись в путь, оставляя позади замок, что уже начинал засыпать снегом и кровью. Впереди нас ждала долгая дорога, которую нам предстояло пройти вдвоём — или не пройти вовсе.

Мы ехали весь день, углубляясь всё дальше в лес. Сначала нас сопровождал лишь шёпот ветра в ветвях и мерный стук копыт, но чем больше уходило солнце, тем гуще становилась тьма вокруг. Лес наполнялся звуками — где-то выл зверь, где-то хрустнула ветка, и каждый шорох заставлял меня крепче сжимать рукоять меча.

Наконец я нашёл место для привала: небольшую поляну, окружённую валунами и густыми елями, которые могли скрыть нас от случайных глаз. Развёл небольшой костёр, стараясь, чтобы дым не поднимался слишком высоко, и молча помог ей спешиться. Когда она оказалась на земле, её ноги дрожали от усталости.
— Мы здесь? — тихо спросила она, глядя на меня снизу вверх.
Я кивнул.
Она присела к костру и закуталась в свой плащ. В пламени её глаза светились почти мистическим голубо-зелёным светом. Я заметил, как она украдкой смотрит на меня, когда я распаковываю еду и проверяю оружие.

— Ты всегда такой молчаливый? — вдруг спросила она, голос звучал осторожно, но с искренним любопытством. — Или только со мной?
Я поднял взгляд, но не ответил. Она вздохнула и опустила голову, словно признавая поражение в этой странной игре молчания.
Я подал ей кусок хлеба и сушёного мяса. Она взяла еду, но, вместо того чтобы сразу есть, подняла глаза и тихо сказала:
— Спасибо.
В ту ночь я сидел рядом с ней у костра, внимая каждому звуку в лесу, готовый выхватить меч при малейшей угрозе. Она задремала, склонившись ко мне плечом. Я чувствовал её дыхание — ровное, спокойное. И впервые за долгие годы позволил себе надеяться, что смогу выполнить эту клятву.

Ветер пел в кронах, звёзды мерцали над головой, а в тишине леса я шепнул самому себе: Я не позволю тебе умереть.

Когда она немного согрелась у костра, я достал из-за пазухи сложенный лист пергамента и протянул ей. Сайора взглянула на меня с удивлением, но взяла его, осторожно развернула и начала читать.
На листе была схематичная карта — дорога через леса, перевалы и деревни, отмеченные красными точками опасные места. В конце пути — граница с Весторией, где нас должен был встретить гонец принца Дариана. Я нарисовал маршрут сам, тщательно продумав каждый день пути. Надпись внизу говорила: «Вы должны знать, куда мы идём».
Она прочитала, а потом подняла на меня глаза — в них сквозило нечто новое: не только страх, но и уважение.
Когда она закончила, я забрал карту и принялся за работу. Собрал хворост, натянул канаты и соорудил два небольших укрытия из брезента: одно для неё — чуть дальше от костра, чтобы дать ей приватность, другое — для себя, между ней и лесом, чтобы в случае опасности первым встретить любого врага.

Пока я колотил колья, чтобы укрепить палатку, она смотрела на меня. Я чувствовал её взгляд, даже не оборачиваясь — он был тёплым и настороженным одновременно.
— Почему ты так заботишься? — тихо спросила она, когда я закончил и сел проверить ремни на доспехах.
Я замер, но не ответил. В ответ лишь посмотрел на неё так, чтобы она поняла: это моя работа, но не только... ведь в этом была уже и моя клятва самому себе.

Ночь накатила быстро и холодно. Когда она забралась в свою палатку, я остался сидеть у тлеющего костра, внимательно вглядываясь в лес. Лес шептал, но я не боялся — только был готов. Потому что теперь моя жизнь принадлежала ей.
                               ***
Сайора проснулась ещё до того, как первый луч солнца коснулся верхушек елей. Сон оборвался резко, как оборванная нить, и она села, тяжело дыша. Её ночной кошмар был ужасающе ярок: горящий тронный зал, крики родителей, лязг оружия... А потом — тела. Изломанные, обезображенные, словно кто-то нарочно хотел, чтобы от них осталось нечто неузнаваемое. Даже на похоронах части их тел были зашиты обратно. Этот образ врезался в сознание так глубоко, что Сайора вжалась в плащ, пытаясь сдержать рвущийся из груди крик.
Всё было тихо. Только ветер шевелил верхушки сосен, и в этой тишине она услышала ровное, почти спокойное дыхание Уолта. Он всё ещё спал в своём укрытии, с мечом, сжатым рукой даже во сне. Его лицо скрывала тень шлема, но неуловимая мысль промелькнула у неё в голове: А что, если заглянуть? Узнать, кто он?
Её рука потянулась к шторке палатки Уолта. Она слегка приподняла ткань и увидела его — крепко спящего, в полусвете рассвета его силуэт казался почти мирным. Но что-то внутри остановило её. Это было не страхом, скорее... пониманием. Она опустила ткань и медленно выпрямилась.
Сайора отошла к краю поляны. Села на мягкую траву и долго смотрела на небо, в котором туманная заря медленно уступала место синеве. Она наблюдала, как просыпается лес, как солнце окрашивает верхушки деревьев золотом. И именно там, среди мягкого света и шёпота ветра, её усталость взяла верх. Она обняла свои колени и уронила голову на них, засыпая в первый раз за долгое время без слёз.
                                              ***
Я открыл глаза ещё до того, как лес окончательно пробудился. Сон уходил медленно, как иней с травы, и я, по привычке, первым делом проверил окрестности: взгляд скользнул по деревьям, по кустам, по углам поляны. Опасности не было. Тогда я медленно поднялся, поправил ремни на доспехах и подбросил дров в тлеющий остаток костра.
Её я заметил сразу — она сидела у потухшего огня, свернувшись клубком, с головой на коленях. Казалась совсем маленькой и хрупкой в этом огромном лесу. В первые секунды я насторожился: не ранена ли она, не напали ли на неё в моём сне? Но когда подошёл ближе, понял: она просто спит. Глубоко, почти мирно.
Я почувствовал странное облегчение. Осторожно, чтобы не разбудить её, я разложил у костра свои нехитрые припасы: немного сушёного мяса, кусок хлеба, сухие ягоды. Размочил их в котелке с водой, которую набрал на рассвете в ручье неподалёку. Пока еда томилась на углях, я снова посмотрел на неё.
Её волосы рассыпались по плечам, кожа казалась почти янтарной в мягком утреннем свете, а дыхание было спокойным и ровным. Это зрелище странно грело мне сердце, но я сразу отогнал эти мысли. У меня была клятва — и только она.

Я вернулся к еде, размешивая простой суп. Пламя потрескивало, рассвет разгорался всё ярче, и я готовился к новому дню, который мог оказаться куда более опасным, чем ночь.
Я заметил, как она пошевелилась. Сперва медленно подняла голову, огляделась сонными глазами, потом заметила меня у костра. Взгляд её задержался на дымящемся котелке, и она осторожно подошла ближе.
— Ты... приготовил это для меня? — голос прозвучал удивлённо, чуть хрипло после сна.
Я лишь кивнул, двигая в её сторону деревянную чашку. Она села напротив меня и взяла её в руки — тепло еды разогнало остатки ночного холода. Несколько минут она молча ела, а я наблюдал за ней, одновременно вслушиваясь в каждый шорох леса.

Но вскоре молчание кончилось. Она подняла на меня взгляд, в котором теперь плескалось нечто живое, и сказала твёрдо:
— Если я буду говорить верно, ты киваешь. Если нет — не двигаешься. Понял?
Я замер. Внутри всё сжалось — я не хотел говорить о себе. Но понимал: это не праздное любопытство. Она пыталась доверять, пыталась понять, кто тот человек, что стал её единственным щитом.
Я вздохнул и всё же кивнул в ответ на её условие.

— Ты... не женат? — спросила она первым делом, внимательно всматриваясь в прорези на моём шлеме.
Я кивнул.
— У тебя есть семья? Братья? Сёстры?

Я остался неподвижен. Её глаза дрогнули: правильный ответ — значит, семьи нет.
— Ты... когда-нибудь любил кого-то?
Я замер дольше, чем хотелось. Но в итоге не двинулся вовсе.
Она опустила глаза и сжала пальцы вокруг чашки.
— Ты считаешь меня обузой?
Я резко поднял взгляд на неё, и не раздумывая кивнул — но не в знак согласия, а скорее, чтобы показать, что это не так. Она нахмурилась, не понимая, но я не знал, как выразить словами то, что чувствовал.
Тогда я лишь осторожно положил руку на эфес меча: моя клятва была в силе. Я не позволю никому навредить ей, даже если сам стану для неё тенью без лица.
Она посмотрела на меня с лёгкой растерянностью — будто не ожидала, что я приму её правила игры. Несколько мгновений молчала, глядя в чашку с остатками еды. А потом, чуть дрогнув голосом, начала говорить сама, словно пытаясь заполнить тяжёлую тишину:
— Меня звали Сайорой ещё до того, как я узнала, что значит быть принцессой. Моя мама пела мне колыбельные на древнем языке Тан'Аливера... А отец всегда говорил, что я должна быть сильной. — Она судорожно вздохнула. — Но когда они... — она замолчала, будто слова застряли в горле, — я поняла, что сила — это просто пустое слово, если ты одна.
Я слушал её молча. Каждое слово врезалось в меня глубже, чем любое лезвие. Она продолжила, уже тише:
— У меня не было друзей. Только наставники, книги и церемонии. И когда всё это закончилось, я... я подумала, что не хочу больше оставаться игрушкой в чужих руках.
Она взглянула прямо в мои глаза через узкие прорези шлема — в её морских зрачках плескалось что-то похожее на решимость.
— Я не хочу быть слабой. Не хочу, чтобы меня вели на убой, как ягнёнка. Я хочу жить. Понимаешь? — сказала она с отчаянной искренностью.
Я не сдержался и кивнул. Впервые за всё время между нами проскользнуло что-то едва уловимое — не слова, не обещания, а понимание. И пусть я не мог сказать ей этого вслух, я знал: я сделаю всё, чтобы её слова не остались пустыми.

Когда солнце окончательно встало, мы собрали лагерь. Я помог Сайоре сесть на Тьму — она снова слегка напряглась, когда мои руки обхватили её за талию, но тут же взяла себя в руки. Взгляд её был сосредоточенным, но где-то в глубине глаз мелькала усталость, которую не могло скрыть даже утреннее холодное солнце.

Я сел позади, удерживая поводья и одновременно стараясь не задеть её лишний раз. Тьма, моя верная лошадь, переступил копытами, нетерпеливо фыркая — он чувствовал мою тревогу и, кажется, понимал, что на его спине сейчас не просто всадник, а сама судьба страны.
Сайора молчала. Её тело слегка дрожало — от холода ли, от страха или из-за вчерашних воспоминаний, я не знал. Но с каждой милей её спина выпрямлялась всё больше, движения становились увереннее. Я чувствовал, как она учится дышать ровно, когда лес шумел слишком громко, и сжимала поводья, когда ветви нависали угрожающе низко.
Мои мысли метались: я вспоминал её рассказ, её дрожащий голос, и понимал, что эта девочка — не избалованная принцесса, как я боялся. Она израненная, но живая, сильная и цепляющаяся за каждый вдох. И я... я не должен подвести её.

С каждым шагом Тьмы я чувствовал всё большее напряжение. Лес вокруг был спокоен, но это спокойствие казалось мне зыбким, как поверхность пруда перед бурей. Ветер доносил запахи хвои, сырой земли и чего-то едва уловимого, что настораживало меня. Я крепче сжал меч, закреплённый за спиной, и поклялся про себя: никто не тронет её, пока я жив.

А Сайора, хотя и не видела моего лица, ощущала каждое моё движение. Ей было страшно, но впервые за долгое время она позволила себе чувствовать не только ужас, но и тонкую, зыбкую надежду — что в этот раз всё может закончиться не так, как той ужасной ночью в замке.

И так мы продолжили путь — двое на одной лошади, в глубине леса, где каждый шорох казался эхом судьбы.

Мы ехали долго. Солнце клонилось к закату, и с каждым рывком Тьмы по ухабистой дороге спина горела тупой болью. Позади нас остался лес, где я впервые заговорил с ней. В животе урчало так, что даже доспехи не могли заглушить этот звук. Когда на горизонте показалась старая придорожная таверна, я почувствовал облегчение — хоть и ненавижу такие места.

Я спрыгнул с седла, выпрямился и почувствовал, как затекшие мышцы болезненно отзываются на движение. Подал руку Сайоре — она мягко положила ладонь на мою, её пальцы были холодными, но удивительно лёгкими. Когда мы вошли внутрь, все взгляды устремились на нас. Шум стих, как по команде. Люди замерли: рыцарь в чёрных доспехах и девушка в траурной одежде — мы выглядели, как сама смерть, явившаяся за ними.

Я прошёл в самый тёмный угол, сел на скрипучую скамью. Вытянул руку и дождался, пока хозяин бара подойдёт к нам. Вонь дешёвого вина и жареного сала стояла в воздухе.

Сайора взяла на себя заказ — тушёное мясо, хлеб, вино. Пока она говорила с трактирщиком, я неотрывно следил за залом. Никто не делал резких движений, но напряжение повисло, как перед грозой.

— Мне нужно в уборную, — сказала она, и в её голосе мелькнуло что-то настороженное.

Я сжал кулак и несколько раз постучал по невидимым часам на запястье, показывая: недолго. Она кивнула и исчезла за углом. Пока её не было, принесли еду. Я ел быстро, почти не чувствуя вкуса. Лишь бы закончить и выбираться отсюда.

Когда Сайора вернулась, я кивнул, встал и пошёл к выходу. Вышел за таверну и почувствовал, как влажный вечерний воздух охладил разгорячённое лицо. Я снял шлем, вдохнул полной грудью. Достал самокрутку, зажал её между зубами, прикурил и с облегчением втянул горький дым. Плевать на всё — сейчас мне нужны были эти несколько минут без доспеха.

— Мне кажется, я тебя знаю, — вдруг раздался женский голос.

Я медленно обернулся. Передо мной стояла женщина лет двадцати пяти с резкими, но красивыми чертами. Её волосы были стянуты в хвост, коричневый корсет и белая юбка выдавала в ней работницу бара.

— Вряд ли, — ответил я глухо, не убирая сигарету от губ. — Я здесь впервые.

— Ха! — она рассмеялась, и в этом смехе было что-то неприятное. — Да точно, ты ведь Уолт! — её глаза сверкнули, словно у хищницы.

Мир качнулся. Лилит. Та, чьё имя я пытался стереть из памяти.

— Рад встрече, но мне пора, — процедил я, глухо, с силой туша сигарету о камень. — У меня заказ.

— О, да, мой господин, какие мы деловые... — шипела она, проводя ногтем по моей груди, будто метя меня.

Я резко натянул шлем. Вернулся ко входу, жестом позвал Сайору. Она вышла, и я придержал ей дверь. Когда мы уже собирались уйти, Лилит словно материализовалась из воздуха. Её рука мягко, но мерзко скользнула по моему торсу, голос зазвучал, как сладкий яд:

— Если захочешь... я всегда здесь.

Я почувствовал, как Сайора замерла рядом. Её глаза расширились от шока, она посмотрела на меня, будто впервые увидела человека, а не рыцаря в доспехах. Я отвёл взгляд и направился к Тьме, чувствуя, как всё внутри сжимается в тугой узел. Почему прошлое всегда находит способ догнать?

Когда мы отошли от таверны на несколько шагов, я чувствовал, как её напряжение буквально пульсирует рядом. И Сайора не заставила себя ждать — она резко развернулась ко мне, её глаза вспыхнули, как два пламени.

— Это что сейчас было? — её голос резанул воздух, как лезвие. — Ты меня за идиотку держишь? Кто эта... Лилит?!

Я застыл. В голове бешено стучало: «Не поддаваться, не выдавать лишнего». Но она не отставала. Подбоченилась, подняла голову так, что её взгляд врезался прямо в мой шлем:

— О, простите, мой доблестный рыцарь, как же я сразу не догадалась: великий, молчаливый, загадочный Уолт и его личная... как бы это помягче... «знакомая по отдыху»?

Слова били точно в цель, но я молчал. Я умел молчать лучше, чем кто-либо. Но когда она прищурилась и добавила с ядовитой, почти игривой усмешкой:

— Она не пыталась оставить тебе там ещё и «прощальный подарок»?

Я почувствовал, как напряжение, копившееся во мне с момента встречи с Лилит, неожиданно лопнуло. Где-то глубоко в груди что-то хрустнуло — и я хрипло рассмеялся. Короткий, настоящий смех, который прорвался сквозь стену, что я воздвигал годами. Плечи вздрогнули, и я на мгновение почувствовал себя живым.

Сайора застыла, широко распахнув глаза. Я видел, как в них мелькнуло что-то, похожее на облегчение или даже радость — будто она поймала меня за руку в тот самый момент, когда я стал не рыцарем, а человеком.

— Ну, — протянула она, и голос её стал чуть мягче, — рада, что смогла развеселить великого каменного рыцаря. Но в следующий раз, — она вскинула брови, — давай обойдёмся без женщин, которые пытаются лапать тебя на глазах у твоей... эээ... спутницы.

Я снова хрипло фыркнул, быстро натянул на себя привычное холодное выражение, но что-то внутри осталось тёплым и непривычным. Показал рукой на Тьму, мол, пора двигаться. Она вздохнула, но села на лошадь уже легче, без той тяжести, что висела на нас после встречи с Лилит.

Когда мы тронулись в путь, я почувствовал, что между нами образовалась трещинка в стене — крохотная, но настоящая. Может, и не всё потеряно.

Мы ехали уже несколько часов, молчание тянулось между нами, как натянутый канат. Лес сжимался вокруг, деревья становились всё выше и гуще, серое небо хмурилось над кронами. Каждый скрип седла, каждый стук копыт отдавался у меня в ушах, как набат — слишком тихо, слишком спокойно. Я не любил такую тишину. Она всегда была вестником беды.

Тьма вскинул голову, фыркая и брыкаясь на месте. Его напряжение передалось мне мгновенно. Я медленно поводил взглядом по теням вокруг, стараясь не делать резких движений. Ветер донёс запах — гнилой, кислый, чужой. А потом я услышал шаги. Нет, не звери, слишком тяжёлые и рваные. Люди.

Сайора, заметив моё состояние, шепнула:

— Что случилось?

Я не ответил — слова только разозлят или напугают раньше времени. Но тут же из леса начали выходить фигуры. Трое. Доспехи, которые когда-то были кожаными, теперь были похожи на лоскуты грязи и крови. В руках — кривые ножи и ржавые мечи. Лица скрыты капюшонами, но я видел их улыбки — гнилые, вонючие улыбки шакалов.

Я понял: молчать дальше — значит приговорить её. Губы сами разжались, и голос, который я так долго держал в себе, вырвался наружу — хриплый, как рычание зверя, но твёрдый, как сталь:

— Сайора, держись крепче. Если я скажу — падай на землю и не шевелись. Поняла?!

Я услышал, как она вздохнула, ощутил её взгляд на себе, полный страха, но и чего-то нового — надежды. Она кивнула.

— Они хотят тебя, — бросил я, спрыгивая с Тьмы и выхватывая меч. Сталь зазвенела, как колокол. — Я не дам им этого. Если что, бей Тьму по бокам — он унесёт тебя.

Мужчины начали надвигаться. Движения медленные, но уверенные — хищники, которые чувствуют вкус крови. Я встал между ними и Сайорой, почувствовал, как напряжение в теле превращается в энергию. Сердце било ровно и сильно.

— Ты... говоришь... — её голос прозвучал за моей спиной тихо, почти детски, но я услышал в нём смешанные страх и удивление.

Я не обернулся. В глазах были только враги. Но я ответил, не сдержав хриплый смешок:

— И больше, чем ты думаешь.

Я сделал шаг вперёд, поднимая меч, и в этот момент весь лес исчез — остались только я и они. Первое движение, первый выпад. Тишина взорвалась звоном стали и криками.

Я едва ощутил, как воздух вокруг загустел — как перед ливнем. Их первые шаги казались мне медленными, растянутыми во времени, но я знал: стоит мне моргнуть — и они окажутся на нас. Первый двинулся с топором, тяжёлым, как мельничный жернов. Я почувствовал, как земля дрожит под его шагами, как дыхание Сайоры за моей спиной сбилось.

Я шагнул влево — всё тело двигалось быстро и слаженно, как давно отточенный механизм. Топор пропахал воздух в сантиметре от моей головы и со стуком вонзился в землю. Я почувствовал, как мышцы сжались в пределе, и с коротким резким движением отвёл меч вбок, а затем рубанул. Лезвие вошло в его шею так легко, будто прорезало ткань, и сразу стало влажным и скользким. Тело противника упало с глухим стуком.

Ещё до того, как первый коснулся земли, я услышал шаги за спиной. Резко обернулся: второй уже был в прыжке с поднятым мечом. Я встретил его удар, и наши клинки со звоном сошлись. В вибрации железа я почувствовал его дрожь, его страх. Ещё рывок, и я перехватил меч обеими руками — и, вложив всё своё яростное спокойствие, проткнул его насквозь. Крик, багровая пена на губах, и он рухнул.

Я ещё не успел сделать вдох, когда увидел, как третий — юный, с глазами загнанного зверя — метнулся не на меня, а прямо к Сайоре. Время на миг остановилось. Я ясно увидел её лицо — и ужас в её глазах. Мои собственные лёгкие обожгло адреналином, и голос, который я годами хранил за молчанием, взорвался:

— ЛОЖИСЬ!

Я увидел, как она инстинктивно бросилась вниз, руки прикрыли голову. Я рванулся. С каждым шагом земля летела из-под ног. Размах меча был коротким, но сила удара — как молот. Лезвие вошло ему прямо в грудь, и я почувствовал, как его сердце замерло на моём клинке.

Шум боя стих. Лес замер. Осталась только вонь крови и моё хриплое дыхание. Я опустил взгляд на Сайору — она лежала, дрожа, но невредимая. Я упал на колени рядом, сжал её за плечо:

— Ты не ранена? — голос вырвался хриплый, почти срывающийся. Глаза встретились. Её голубо-зелёные, в которых отражались ужас, жизнь и что-то ещё, что я боялся называть.

Она кивнула, слёзы блестели в уголках глаз. Моё сердце на миг стало легче.

— Тогда вставай. Нам нужно уходить. Быстро.

Я поднял её на ноги, закинул в седло Тьмы и сам вскочил следом. Лошадь, будто чувствуя, что за ними тянется смерть, сорвалась с места, и мы понеслись прочь сквозь лес, оставляя за спиной только запах крови и мёртвую тишину.

Мы ехали до тех пор, пока лес не стал чернильно-чёрным, а наши спины не онемели от долгой тряски. Лишь тогда я позволил Тьме перейти на шаг и свернул на поляну у ручья. Лёгкий туман клубился над водой, в ночи пахло сырой травой и хвойной прохладой.

Я помог ей спешиться. Она опустилась на землю, тяжело дыша, и мы сели рядом у упавшего дерева. Я оставался в шлеме — и без того привык к его весу, а сейчас он служил мне не только доспехом, но и стеной между мной и её пытливым взглядом.

— Кто это были? — её голос дрожал от усталости и скрытого страха, но в нём прозвучала твёрдость.
Я лишь пожал плечами, не проронив ни слова.
— Да брось! — вспыхнула она, в голосе прозвучала злость, смешанная с истеричной бравадой. — Минуту назад ты орал, чтобы я легла, а теперь и двух слов связать не можешь?! — она подалась ко мне ближе, но всё, что видела, — это отражение собственного лица в матовом забрале моего шлема. — Да ну эту клятву... нас ведь никто не видит! И вообще... — губы её дёрнулись в кривой усмешке, — меня ведь ждёт мой «жених»...

Она вдруг рассмеялась — звонко, надтреснуто, почти отчаянно. Её смех эхом разнёсся по лесу, разрывая ночную тишину. И я почувствовал, как что-то тёплое треснуло внутри меня. Мои губы под шлемом сами дрогнули в почти забытой улыбке, которую она не могла увидеть.

Сайора замолчала, тяжело переводя дыхание, и вдруг наклонилась к шлему, будто заглядывая в пустую тьму за забралом.

— Ты... ты можешь смеяться?! — выдохнула она с неверием и лёгкой улыбкой. Но через секунду её лицо стало серьёзным. — Эй... как тебя зовут?

Я замер. Слова словно застряли в горле. Никто не задавал мне этот вопрос так... давно. Лес замер в ожидании, лишь треск веток вдалеке напоминал, что мир не исчез.

— ...Уолт, — хрипло проронил я наконец. Моё имя прозвучало в туманной ночи, словно что-то запретное, давно забытое.

Она медленно повторила его, словно пробуя вкус на языке:

— Уолт... спасибо тебе, Уолт.

Я отвернулся, но под шлемом мои глаза задержались на ней чуть дольше, чем я хотел себе позволить.

Мы сидели у костра, пламя мягко играло бликами на деревьях, делая лес вокруг похожим на зыбкий сон. Тьма стояла неподалёку, нетерпеливо переступая с ноги на ногу и время от времени фыркая в ночную тишину. Я проверил меч, аккуратно вытер лезвие и вложил его в ножны. Сайора всё это время не спускала с меня глаз.

— Ты часто так путешествуешь? — спросила она уже более спокойно, её голос звучал тихо, почти умиротворённо.

Я пожал плечами, не поднимая взгляда от костра.

— Долго... в одиночестве... — после паузы хрипло ответил я, сам удивившись, что продолжаю говорить.

— Значит, я первая, кто нарушил твою тишину? — она усмехнулась, подтянув колени к груди. — Можешь честно сказать: я ужасная попутчица?

Я качнул головой. Её волосы в отблесках пламени казались ещё темнее, а голубо-зелёные глаза мерцали, как лесные озёра под лунным светом.

— Ты не ужасная, — вырвалось у меня прежде, чем я успел остановиться.

Она подняла брови, изумлённо глядя на меня. Лицо её смягчилось, и она тихо сказала:

— Знаешь, я думала, что с этой клятвой ты будешь... ну... холоднее. Но сейчас... ты больше похож на человека, чем на каменную статую.

Я вздохнул, опустив голову. Тёплое потрескивание костра наполняло тишину между нами, делая её не гнетущей, а почти уютной. Ветер шевелил верхушки сосен, принося запах хвои.

— Ложись спать, — сказал я наконец, чтобы скрыть, как странно спокойно мне стало рядом с ней. — Завтра будет тяжёлый день.

Она кивнула и устроилась на плаще у огня. Долго вертелась, прежде чем улечься, и, уже закрыв глаза, прошептала:

— Спокойной ночи... Уолт.

Я молчал, но, оставаясь сидеть у костра с мечом на коленях, мысленно ответил ей то же самое. Впервые за много лет мне не хотелось, чтобы ночь кончалась.

Солнце только начинало подниматься, когда мы поднялись с холодной земли. Костёр давно догорел, оставив после себя лишь кучку серого пепла. Позавтракав остатками вчерашнего хлеба и вяленого мяса, мы вскочили на Тьму и отправились в путь. Утро выдалось ясным и тихим, только пение птиц нарушало лесное безмолвие.

Сначала мы молчали, каждый погружённый в свои мысли. Шёпот ветра, стук копыт, скрип кожаных ремней — всё это создавало ритм, в который я привычно погружался в дороге. Но внезапно Сайора подалась чуть вперёд в седле и развернулась ко мне:

— Лилит... — начала она осторожно. — Ты любил её?

Я не ответил сразу, лишь крепче сжал поводья. Лес за нашими спинами тянулся без конца.

— Да, — выдавил я наконец, голос сорвался на хрип. — Когда-то. Давно. Но она предала меня, продала за деньги тем, кто хотел моей головы. С тех пор... — я замолчал, не зная, как закончить.

Сайора слушала внимательно, не перебивая, её глаза были полны не осуждения, а странного сочувствия.

— А... твоя семья? — продолжила она чуть позже, когда молчание снова начало становиться гнетущим. — Ты всегда был... таким?

Я вздохнул. Долго смотрел на просвет между деревьями, прежде чем начать говорить:

— Мать умерла, когда мне было семь. Отец был наёмником — человек, который верил только в меч. Он учил меня бою с тех пор, как я научился ходить. Когда ему пробили грудь на поле, мне было одиннадцать. Я остался один... и продался в орден. Меня воспитали как орудие. А позже... дали клятву. И вот я здесь.

Сайора молчала, но я чувствовал её взгляд на себе — мягкий, пронизывающий, почти невыносимый в своей теплоте.

— Ты... не всегда хотел быть рыцарем, да? — её голос прозвучал почти как шёпот.

Я лишь покачал головой. Пауза повисла между нами.

— Что бы ты выбрал, если бы мог? — не унималась она.

— Хижину в лесу. Далеко от людей и клятв, — признался я честно. — Может быть, собаку. Или двух. И сад.

Она тихонько рассмеялась, хотя в её смехе слышалась печаль.

— А я всегда мечтала путешествовать. Видеть мир, моря, горы... — её голос дрогнул. — А теперь, похоже, мы оба далеко не там, где хотели бы быть.

Я не знал, что ответить. И потому лишь протянул руку вперёд, осторожно коснувшись её плеча через плащ — коротко, но достаточно, чтобы дать понять: я слышу её. И понимаю.

Сидя у стены, я слушал, как Сайора укладывается на свою циновку. Лёгкий треск старого дерева под её движениями звучал в этой тишине, как гром. За окнами стонал ветер. Казалось, весь мир замер, чтобы дать нам немного покоя.

— Я... — послышался её голос из темноты, тихий, почти неуверенный. — Я даю слово, что не стану смотреть на тебя. Даже если проснусь раньше. Ты можешь доверять мне.

Я молчал, но чуть кивнул в знак согласия, хоть и знал, что она не увидит. Мы оба отвернулись, чтобы переодеться — я сбросил доспехи и остался в простом льняном белье. Усталость гудела в каждом мускуле, но я заставил себя оставаться настороже: ночи бывают коварны.

Лёг на циновку. Домик наполнился тяжёлым дыханием двух людей, которые наконец позволили себе расслабиться.

Но сон оказался недолгим.

Шорох за дверью. Я открыл глаза — кто-то тихо пробирался внутрь. Дверь приоткрылась, в лунном свете мелькнули силуэты: трое, может четверо, и запах перегара, который ударил в нос.

Я замер, не сразу двигаясь, чтобы понять их намерения. Один из них приблизился к Сайоре, наклонился, и я услышал хриплый смешок. Он медленно начал стягивать с неё ночнушку. У меня в груди всё сжалось.

— Ах ты... — выдохнул я, но не успел договорить: Сайора проснулась и вскрикнула.

Мгновение — и я вскочил, схватил первого за шкирку и с силой ударил его об стену. Второй бросился на меня, но я двинул ему локтем под рёбра. Бил я не в полную силу — не хотел убивать, но каждое движение было точным, сдержанным, чтобы запомнили. Третий попытался подкрасться сзади — я схватил его за волосы и грохнул лбом о дверной косяк.

Хлопанье шагов, крики, тяжёлое дыхание — всё смешалось в хаосе. Лунный свет, льющийся через окно, на миг осветил моё лицо. Я заметил, как глаза Сайоры чуть расширились, когда она увидела меня: мои небесно-голубые глаза, шрам на щеке. Но она сразу сжала веки, как и обещала, закрывшись одеялом и прижав его к груди.

Я вышвырнул последнего из ублюдков за дверь. Стук тел по грязи снаружи прозвучал почти успокаивающе. Тяжело дыша, я вернулся внутрь и обернулся к Сайоре спиной, чувствуя жар её испуганного взгляда на себе.

— Ты в порядке? — спросил я хрипло, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Д-да... — прошептала она, но по её тяжёлому дыханию я сразу понял: ей было страшно до дрожи.

Я медленно опустился на циновку у стены, чтобы остаться на страже до рассвета. Лишь тогда в доме воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая только быстрым, прерывистым дыханием Сайоры.

Я не сомкнул глаз до рассвета. Сидел, опершись спиной о стену, и слушал, как она дышит — сначала тяжело и прерывисто, потом чуть ровнее. Когда первый бледный свет пробился сквозь грязное оконце, я услышал, как она зашевелилась на своей циновке.

— Ты... — голос её был хриплым от недосыпа, но твёрдым. — Ты не спал?

Я молча покачал головой, даже не оборачиваясь. Пальцы на мечевой рукояти побелели — я не мог выбросить из головы эти мерзкие ухмылки, их грязные руки, протянутые к ней.

— Почему ты не убил их? — спросила она после короткой паузы. В её голосе не было упрёка, только искренняя непонимающая настороженность.

— Они не стоили того, — ответил я хрипло. — А если бы убил — за нас бы открыли настоящую охоту. Люди ценят своих мерзавцев, если они местные.

— Спасибо, что спас меня... — прошептала она. — И... — она замялась, словно подбирая слова, — я видела часть твоего лица. Но я... я правда не хотела.

Я резко вдохнул. Откровенность всегда была для меня хуже клинка.

— Я знаю, — сказал я тише, чем хотел. — И... спасибо, что сдержала слово. — На миг мне показалось, что с этими словами что-то мягкое и незнакомое зашевелилось под доспехом — там, где я давно считал своё сердце окаменевшим.

Она поднялась, завернувшись в одеяло, и отвернулась, чтобы начать одеваться. Я тоже поднялся и начал натягивать доспехи, не сводя взгляда с двери.

— Ты ведь... не всегда был таким, да? — услышал я её тихий голос у себя за спиной. — Холодным, сдержанным... Ты когда-нибудь... смеялся беззаботно?

Я застыл, вспомнив далёкое, словно из чужой жизни: как гонялся с братьями по двору, как смеялся с матерью на кухне, как мечтал стать героем... А потом — как всё это сгорело в одночасье.

— Был, — выдавил я наконец, застёгивая последнюю пряжку. — Но это было давно.

Мы посмотрели друг на друга, и в её глазах больше не было только страха — теперь там было понимание.

— Тогда... — сказала она чуть смелее, — может, когда всё это закончится, ты попробуешь снова?

Я не ответил. Просто поднял свой меч, кивнул на дверь и тихо сказал:

— Нам пора.

Мы вышли в хрусткий рассветный воздух, где нас уже ждал Тьма, и двинулись прочь от проклятого домика, оставив позади ночь, которая чуть не поглотила нас обоих.

С каждым днём я чувствовал, как что-то меняется. Когда мы только встретились, она была для меня лишь обузой, важной, но чужой ношей, которую нужно доставить в целости ради клятвы. Но теперь, когда я слышал её смех, видел, как она засыпает, прижимая к себе край плаща, чувствовал её тепло за моей спиной в седле — я начинал терять тот холод, что столько лет держал меня на плаву.

Я не понимал себя. Каждый раз, когда она встречалась со мной взглядом, внутри что-то дрожало. Я ловил себя на мысли, что хочу, чтобы она улыбалась чаще — и чтобы никто больше не смел заставлять её плакать. Меня пугала эта слабость: я знал, что любое чувство — слабость. Но с каждым днём отрицать становилось всё труднее.

Люблю ли я её? Я не знал, что значит любовь. Давным-давно я думал, что знаю, но то чувство оказалось обманом и вылилось в предательство и боль. Теперь, когда я смотрел на Сайору, сердце начинало биться быстрее, как тогда, в детстве. Но что это — любовь или лишь забытое тепло, которое пытается пробиться через ледяной панцирь?

Я боялся этого чувства так же, как и желал его. Потому что если она узнает, кто я на самом деле, увидит всё то, что я прячу за доспехами — разве сможет она остаться рядом? Или отвернётся, как все остальные?

Я не знал. Но с каждым новым утром я хотел всё сильнее, чтобы этот путь никогда не кончался. Потому что пока мы вместе, я мог хотя бы на мгновение представить, что ещё жив.

Мы ехали в молчании, но в голове звучали её слова — то, как она ночью спросила, почему я всегда такой холодный, и почему я вообще согласился на эту миссию. Я хотел ответить тогда, но слова застряли в горле. И сейчас тоже: как объяснить, что я начал видеть в ней не просто обязанность, а девушку, которая за эти дни стала мне ближе, чем кто-либо за долгие годы?

Сайора первой нарушила молчание:

— Уолт... — её голос прозвучал тихо, но я сразу насторожился. — Ты ведь понял, что они пришли не просто так, да? Кто-то знает, где мы.

Я кивнул. Не хотел её пугать, но скрывать правду смысла не было:

— Думаю, у твоего «жениха» есть глаза и уши повсюду. Он не отпустит тебя без боя.

— Значит, нам нужно быть быстрее, — сказала она, сжав губы. Её глаза вспыхнули знакомым упрямством. — Давай не будем больше останавливаться в людных местах. Если придётся спать в лесу — ладно. Лишь бы добраться до границы живыми.

Я молча удивился её решимости. В ней была отвага, которую редко встретишь даже среди опытных воинов. И это чувство — гордость за неё и невыносимое желание защитить — накрыло меня с новой силой.

Солнце почти скрылось за верхушками деревьев, когда я заметил удобную для ночлега поляну чуть в стороне от тропы. Мы свернули туда, и я помог Сайоре спуститься с Тьмы. Пахло влажной травой и хвоей — ночной лес наполнялся густым ароматом прохлады. Я разжёг небольшой костёр: в его свете лес вокруг зашевелился тенями, но тепло и треск пламени придавали ощущение защищённости.

Мы сидели молча, прислушиваясь к ночным звукам — шорохам мелких зверьков, далёкому уханью совы. Сайора, укутавшись в плащ, смотрела на меня поверх языков пламени.

— Когда мы перейдём границу... — тихо сказала она, будто боясь спугнуть ночь своим вопросом, — ты... ты тоже будешь сопровождать меня в той стране?

Я посмотрел на неё. Её глаза в отблесках огня казались ещё более яркими — как два сапфира, полных надежды и тревоги.

— Да, — ответил я низко и твёрдо. — Мы доберёмся до замка вместе. До него останется немного, но у границы нас встретит королевский экипаж. В нём ты сможешь ехать с комфортом.

Она слабо улыбнулась и отвела взгляд в сторону тёмного леса, но я заметил, как её плечи немного расслабились — словно груз, давивший на неё, стал чуть легче.

*Ночь сгустилась над лесом чернильным покрывалом. Костёр затихал, выбрасывая редкие искры в воздух, и Сайора, наконец, позволила себе сомкнуть глаза. Тёплое дыхание Тьмы, который мирно жевал траву неподалёку, смешивалось с ровным шумом леса. Но сон не подарил ей покоя.

Сначала она увидела себя стоящей на высоких мраморных ступенях перед величественным дворцом, в окружении каменных статуй с закрытыми глазами. С неба лился золотой свет, но он не согревал — напротив, холод пробирал до костей. Толпа людей без лиц стояла внизу, и в этой безмолвной массе она чувствовала чьё-то неотрывное, жгучее внимание.

Из дверей дворца вышла высокая фигура в тёмном плаще, лицо которой скрывала маска. Этот человек поднял руку, и воздух дрогнул, словно сама реальность готовилась разорваться. Ступени под ногами Сайоры зашатались, она упала на колени — и тогда увидела, что на одной из статуй, прямо за спиной человека в маске, медленно открылись глаза. Небесно-голубые. Узнала ли она эти глаза — не знала, но сердце заколотилось от странной смеси страха и надежды.

С неба послышался рокочущий голос, словно само небо говорило с ней:
— Ты не можешь вернуться назад. Лишь через боль откроется путь.

Статуи начали плакать кровавыми слезами, и холод стал почти невыносимым. В крике, который вырвался из её горла, смешались ужас и отчаяние.

Сайора проснулась, рывком села на лежанке, дрожа всем телом. Её дыхание было хриплым, как у загнанного зверя, а в ушах всё ещё звенел тот голос, слова которого не отпускали её даже наяву.

По другую сторону почти погасшего костра в тени сидел Уолт — он не спал и внимательно смотрел на неё.

— Всё хорошо, — тихо сказал он, но в его голосе слышалась настороженность. — Это всего лишь сон.

Сайора кивнула, сжимая одеяло так крепко, что побелели пальцы. Но в глубине души она чувствовала: это был не просто сон. Это было предупреждение.

Всю оставшуюся дорогу они ехали почти без слов, но молчание не тяготило их, как раньше. Оно было насыщено смыслом, полным невысказанных мыслей и взглядов. Лес медленно уступал место полям, дорога всё чаще вилась между небольших деревушек и одиноких рощ. В воздухе пахло свежескошенной травой и летним дождём, который пару раз едва не догнал их. Солнце, прорываясь сквозь облака, рисовало на их пути золотые полосы света, а лёгкий ветер время от времени трепал волосы Сайоры и вздымал чёрный плащ Уолта. Сначала оба испытывали смущение и напряжение после ночного происшествия: Сайора не знала, как вести себя с человеком, который только что защитил её ценой собственной жизни, а Уолт старался держать свои эмоции в узде, но чувствовал, как что-то меняется в его сердце с каждым взглядом на неё. Постепенно это напряжение сменилось тихим согласием, а потом и доверием. Они начали улавливать настроение друг друга по движению плеч, по едва заметным вздохам. Тьма, их верный конь, чувствовал это и шёл удивительно ровно и спокойно, словно тоже понимал важность момента. В конце пути каждый из них уже осознавал: в этом странном союзе, который начался с неприязни и недоверия, возникло что-то большее — взаимное уважение и ощущение, что они нужны друг другу. Уолт впервые за долгое время чувствовал, что он — не просто меч и броня, а человек, которому доверяют не из страха, а по-настоящему. А Сайора — что рядом есть тот, кто готов пойти за неё на край света, не требуя ничего взамен.

Когда вдали наконец показались сторожевые башни на границе, оба уже были настроены решительно и спокойно. Ворота были открыты, их встречал экипаж с гербами короля. Лакеи и солдаты склонили головы при виде Сайоры — принцессы, которую все считали потерянной.

Уолт спешился первым, помог Сайоре аккуратно соскользнуть с Тьмы, осторожно поддержал её за талию, чувствуя её лёгкое дрожание — от усталости или волнения. Затем он проводил её до кареты, следуя сзади вместе с Тьмой, оставаясь её невидимой бронёй.

Сайора села в экипаж и взглянула на него через окно, а он — на неё. В этом взгляде было всё, что они хотели сказать, но не могли: благодарность, тепло и нечто похожее на обещание. Карета тронулась, увозя её к королевству, а Уолт на Тьме поехал следом, неотступно, с холодным выражением лица, но сердцем, полным решимости защитить её до конца.

Когда граница была позади, пейзажи Вестории открылись перед ними во всей своей величественной простоте. В отличие от Тан'Аливера, где высокие горы, суровые скалы и узкие ущелья словно сжимают пространство, Вестория раскинулась широкими равнинами и мягко волнистыми холмами. Здесь не было заснеженных вершин, но бескрайние луга тянулись до самого горизонта, а поля переливались всеми оттенками зелёного. Редкие рощи казались изумрудными островками среди этой изобильной степи. Ветер свободно гулял по равнине, наполняя воздух запахом полевых цветов и свежести.

Реки в Вестории были широкими и полноводными, их берега утопали в густых зарослях ив, а в воде отражались белоснежные облака, медленно плывущие по ясному небу. По мере приближения к столице природа становилась более ухоженной: появлялись фруктовые сады, золотые пшеничные поля, пастбища с мирно пасущимися стадами. Всё вокруг дышало богатством и спокойствием.

Столица Вестории — город Артенвель — выросла посреди плодородных равнин, как цветок в сердце королевства. Белоснежные башни и стены Артенвеля были видны издалека и казались призрачными в утреннем тумане. Мосты из резного камня пересекали реки и каналы, по которым неспешно плыли лодки. Улицы были широкими, вымощенными светлым камнем, с аккуратными рядами домов в три-четыре этажа, украшенных балконами с цветами.

В самом центре Артенвеля возвышался замок — Серебряный Дворец. Сайора не могла отвести взгляд: высокие шпили, сверкающие на солнце, массивные ворота с гербами королевства, просторные внутренние дворы, где журчали фонтаны и пели птицы. Она не видела ничего более величественного — даже родной дворец казался ей менее грандиозным и светлым. Замок казался воплощением порядка и величия, символом силы Вестории. Когда экипаж остановился перед главным входом в Серебряный Дворец, их уже ждали: король Раэльд и королева Илария стояли на ступенях, в окружении советников и рыцарей. Сайора, едва спустившись, оказалась в их крепких объятиях. Король, с матовым от времени золотым венцом на голове, склонил её руку к губам и произнёс с тихой искренностью:

— Мы рады, что ты в безопасности, принцесса Сайора. И приносим наши глубочайшие соболезнования твоей утрате.

— Благодарю вас... — ответила она, голос её дрогнул, но она сохранила достоинство.

— Отдохни, приведи себя в порядок, — мягко добавила королева Илария, — мы здесь, чтобы помочь тебе.

Сайора кивнула и поднялась по лестнице вместе с служанками, которые проводили её в покои для переодевания. Её шаги эхом отдавались по мраморным залам дворца.

В это время король Раэльд подошёл к Уолту, который стоял чуть в стороне с Тьмой, внимательно следя за каждым движением принцессы. Король положил руку ему на плечо — в этом простом жесте читалась неподдельная благодарность.

— Ты спас её, — сказал Раэльд негромко, чтобы никто не услышал. — От всего сердца благодарю тебя, рыцарь. Останься здесь, в Артенвеле. Не уезжай, пока не убедишься, что с ней всё в порядке.

Уолт поднял глаза на короля и, не колеблясь, ответил твёрдо:

— Я не покину её, пока её безопасность не будет гарантирована.

Король с уважением кивнул, а Тьма тихо переступил копытами, будто подтверждая слова хозяина.

Утро над Артенвелом выдалось свежим и прохладным. Лёгкий туман, стелящийся по мостовым столицы, медленно рассеивался под первыми солнечными лучами. В Серебряном Дворце с самого рассвета закипела жизнь: коридоры наполнились шёпотом горничных и стуком ног слуг, которые готовили всё к приёму гостьи из Тан'Аливера.

Сайора проснулась на мягком, почти невесомом ложе. Шёлковые занавеси чуть колыхались от ветерка, доносящего запахи садов замка — трав, цветов и свежести утренней росы. Её встречали несколько придворных служанок: они помогли ей одеться в платье молочного цвета, тонкую, почти воздушную ткань, украшенную изысканной вышивкой золотыми нитями по лифу и подолу. Волосы заплели в аккуратную косу, украсив лентой того же цвета, что и платье.

— Вы великолепны, принцесса, — сказала одна из служанок с восхищением.

Сайора поблагодарила её сдержанной улыбкой и, собравшись с духом, направилась вниз, в главный зал для завтраков. Вчерашняя усталость и тревога ещё отзывались в душе, но тепло королевской семьи немного успокаивало её. Гулкие коридоры вели её к просторной зале с высоким сводчатым потолком и витражами, через которые солнце разбрасывало радужные блики на столы и пол.

В глубине зала за длинным дубовым столом уже сидели король Раэльд и королева Илария. Но между ними, в роскошном, но сдержанном камзоле, находился кто-то, кого Сайора видела впервые. Молодой человек с прямой осанкой и открытым, внимательным взглядом. Его волосы были цвета темного шоколада, а глаза — светло-серые, спокойные, но цепкие.

— Принцесса Сайора, — поднялся он с кресла, — рад видеть вас в добром здравии. Меня зовут Дариан, — он чуть наклонился в поклоне. — Я наследник Вестории... и ваш союзник.

Голос его звучал мягко, но в нём чувствовалась сила и серьёзность. Сайора в ответ слегка присела в приветственном реверансе, чувствуя на себе взгляды королевской четы. Её сердце, казалось, забилось быстрее — впервые она видела того, кто, по сути, мог стать её будущим мужем.

Завтрак прошёл в спокойной обстановке: слуги приносили ароматные блюда, фрукты и сладости, свежую выпечку. Король и королева задавали Сайоре вопросы о её путешествии, выслушивая каждое слово с вниманием. Дариан тоже присоединился к беседе — он задавал вопросы с искренним интересом и не скрывал восхищения её храбростью.

И всё это время, чуть поодаль, стоял Уолт, внимательно следя за происходящим. В его глазах читалась решимость: даже в этом великолепном дворце он не позволит никому причинить ей вред.

За столом, рядом с Дарианом, Сайора заметила ещё одного юношу, который до этого почти не проявлял себя в разговоре. Но как только их взгляды встретились, он встал, с изысканной вежливостью поклонился и заговорил:

— Принцесса Сайора, добро пожаловать в Весторию. Рад видеть вас в безопасности. Моё имя Каэл. — Его голос звучал тепло, с лёгкими нотками весёлого очарования, которое невольно вызывало симпатию.

Каэл был братом-близнецом Дариана, но внешне они различались сразу. Вместо темных волос Дариана у Каэла были густые волосы цвета зрелой пшеницы, в которых играли золотистые отблески, когда на них падал свет из витражей. Глаза — глубокие, тёмно-карие, с мягким блеском, в них было нечто притягательное, живое. Его лицо казалось чуть мягче по чертам, чем у Дариана, и, несмотря на дворцовой строгости, он улыбался чаще и открыто, словно ему было по-настоящему приятно это знакомство.

Он не скрывал дружелюбия и лёгкого лукавства, но в его манере держаться не чувствовалось ни капли фальши. Сайора заметила, как легко ему удавалось разряжать напряжение и подхватывать разговор, даже если он затихал.

— Мы с братом надеялись, что вы доберётесь без бед. И хотя Дариан волнуется по-королевски серьёзно, я скажу честно: теперь я спокоен. Вы под надёжной защитой... — Он чуть склонил голову в сторону Уолта и снова посмотрел на Сайору.

Каэл отличался обаянием, которое не терялось даже рядом с королевской строгостью Раэльда. В нём чувствовалась лёгкость, но за ней угадывалась та же стальная верность семье и долгу, что и в его брате.

После насыщенного, но удивительно непринуждённого завтрака, король Раэльд мягко намекнул, что молодым стоит провести время вдвоём. Сайора и Дариан покинули зал под благожелательные взгляды королевской семьи и отправились в сад, раскинувшийся за замком — зелёный, ухоженный, с аллеями, обвитыми цветущими лозами, и фонтанами, переливающимися на солнце.

День был ясным и тёплым, с лёгким ветерком, который приносил сладковатый аромат цветущих деревьев. Пение птиц и журчание воды из мраморных чаш фонтана создавали атмосферу безмятежности.

Их шаги звучали почти неслышно по гравийным дорожкам, и сначала оба молчали, наслаждаясь редкой тишиной без свиты и охраны. Но вскоре Дариан, уловив настроение Сайоры, начал расспрашивать её о жизни в Тан'Аливере, о том, что ей нравится, а что нет. В его голосе слышались искренний интерес и желание понять её, а не просто исполнить формальность.

— Я хочу знать не только принцессу, но и тебя — Сайору, — сказал он, мягко улыбаясь, когда они остановились у раскидистой магнолии. — Твои мечты, твои страхи... Если нам суждено разделить будущее, мне важно, чтобы ты чувствовала себя рядом со мной свободно.

Сайора сначала немного стеснялась, но постепенно разговор потёк легко: они говорили о детстве, любимых книгах, воспоминаниях, которые согревали душу, и даже смеялись над нелепыми придворными слухами. Дариан оказался совсем не тем холодным наследником престола, каким она его представляла: он был внимательным, остроумным и искренним.

Со временем напряжение исчезло, и в их беседе появилась мягкость и даже едва заметная, робкая теплота. Каждый раз, когда Сайора смеялась, Дариан смотрел на неё чуть дольше, чем нужно, будто запоминая каждый изгиб её улыбки.

Весь этот час в садах был дан им, чтобы почувствовать: хотят ли они сделать шаг навстречу друг другу не как просто принц и принцесса, а как двое людей, которым предстоит связать свои жизни.

Когда солнце медленно клонилось к закату, заливая сады мягким янтарным светом, они дошли до небольшой беседки из белого камня, оплетённой розами. Здесь слуги уже ждали, чтобы проводить их обратно в замок.

Сайора и Дариан остановились у входа в беседку. Повисло лёгкое, почти щемящее молчание: за несколько часов прогулки они успели привыкнуть к обществу друг друга, и расставаться, даже ненадолго, не хотелось.

— Спасибо за эту прогулку, — первой нарушила тишину Сайора, чуть смущённо опустив глаза. — Я боялась... что это будет всего лишь политическая формальность. А оказалось... — Она не закончила, но её глаза говорили больше любых слов.

— И я рад, что смог показать тебе: для меня это не формальность, — мягко ответил Дариан. Он взял её за руку, поднеся к губам и легко коснувшись костяшек пальцев по этикету, но сделал это с каким-то личным теплом. — Завтра мы увидимся снова. Надеюсь, ты не будешь против ещё одной прогулки?

Сайора, стараясь сохранить невозмутимость, кивнула, но едва заметная улыбка на её лице выдавала волнение.

— До завтра, принцесса, — сказал он уже чуть громче, отпуская её руку. Его взгляд задержался на её глазах на мгновение дольше, чем позволяли бы придворные приличия.

— До завтра, принц Дариан, — ответила она, чувствуя, как сердце вдруг забилось быстрее.

Их взгляд ещё раз пересёкся — в нём было что-то неуловимо обещающее — а затем они разошлись, каждый в свою сторону: Сайору проводили к покоям служанки, а Дариана — его адъютант. В воздухе оставалась лёгкая дрожь несказанных слов и зарождающегося чувства.*

Я стоял в тени старого вяза у дальнего края сада, когда их прогулка подходила к концу. С того места открывался вид на белую беседку, где они остановились для прощания. Сайора и Дариан говорили тихо, но даже без слов было понятно: между ними возникло что-то тёплое. Я видел, как он берёт её за руку, как она смотрит на него снизу вверх с робкой улыбкой. И в этот момент внутри меня что-то болезненно сжалось.

Почему? Почему я не хочу, чтобы он касался её рук, чтобы она улыбалась ему так, как улыбалась мне в ту ночь, когда мы сидели у костра? Это ведь правильно — она должна найти счастье здесь, среди золочёных стен и безопасных садов. Я всего лишь рыцарь, нанятый, чтобы защитить её. Но когда он поднёс её руку к губам, во мне вспыхнуло глухое, едва сдерживаемое раздражение.

Ревность? Я не имел права на это чувство. Я был её тенью, не более. Но невыносимо было думать, что другой может стать для неё ближе, чем я, что он будет рядом с ней, когда она улыбнётся, когда заснёт, когда будет смеяться. И это бешенство во мне разгоралось всё сильнее с каждым её взглядом в его сторону.

Я заставил себя отвернуться и сделать вид, что занят проверкой снаряжения Тьмы. Я не мог позволить себе слабости. Если я стану думать о ней больше, чем как о подопечной, я потеряю всё. Я — её щит, но не больше. Я должен помнить это, даже если каждое её слово и каждый её взгляд начинают медленно разрушать мои стены.

Утренний воздух был свеж и холоден, туман ещё не рассеялся, когда я вышел во внутренний двор замка. На мне была простая, облегающая движения туника из тёмной ткани — то, что мы называли боевой одеждой для тренировок. Я взял меч и начал разминаться: медленно, с выверенной точностью, отрабатывал удары и блоки. Каждый взмах клинка отдавался в теле знакомой тяжестью, каждый поворот заставлял мышцы вспоминать старые шрамы. Я тренировался почти на автомате, позволяя разуму очиститься, как всегда делал перед боем или важным решением.

Когда я, запыхавшись, опустил меч и вытер лоб рукавом, взгляд сам собой поднялся к окнам на верхнем этаже замка. Я знал, в какой комнате остановилась Сайора — это была часть моей работы. В одном из окон мелькнул тонкий силуэт. Она. Долго стояла, прислонившись к оконной раме, словно пытаясь отдышаться после дурного сна. Похоже, кошмары вернулись, и сердце у меня сжалось при мысли, что она там, одна, среди шелков и золота, но без защиты от своих демонов.

Я задержал взгляд на её силуэте, и лишь когда она отошла от окна, опомнился и направился к казармам, чтобы быстро вымыться. Холодная вода помогла прогнать остатки сна, и вскоре, уже облачённый в доспехи и шлем, я встал на своё место у входа в главный зал.

Когда она появилась на завтрак, вся в молочном платье с вышивкой золотыми нитями, я не смог отвести глаз. Свет, падающий из высоких окон, играл в её волосах, кожа светилась мягким теплом. Она казалась слишком хрупкой для этого холодного каменного замка — но в её глазах уже горела решимость.

Во время завтрака я, как и положено, не сводил с неё взгляда — и потому что был обязан, и потому что не мог иначе. Когда трапеза закончилась, она поднялась и направилась к дверям. В тот момент, проходя мимо, Сайора обернулась. Наши взгляды встретились на мгновение, и это короткое пересечение миров показалось мне важнее всех побед, что я одерживал в жизни. Её глаза были ясны и печальны одновременно, и я понял: она всё ещё борется — и мне нужно быть рядом, чтобы защищать её не только от врагов снаружи, но и от теней, что таятся в её сердце.

Вечер был долгим и утомительным. После ужина я поднялся в свои покои, сбросил доспехи и позволил себе редкую роскошь — горячий душ. Вода стекала по коже, смывая напряжение и усталость, накопившиеся за последние дни. Я старался не думать ни о дороге, ни о бесконечных обязанностях, ни о Сайоре.

Выйдя из ванной в лёгкой, не сковывающей движений одежде для сна, я сразу заметил, что в комнате кто-то есть. Сначала насторожился, но увидел: у окна стоит служанка — высокая, сдержанная, лет двадцати пяти. В руках у неё аккуратно сложенная, свежевыстиранная одежда. Она не испугалась и не отвела взгляда, даже когда увидела меня мокрым и полураздетым.

— Ваша одежда, сэр, — спокойно сказала она. Её голос звучал ровно, уверенно, но я уловил лёгкую тёплую нотку.

Я кивнул, делая шаг к ней. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и в этой тишине я ощутил, как что-то невидимое связывает нас. Моё дыхание стало чуть тяжелее. Я видел, как её взгляд задержался на мне дольше, чем позволяла обычная вежливость. Было ясно: мы оба понимали, что происходит в этот момент, но никто не спешил нарушить тишину первыми словами.

Я поймал себя на том, что даже не хочу, чтобы эта тишина заканчивалась.

...и всё произошло быстро. Почти без слов — лишь взгляды и едва слышное дыхание заполнили комнату. Это было внезапно, но вместе с тем естественно, словно напряжение последних дней нашло выход в этой короткой, но яркой близости. В её объятиях я на мгновение забыл обо всём: о долге, о тревогах, о мыслях, которые не давали покоя.

Когда всё закончилось, мы с ней перекинулись парой спокойных фраз. Мы оба понимали: это было не про любовь или обязательства — просто мгновение, в котором мы оба нуждались. Мы договорились, что это ничего не значит, и больше к этому не вернёмся. Она молча ушла, закрыв за собой дверь, а я остался в тишине своей комнаты, чувствуя опустошение и странное облегчение одновременно.

Я понимал — мысли о Сайоре всё равно никуда не делись.

Я услышал шум — сперва будто что-то упало, потом крики, звон мечей, и наконец грохот, от которого задрожали стены. Мгновение — и сердце ухнуло вниз. Я натянул рубаху, накинул капюшон, подхватил меч и выскочил в коридор. Повсюду — хаос: слуги в панике, тела охранников, горящие факелы, разлитая кровь. Грубые голоса рвались сквозь этот бедлам:

— Найдите её! Быстро! Она должна быть здесь!

Я не сомневался, кого они ищут. Сайора. Варвары или наёмники — не важно. Я бросился через закоулки к библиотеке. Сердце стучало, как кузнечный молот. Влетев в зал, я увидел её: она сидела с Дариеном, они что-то обсуждали и смеялись. Казалось, они не слышали ни единого звука бойни.

— Сайора! — крик вырвался прежде, чем я успел сдержаться. — Замок под атакой! Они идут за тобой!

Я схватил её за руку, но Дариен резко встал и сжал мою кисть, отдернув её.

— Я знаю короткий путь, — холодно сказал он. — Ведёт прямо к конюшне. Забирайся на коня и увози её прочь. А я задержу их здесь.

Я посмотрел ему в глаза. Было видно: он не врёт. В ту секунду я почти почувствовал к нему уважение.

Сайора встретилась со мной взглядом. Её лицо дрожало от страха и решимости. Она шагнула к нему, но прежде чем уйти, сказала тихо, но твёрдо:

— Удачи... и вернись.

Он лишь коротко кивнул, я разжал руку Дариена и развернулся. В голове шумело — но меч уже был в моей руке, и я шагнул в коридор, туда, где эхом звучали шаги и лязг оружия.

Время было защищать её.

Я вел Сайору через потайной ход, чувствуя, как в груди стучит бешеное сердце. Вышли к конюшне. Я остановился у одной из лошадей и сказал:

— Залезай.

Она остановилась, посмотрела на меня с такой растерянностью и страхом, что я сразу понял — это не просто опасение.

— А если он выйдет? — тихо спросила она. — Я не хочу уезжать без него.

Эти слова ударили меня как холодный лезвие. Вдруг до меня дошло, что все чувства, которые я хранил в себе — только мои. Она полюбила другого. Того, кто не прятал своего лица, того, кто мог услышать её и понять.

Я опустил взгляд, сдерживая горькую боль. Иногда любовь — это не быть вместе. Иногда — это отпустить.

Пока я стоял, сдерживая себя, чтобы не выдать своих чувств, вдруг из тени вышел он — Дариан. Его фигура была крепкой и уверенной, глаза — полны решимости и усталости от сражения.

Он посмотрел на Сайору и меня, и на мгновение в воздухе повисла тишина.

Я увидел, как Сайора вздохнула с облегчением, а Дариан, не теряя ни секунды, подошёл к нам и сказал:

— Ты в порядке?

Он не смотрел на меня, лишь на неё — ту, которую он обещал защитить.

В этот момент я понял: моя роль здесь — быть тенью, которая помогает, но не мешает свету, что принадлежит другому.

Когда я понял, что ей я больше не нужен, и что меня уже ничто не держит, после всей этой засады, мне потребовалось время, чтобы решиться сказать ей это.

Брат-близнец, королева и король остались невредимы — варвары оказались идиотами, которые смогли осилить лишь пятерых.

И вот я стою у её комнаты, весь в доспехах, и стучу.

Она выходит, смотрит на меня удивлённо. Я тихо говорю:

— Нам нужно поговорить.

Мы ушли в место, где никого не было — только я и она.

Я начал:

— Я ухожу с этого дела.

Она посмотрела на меня спокойно и сказала:

— Что ж, я никто, чтобы противостоять этому... Просто хочу сказать спасибо, что был рядом и защищал.

— И ещё кое-что... — начал я, колеблясь, но решился.

— Мы больше не партнёры, и эта клятва тут ни при чём.

Я снял шлем.

Она увидела меня впервые без него, и в её глазах мелькнула удивлённость.

Последние слова, которые она мне сказала, были:

— Спасибо, что открылся мне. Желаю тебе найти то, ради чего можно жить.

Она положила руку мне на плечо и ушла в комнату.

Когда дверь за ней тихо захлопнулась, в комнате повисла гнетущая тишина. Я остался один — без шлема, без роли защитника, без той надежды, что когда-то горела внутри меня.

В груди словно опустел дом, в котором раньше жил свет. Было чувство пустоты и горькой свободы одновременно — свободы отпустить то, что уже нельзя держать, и пустоты от осознания, что ты потерял не только человека, но и часть самого себя.

Я стоял, ощущая тяжесть своих доспехов, словно они стали не просто бронёй, а символом того, что я остался один на один с самим собой.

Но где-то глубоко внутри, под слоем боли, начало пробиваться что-то новое — тихая искра, которая говорила: «Жить дальше. Найти свой путь. Не в клятвах и долгах, а в том, что действительно важно для тебя».

И в этом странном смешении боли и надежды я понял — это не конец. Это начало.

Прошло четыре дня. В воздухе стояла тяжесть невысказанных слов и разбитых надежд. Пока я собирал вещи, мысли метались в голове, будто шторм, который никак не утихнет.

Внезапный стук. — Заходи, — сказал я, не оборачиваясь.

Дверь медленно открылась, и в комнату вошёл Дариан. Его взгляд был серьезным, но в нем читалась благодарность.

— Уолт, — начал он, — хочу поблагодарить тебя. Ты был рядом с Сайорой в самые тяжелые времена. За это я хочу отблагодарить тебя деньгами.

Я покачал головой.

— Спасибо, но я не могу принять это. Это было бы неправильно.

Он задумался на мгновение, потом тихо спросил:

— Как ты в нее не влюбился? Я понял с первого дня, что она — та самая.

Я усмехнулся, чуть горько.

— А кто сказал, что я не влюбился?

Дариан молча смотрел на меня, и в этой тишине повисла тяжёлая атмосфера.

Я повернулся к сумке и вышел, оставив за собой закрытую дверь.

Я уже был на конюшенном дворе, готовый сесть в экипаж. Солнце клонилось к закату, алый свет окрашивал башни Артенвела. Лошади нетерпеливо били копытами, карета ждала.

Вдруг за спиной послышались быстрые шаги. Я обернулся — и увидел её. Служанка, с которой мы когда-то разделили ночь, стояла передо мной, запыхавшись, с глазами, полными слёз и испуга.

— Уолт! — крикнула она, и голос её дрогнул. — Я... я беременна.

Время словно застыло. Сердце забилось так, что отдавалось эхом в ушах.

— Может... может, он не мой? — спросил я с хрипотцой в голосе, боясь услышать ответ.

Она быстро покачала головой, глядя мне прямо в глаза:

— После смерти мужа у меня не было никого... кроме тебя.

Её слова прозвучали тихо, но громче любого удара меча. Всё, что я строил в голове о своём будущем, рухнуло за одно мгновение. Но вместе с болью в груди появилось и странное, новое чувство — чувство ответственности, которое разлилось теплом внутри.

Я сделал шаг вперёд и осторожно обнял её, прижимая к себе. Она дрожала в моих руках, но я знал, что так будет правильно.

— Всё будет хорошо, — сказал я тихо, почти шёпотом. — Ты поедешь со мной. Мы поедем вместе в Тан'Аливер.

Она подняла глаза, полные удивления и облегчения. Я помог ей забраться в карету, сам забрался следом и закрыл за нами дверь.

Когда экипаж тронулся, я обнял её крепче, чувствуя, что впервые за долгое время знаю, ради чего и ради кого буду жить.

Солнце садилось за горизонт, освещая наш путь мягким золотым светом — началом новой, общей истории.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Прошло два года с того дня, как мы уехали из Артенвела. Я вернулся в Тан'Аливер — свой родной дом, где когда-то учился держать меч и мечтал о великих подвигах. Я думал, что это место давно осталось лишь тенью в памяти, но, когда ступил на знакомые улочки, понял: именно здесь я должен был оказаться.

Весной у нас родился сын. Мы назвали его Эйдан. Когда я впервые взял его на руки, он был таким маленьким и тёплым, что внутри меня что-то перевернулось. У него мои черты, но мамины карие глаза — когда он смотрит на меня, я вижу в его взгляде её доброту и стойкость.

Мы поженились ради Эйдана, но за эти два года между нами выросло нечто большее, чем долг. Я раньше не верил, что любовь может прийти со временем, но теперь знаю: если делишь с кем-то счастье каждый день, любовь рождается сама.

Я больше не служу при дворе. Вместо этого я стал преподавать искусство владения мечом здесь, в Тан'Аливере. Ученики зовут меня Мастером Уолтом. Я стараюсь учить их не только держать оружие, но и помнить, что настоящий рыцарь — это не тот, кто убивает, а тот, кто защищает.

Сайора и Дариан тоже перебрались в Тан'Аливер. Они решили править отсюда, чтобы не оставлять страну без королевской руки и одновременно восстановить древнюю резиденцию королей. Вместе они стали отличными правителями: их решения улучшили экономику, жизнь простых людей и укрепили доверие к короне. Недавно у них родились двойняшки — мальчик и девочка. Когда я вижу, как Дариан с улыбкой держит их на руках, а Сайора смеётся рядом, я понимаю: судьба расставила всё так, как должно быть.

И когда вечером я возвращаюсь домой, вижу Эйдана, который бежит мне навстречу, и её — ту, что стала для меня всем, — я знаю: наконец-то я там, где должен быть. В родном доме. В новой жизни.

ВОТ И ВСЕ!❤️